Kleo
01.03.2004, 17:06
Жизнь ее текла размеренно, серо, без особых коллизий и встрясок. Все происходило как-то нехотя, по кем-то сверху задуманному плану, не претерпевая с ее стороны никаких возражений и сопротивлений. Пришло время, и она вышла замуж. Нет, вы не подумайте, что за первого встречного, отнюдь. Она нравилась многим, и некоторые нравились ей, но нравились как-то тихо, бесстрастно. И если ей приходилось увидеть свою пассию под руку с другой, то эмоций у девушки хватало только на то, чтобы печально вздохнуть и, погрустив день-другой, успокоиться и забыть об этой неприятности навсегда. Даже замужество не внесло в ее жизнь особых корректив. Разве что кровать стала шире да постирушки побольше. Ах, да, еще одно новшество появилось в ее жизни – интимная близость – так это называлось в разных женских журналах и умных статьях, развивающих темы о гармоничной супружеской жизни. Но для Сони (так звали нашу героиню) интимная близость, о которой так много, и порой непонятно, говорили журналы и рассказывали по телевизору, явилась еще одним и, надо сказать, не самым приятным пунктом в перечне супружеских обязанностей.
Эфи - ее муж – был очень милым, немного застенчивым парнем. Соня понравилась ему сразу. Они встретились на вечеринке, по поводу праздника Рош-а-Шана (еврейского нового года), которую устроила дирекция фабрики пластмассовых изделий, где они вместе работали вот уже более полугода.
Вы думаете, они не встречались раньше? Встречались, конечно, но, как это обычно бывает, не обращали друг на друга должного внимания. А тут, в атмосфере всеобщего легкого подпития и в предвкушении целых трехдневных выходных, их взгляды встретились, сердца учащенно забились и Амур, наконец, отпустил натянутую тетиву, посылая свои стрелы и пополняя армию влюбленных еще двумя новобранцами.
Но если у Эфи их интимная близость, пусть хоть отдаленно, напоминала страсть, то Соня в эту страсть только играла. Но вы не подумайте, уважаемый читатель, что она не любила своего мужа - любила и очень уважала… потому и играла. И на его всегдашний вопрос: «Было хорошо?», - очень убедительно и самозабвенно врала: «Да, милый, великолепно. Спасибо». Мы ведь не станем осуждать ее, правда? Она ведь не только лгала, она еще и терпела своего мужа, как, прямо скажем, никудышного любовника.
Соня понимала, что Эфи ни в чем не виноват, что опыта в этом у него маловато, и, если быть до конца честной, ей лично это совсем и не нужно. И что стоит потерпеть ради него, какие-нибудь, 10-15 минут пару раз в неделю? Ерунда!
Прошло много лет. Эфи и Соня родили двоих детей, дали им приличное образование. Причем Эфи для этого пошел на вторую работу, а Соня, как могла, крутилась: содержала дом в идеальном порядке, экономила, на чем только могла; и чтобы это было незаметно на столе, где-то находила сногсшибательные рецепты, удивляя при этом дорогих ее сердцу домочадцев. Дети (девочка и мальчик) выросли покладистыми, добрыми и очень любящими свой дом и родителей. Своим появлением они не нарушили мерное течение жизни наших героев, а лишь наполнили его новыми теплыми струями.
С появлением детей их интимная близость ослабела, а последние несколько лет и вовсе сошла на нет. Эфи и Соня отдалились друг от друга. У каждого появился свой круг интересов и привязаностей. Он запоем читал газеты и не пропускал ни одного выпуска новостей, следил за выходом в эфир всех, мало-мальски причастных к политике, передач; вступил в одну из многочисленных партий страны и являлся в ней очень активным деятелем на добровольных началах.
А Соня увлеклась музыкой и не просто музыкой, а классической. Не развитое в ней ранее чувство восторга заполняло все ее существо при первых тактах звучащего оркестра - казалось, что музыка рассказывает ей то, о чем она смутно догадывалась и чего никогда не испытывала. Она купила несколько абонементов в филармонию и два раза в неделю, с трепетом, ждала вечера, когда зайдет под неказистые своды ее храма.
«О, музыка – слеза небес, о, струнно-клавишная мука…», - не раз вспоминала она случайно услышанные поэтические строки и удивлялась: как точно можно выразить словами то, чему она так долго искала определение!
«Именно – слеза небес», - думала Соня, вспоминая свои ощущения и мокрые щеки после слушания «Адажио» Альбиони.
«Именно – струнно-клавишная мука…», - вспоминала она свое состояние после концерта Листа или Шопена.
«Именно – мука…», - вспоминалось ей смятение чувств после этих высоких слез и ощущение чего-то щемящего, терзающего ее существо.
Это был совсем другой мир – полная противоположность ее тихому и бесстрастному существованию.
Своим открытием она пыталась поделиться с мужем, но Эфи, высидев, с горем пополам, один концерт и, чуть было, не уснув там, наотрез отказался от последующих приглашений жены.
А Соня впервые наслаждалась: в ее жизни появился праздник. И если бы мы с вами не знали, куда два раза в неделю ходит симпатичная, слегка подкрашенная, элегантно одетая молодая женщина, чуть больше сорока лет, то подумали бы, что появился у нее интерес совершенно иного порядка. Но мы знаем, и, надеюсь, поддерживаем и одобряем такое благородное и возвышенное увлечение нашей героини.
Уже прошло года два с того дня, когда Соня впервые переступила порог филармонии. Теперь у нее был любимый ряд, любимое место, любимые исполнители. У нее даже появился маленький круг единомышленников и таких же, как она, преданных любителей классической музыки. Поначалу они только кивали в антрактах друг другу, при этом слегка улыбаясь, а потом мало-помалу разговорились и стали собираться небольшой стайкой в определенном месте.
Их было человек пять, иногда семь. Душой этого маленького сборища являлся Игаль: небольшого роста, но с очень пропорционально сложенной фигурой, с пронзительными голубыми глазами и вьющимися русыми волосами он, непонятным образом, волновал Соню. Но та гнала от себя волнующие ощущения и пыталась всеми силами сознания уловить: что он рассказывал?
В их маленьком кружке друг о друге знали немного. Каждый сообщал то, что считал нужным. Обычно, после того, когда все высказывали свои восторги или неудовлетворения по поводу услышанного, переходили к вопросам бытового порядка, типа: как вам нравится эта жара (Хамас, правительство, тер-акт); как здоровье; как дела на работе и в семейной жизни; что слышно от родных с Украины (из России, Белоруссии, Латвии)?
После этих бесхитростных опросов Соня могла представить себе, как и чем живет Игаль. Кем он работал, она так и не поняла, но то, что он – профессиональный скрипач и натура очень увлекающаяся, знала точно.
Однажды летним вечером Игаль пригласил всю компанию к себе домой:
- Пойдемте, друзья мои, не пожалеете! Я вам кофе по-арабски сварю и музыку сыграю такую, что вы забудете на каком свете находитесь, - уговаривал он, - так не хочется расставаться с вами. Согрейте берлогу бедного репатрианта!
- Да неужто вам холодно, голубчик, в такой-то зной? – спросил его Иосиф Ильич – высокий, поджарый седовласый интиллегент.
- Эх, Иосиф Ильич, вы меня поймете, как мужчина – мужчину: не тело замерзло – душа! Позабыт я, позаброшен, - театрально страдая, произнес Игаль, и уткнулся головой в сухое плечо собрата по увлечению.
«Согрей мне душу, а не тело, для тела растоплю камин…», - начала было вспоминать возникшие стихи Соня, но Иосиф Ильич, ухмыляясь и похлопывая по спине Игаля, предложил:
- Ну, что, други, может, и правда, разделим тоску нашего героя?
Все как-то нерешительно стали пожимать плечами, сетовать на то, что завтра вставать рано, что их ждут дома, но Игаль, в присущей ему манере неудавшегося артиста, воззвал:
- Друзья вы мне или не друзья?! Или вы такие только в этих стенах?! И что за ними - вас не касается?
Наступила тишина. И здесь, словно что-то изнутри толкнуло Соню, и она, сделав еле заметный шаг вперед, тихо-тихо произнесла:
- Касается… я пойду…
- И я, - добавил Иосиф Ильич.
- Ладно… так и быть, - сказал Миша, ровесник Игаля, - только мне позвонить надо…
- От меня и позвонишь, - воспрял духом Игаль, - я здесь, через три дома живу…
- Эх, была-не была – и я с вами, - прощебетала Светочка, самая молодая из их компании, - просплю первую пару!
Игаль действительно жил в берлоге, только похожа она была скорее на голубятню, находившуюся на крыше старого четырехэтажного дома и, сооруженную из картона фанерного типа или наоборот. Казалось: дунь ветер посильнее, и весь этот карточный домик улетит вместе со своим летучим хозяином.
В этот вечер Игаль играл своим гостям Паганини. Соня перестала существовать. Все ее естество растворялось в музыке. Звуки пронзали, причиняли боль, дергали за нервы, смеялись над ней, рассказывали о сумасшедших, все сжигающих страстях, о безумье любви и пике наслаждения, о невероятных страданиях, об одиночестве и предательстве, о молитве и проклятии. В общем, о всем о том, чего Соня не испытывала никогда. Вдруг ей захотелось пасть на колени перед богом, извергающим эту музыку и она уже открыла глаза в стремительном порыве, но увидев знакомые лица, внутренне сжалась и осталась сидеть на месте.
Теперь она думала только о нем. Вы, уважаемый читатель, вправе спросить: о ком думала наша героиня: об Игале или о Паганини? Но мне будет трудно ответить на этот вопрос однозначно. Великая музыка в исполнении талантливого скрипача создала в ее душе единый гармоничный образ, неподдающийся временным законам разделения на Игаля и Николо.
Соня любила первый раз в жизни. Но эта любовь отличалась от того тихого, бесстрастного чувства, посетившего её в юные годы. Это была настоящая страсть с мучительной ревностью, страданиями, с головокружением и наслаждением. Игаль заметил её продолжительные взгляды и, как искушенный ловелас, не преминул воспользоваться влюбленностью молодой женщины и при первом удачном случае пригласил ее к себе в голубятню.
- А Паганини сыграете?, - спросила она, смущаясь.
- Для вас – все, что угодно, мадам, - как всегда театрально ответил он.
Мы с вами, уважаемый читатель, пожалуй, останемся у порога этой благословенной голубятни и не станем подглядывать в замочную скважину. Мы – люди взрослые и прекрасно понимаем, что произошло за картонными стенами.
Соня летала как на крыльях. Она помолодела лет на десять. А Эфи не узнавал жены: всегда тихая и спокойная, она стала раздражительной и ворчливой. Их интимная близость теперь обрела какой-то скотский характер. В те редкие разы, когда это должно было случиться и он пытался ласкать ее, Соня, с плохо скрываемой злостью говорила:
- Уф! Ну, давай скорее!.. я спать хочу…
Но не спешите, не спешите осуждать ее! Помните: «Кто безгрешен, пусть бросит в меня камень!»
В эту зиму свирепствовал вирус доселе неизвестного гриппа. Соня свалилась с высокой температурой, рвотой и расстройством желудка. Так плохо ей не было никогда. Эфи, по такому случаю, взял отпуск за свой счет и ухаживал за женой, как за маленьким ребенком. Он заставлял ее пить по часам лекарства, поил ее малиновым чаем, варил ей прозрачные бульоны, кормил с ложечки и даже водил в туалет. Но Соня неистовствовала: она придиралась к нему по любому поводу, отталкивала все, что он приносил, ругала и обзывала его нехорошими словами.. . Но Эфи, казалось, ничего не замечал: он гладил строптивую жену по голове и тихо говорил:
- Ну, давай, малышка, не вредничай…..
Мы с вами, конечно, понимаем причину Сониного недостойного поведения, скажу вам больше, уважаемый читатель: и Соня знала, и все понимала. Она даже жалела Эфи, но он был единственным, на ком женщина могла сорвать свое зло - оттого, что не в состоянии встречаться с Игалем.
«Подло.», - скажете вы и, наверное, будете правы. И все же «не судите, да не судимы будете…»
Однажды в их квартире раздался телефонный звонок. Эфи поднял трубку:
- Алло. Она больна. Ей трудно разговаривать. А кто ее спрашивает? Игаль? О.К., я пере…….
- Я могу! Дай трубку!!! Я поговорю! Дай! Слышишь?!, - Соня кричала, что было сил.
Эфи в удивлении и недоумении взглянул на жену:
- Возьми, конечно.. Я думал ты спишь… ты ведь ни с кем не разговариваешь…
Но Соня не слышала мужа, хотя вся превратилась в слух. Прижав к уху телефонную трубку, она стала прежней, узнаваемой Соней – нежной, тихой, улыбчивой.
Эфи все понял, он вышел на кухню, долго курил, глядя в окно, и сам не мог объяснить происходящее в его сознании. Теперь мужчина мог ответить себе на вопросы, истязавшие его долгими ночами, объяснить внезапно возникшее раздражение и нервозность жены, но место злости его охватила щемящая жалость к ней. Он не стал ничего выяснять. «Пусть поправится, потом поговорим.», - подумал он.
Прошла неделя. Соня поправилась окончательно и в один из дней, как и прежде, собиралась в филармонию. Эфи глядел на жену, как она прихорашивается перед зеркалом, как подкрашивает губы, укладывает волосы. Краем уха слушал, как она, находясь в прекрасном расположении духа, что-то мурлыкала под нос и неожиданно вымолвил:
- Сонюшка, хочешь, я пойду с тобой?
Соня оторопела:
- Со мной? Да ты же там уснешь через две минуты?
- А ты меня легонько в бочок толкнешь - я и проснусь, - не уступал муж.
- Вот еще! Я не для этого туда хожу…..
- А для чего же? - голос у Эфи становился строже.
- Паганини слушать. Все. Я убежала, - и чмокнув его в нос, она исчезла за дверью.
Он проснулся от непонятных звуков. Посмотрел на часы: 00.16, кто-то плакал в соседней комнате. Эфи всунул ноги в шлепанцы и пошаркал на всхлипы. Соня плакала навзрыд. Он подошел ближе, не зная, что делать, что сказать. А она все плакала и плакала, ее худенькие, заострившиеся после болезни, плечики вздрагивали и делали ему больно. Первый раз его Соня так сильно плакала. Ах, уважаемый читатель, не знаю, поймете ли вы нашего героя, но в эту минуту он готов был отдать все самое дорогое лишь бы защитить и уберечь от страданий единственную в его жизни женщину. И поэтому, ничего не спрашивая, он подошел вплотную и, гладя ее по голове, произнес:
- Ну, ну, девочка моя…….все пройдет, успокойся..
Она резко замолчала, словно решая, что ей сказать, подняла мокрое лицо, взглянула на мужа в упор и новая волна рыдания, теперь уже сопряженная со стыдом, сотрясла ее. Она обхватила Эфи, уткнулась лицом в его живот и попыталась произнести:
- Я – плохая… прости меня… ты ничего не знаешь… я ужасно поступила..
Она упиралась в его теплое тело и ей казалось, что надежнее этого места не существует, что только этот человек, обманутый ею, и есть та музыка, которая никогда не предаст.
А он все гладил ее по голове и бормотал, едва сдерживая слезы:
- Не плачь, девочка моя… все будет хорошо.
Эфи неоднократно пытался разорвать кольцо ее рук; он хотел стать перед ней на колени, добровольно лишая себя преимущества оскорбленного, глядя глаза в глаза, давая тем самым понять Соне, что его душа открыта, и нет в ней ни злости, ни обиды, и поцеловать любимое и мокрое от горьких слез раскаяния лицо, но Соня боялась расцепить пальцы: ей казалось, что как только она отпустит руки, муж уйдет и исчезнет это спасающее тепло. Тогда он, скорее почувствовавший, чем понявший ее опасения, подхватил жену на руки и понес в спальню…
Мы с вами, уважаемый читатель, и в этот раз останемся за порогом комнаты наших героев. Ведь кто из нас не знает, как мирятся два любящих человека?
Седобородый грек утверждал, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку,но что не может человек, без задержки, шутя совершит вездесущий и пронырливый Амур: он решил дать еще один шанс несостоявшимся влюбленным и вновь вожделенные стрелы пронзили сердца наших героев, и они впервые за 19 лет семейной жизни ощутили себя по-настоящему счастливыми людьми.
А через девять месяцев явилось в этот мир чудо, которому дали имя – Николо.
Вот так, уважаемый читатель, хотите верьте, хотите - нет, но сила искусства воистину – велика!
Эфи - ее муж – был очень милым, немного застенчивым парнем. Соня понравилась ему сразу. Они встретились на вечеринке, по поводу праздника Рош-а-Шана (еврейского нового года), которую устроила дирекция фабрики пластмассовых изделий, где они вместе работали вот уже более полугода.
Вы думаете, они не встречались раньше? Встречались, конечно, но, как это обычно бывает, не обращали друг на друга должного внимания. А тут, в атмосфере всеобщего легкого подпития и в предвкушении целых трехдневных выходных, их взгляды встретились, сердца учащенно забились и Амур, наконец, отпустил натянутую тетиву, посылая свои стрелы и пополняя армию влюбленных еще двумя новобранцами.
Но если у Эфи их интимная близость, пусть хоть отдаленно, напоминала страсть, то Соня в эту страсть только играла. Но вы не подумайте, уважаемый читатель, что она не любила своего мужа - любила и очень уважала… потому и играла. И на его всегдашний вопрос: «Было хорошо?», - очень убедительно и самозабвенно врала: «Да, милый, великолепно. Спасибо». Мы ведь не станем осуждать ее, правда? Она ведь не только лгала, она еще и терпела своего мужа, как, прямо скажем, никудышного любовника.
Соня понимала, что Эфи ни в чем не виноват, что опыта в этом у него маловато, и, если быть до конца честной, ей лично это совсем и не нужно. И что стоит потерпеть ради него, какие-нибудь, 10-15 минут пару раз в неделю? Ерунда!
Прошло много лет. Эфи и Соня родили двоих детей, дали им приличное образование. Причем Эфи для этого пошел на вторую работу, а Соня, как могла, крутилась: содержала дом в идеальном порядке, экономила, на чем только могла; и чтобы это было незаметно на столе, где-то находила сногсшибательные рецепты, удивляя при этом дорогих ее сердцу домочадцев. Дети (девочка и мальчик) выросли покладистыми, добрыми и очень любящими свой дом и родителей. Своим появлением они не нарушили мерное течение жизни наших героев, а лишь наполнили его новыми теплыми струями.
С появлением детей их интимная близость ослабела, а последние несколько лет и вовсе сошла на нет. Эфи и Соня отдалились друг от друга. У каждого появился свой круг интересов и привязаностей. Он запоем читал газеты и не пропускал ни одного выпуска новостей, следил за выходом в эфир всех, мало-мальски причастных к политике, передач; вступил в одну из многочисленных партий страны и являлся в ней очень активным деятелем на добровольных началах.
А Соня увлеклась музыкой и не просто музыкой, а классической. Не развитое в ней ранее чувство восторга заполняло все ее существо при первых тактах звучащего оркестра - казалось, что музыка рассказывает ей то, о чем она смутно догадывалась и чего никогда не испытывала. Она купила несколько абонементов в филармонию и два раза в неделю, с трепетом, ждала вечера, когда зайдет под неказистые своды ее храма.
«О, музыка – слеза небес, о, струнно-клавишная мука…», - не раз вспоминала она случайно услышанные поэтические строки и удивлялась: как точно можно выразить словами то, чему она так долго искала определение!
«Именно – слеза небес», - думала Соня, вспоминая свои ощущения и мокрые щеки после слушания «Адажио» Альбиони.
«Именно – струнно-клавишная мука…», - вспоминала она свое состояние после концерта Листа или Шопена.
«Именно – мука…», - вспоминалось ей смятение чувств после этих высоких слез и ощущение чего-то щемящего, терзающего ее существо.
Это был совсем другой мир – полная противоположность ее тихому и бесстрастному существованию.
Своим открытием она пыталась поделиться с мужем, но Эфи, высидев, с горем пополам, один концерт и, чуть было, не уснув там, наотрез отказался от последующих приглашений жены.
А Соня впервые наслаждалась: в ее жизни появился праздник. И если бы мы с вами не знали, куда два раза в неделю ходит симпатичная, слегка подкрашенная, элегантно одетая молодая женщина, чуть больше сорока лет, то подумали бы, что появился у нее интерес совершенно иного порядка. Но мы знаем, и, надеюсь, поддерживаем и одобряем такое благородное и возвышенное увлечение нашей героини.
Уже прошло года два с того дня, когда Соня впервые переступила порог филармонии. Теперь у нее был любимый ряд, любимое место, любимые исполнители. У нее даже появился маленький круг единомышленников и таких же, как она, преданных любителей классической музыки. Поначалу они только кивали в антрактах друг другу, при этом слегка улыбаясь, а потом мало-помалу разговорились и стали собираться небольшой стайкой в определенном месте.
Их было человек пять, иногда семь. Душой этого маленького сборища являлся Игаль: небольшого роста, но с очень пропорционально сложенной фигурой, с пронзительными голубыми глазами и вьющимися русыми волосами он, непонятным образом, волновал Соню. Но та гнала от себя волнующие ощущения и пыталась всеми силами сознания уловить: что он рассказывал?
В их маленьком кружке друг о друге знали немного. Каждый сообщал то, что считал нужным. Обычно, после того, когда все высказывали свои восторги или неудовлетворения по поводу услышанного, переходили к вопросам бытового порядка, типа: как вам нравится эта жара (Хамас, правительство, тер-акт); как здоровье; как дела на работе и в семейной жизни; что слышно от родных с Украины (из России, Белоруссии, Латвии)?
После этих бесхитростных опросов Соня могла представить себе, как и чем живет Игаль. Кем он работал, она так и не поняла, но то, что он – профессиональный скрипач и натура очень увлекающаяся, знала точно.
Однажды летним вечером Игаль пригласил всю компанию к себе домой:
- Пойдемте, друзья мои, не пожалеете! Я вам кофе по-арабски сварю и музыку сыграю такую, что вы забудете на каком свете находитесь, - уговаривал он, - так не хочется расставаться с вами. Согрейте берлогу бедного репатрианта!
- Да неужто вам холодно, голубчик, в такой-то зной? – спросил его Иосиф Ильич – высокий, поджарый седовласый интиллегент.
- Эх, Иосиф Ильич, вы меня поймете, как мужчина – мужчину: не тело замерзло – душа! Позабыт я, позаброшен, - театрально страдая, произнес Игаль, и уткнулся головой в сухое плечо собрата по увлечению.
«Согрей мне душу, а не тело, для тела растоплю камин…», - начала было вспоминать возникшие стихи Соня, но Иосиф Ильич, ухмыляясь и похлопывая по спине Игаля, предложил:
- Ну, что, други, может, и правда, разделим тоску нашего героя?
Все как-то нерешительно стали пожимать плечами, сетовать на то, что завтра вставать рано, что их ждут дома, но Игаль, в присущей ему манере неудавшегося артиста, воззвал:
- Друзья вы мне или не друзья?! Или вы такие только в этих стенах?! И что за ними - вас не касается?
Наступила тишина. И здесь, словно что-то изнутри толкнуло Соню, и она, сделав еле заметный шаг вперед, тихо-тихо произнесла:
- Касается… я пойду…
- И я, - добавил Иосиф Ильич.
- Ладно… так и быть, - сказал Миша, ровесник Игаля, - только мне позвонить надо…
- От меня и позвонишь, - воспрял духом Игаль, - я здесь, через три дома живу…
- Эх, была-не была – и я с вами, - прощебетала Светочка, самая молодая из их компании, - просплю первую пару!
Игаль действительно жил в берлоге, только похожа она была скорее на голубятню, находившуюся на крыше старого четырехэтажного дома и, сооруженную из картона фанерного типа или наоборот. Казалось: дунь ветер посильнее, и весь этот карточный домик улетит вместе со своим летучим хозяином.
В этот вечер Игаль играл своим гостям Паганини. Соня перестала существовать. Все ее естество растворялось в музыке. Звуки пронзали, причиняли боль, дергали за нервы, смеялись над ней, рассказывали о сумасшедших, все сжигающих страстях, о безумье любви и пике наслаждения, о невероятных страданиях, об одиночестве и предательстве, о молитве и проклятии. В общем, о всем о том, чего Соня не испытывала никогда. Вдруг ей захотелось пасть на колени перед богом, извергающим эту музыку и она уже открыла глаза в стремительном порыве, но увидев знакомые лица, внутренне сжалась и осталась сидеть на месте.
Теперь она думала только о нем. Вы, уважаемый читатель, вправе спросить: о ком думала наша героиня: об Игале или о Паганини? Но мне будет трудно ответить на этот вопрос однозначно. Великая музыка в исполнении талантливого скрипача создала в ее душе единый гармоничный образ, неподдающийся временным законам разделения на Игаля и Николо.
Соня любила первый раз в жизни. Но эта любовь отличалась от того тихого, бесстрастного чувства, посетившего её в юные годы. Это была настоящая страсть с мучительной ревностью, страданиями, с головокружением и наслаждением. Игаль заметил её продолжительные взгляды и, как искушенный ловелас, не преминул воспользоваться влюбленностью молодой женщины и при первом удачном случае пригласил ее к себе в голубятню.
- А Паганини сыграете?, - спросила она, смущаясь.
- Для вас – все, что угодно, мадам, - как всегда театрально ответил он.
Мы с вами, уважаемый читатель, пожалуй, останемся у порога этой благословенной голубятни и не станем подглядывать в замочную скважину. Мы – люди взрослые и прекрасно понимаем, что произошло за картонными стенами.
Соня летала как на крыльях. Она помолодела лет на десять. А Эфи не узнавал жены: всегда тихая и спокойная, она стала раздражительной и ворчливой. Их интимная близость теперь обрела какой-то скотский характер. В те редкие разы, когда это должно было случиться и он пытался ласкать ее, Соня, с плохо скрываемой злостью говорила:
- Уф! Ну, давай скорее!.. я спать хочу…
Но не спешите, не спешите осуждать ее! Помните: «Кто безгрешен, пусть бросит в меня камень!»
В эту зиму свирепствовал вирус доселе неизвестного гриппа. Соня свалилась с высокой температурой, рвотой и расстройством желудка. Так плохо ей не было никогда. Эфи, по такому случаю, взял отпуск за свой счет и ухаживал за женой, как за маленьким ребенком. Он заставлял ее пить по часам лекарства, поил ее малиновым чаем, варил ей прозрачные бульоны, кормил с ложечки и даже водил в туалет. Но Соня неистовствовала: она придиралась к нему по любому поводу, отталкивала все, что он приносил, ругала и обзывала его нехорошими словами.. . Но Эфи, казалось, ничего не замечал: он гладил строптивую жену по голове и тихо говорил:
- Ну, давай, малышка, не вредничай…..
Мы с вами, конечно, понимаем причину Сониного недостойного поведения, скажу вам больше, уважаемый читатель: и Соня знала, и все понимала. Она даже жалела Эфи, но он был единственным, на ком женщина могла сорвать свое зло - оттого, что не в состоянии встречаться с Игалем.
«Подло.», - скажете вы и, наверное, будете правы. И все же «не судите, да не судимы будете…»
Однажды в их квартире раздался телефонный звонок. Эфи поднял трубку:
- Алло. Она больна. Ей трудно разговаривать. А кто ее спрашивает? Игаль? О.К., я пере…….
- Я могу! Дай трубку!!! Я поговорю! Дай! Слышишь?!, - Соня кричала, что было сил.
Эфи в удивлении и недоумении взглянул на жену:
- Возьми, конечно.. Я думал ты спишь… ты ведь ни с кем не разговариваешь…
Но Соня не слышала мужа, хотя вся превратилась в слух. Прижав к уху телефонную трубку, она стала прежней, узнаваемой Соней – нежной, тихой, улыбчивой.
Эфи все понял, он вышел на кухню, долго курил, глядя в окно, и сам не мог объяснить происходящее в его сознании. Теперь мужчина мог ответить себе на вопросы, истязавшие его долгими ночами, объяснить внезапно возникшее раздражение и нервозность жены, но место злости его охватила щемящая жалость к ней. Он не стал ничего выяснять. «Пусть поправится, потом поговорим.», - подумал он.
Прошла неделя. Соня поправилась окончательно и в один из дней, как и прежде, собиралась в филармонию. Эфи глядел на жену, как она прихорашивается перед зеркалом, как подкрашивает губы, укладывает волосы. Краем уха слушал, как она, находясь в прекрасном расположении духа, что-то мурлыкала под нос и неожиданно вымолвил:
- Сонюшка, хочешь, я пойду с тобой?
Соня оторопела:
- Со мной? Да ты же там уснешь через две минуты?
- А ты меня легонько в бочок толкнешь - я и проснусь, - не уступал муж.
- Вот еще! Я не для этого туда хожу…..
- А для чего же? - голос у Эфи становился строже.
- Паганини слушать. Все. Я убежала, - и чмокнув его в нос, она исчезла за дверью.
Он проснулся от непонятных звуков. Посмотрел на часы: 00.16, кто-то плакал в соседней комнате. Эфи всунул ноги в шлепанцы и пошаркал на всхлипы. Соня плакала навзрыд. Он подошел ближе, не зная, что делать, что сказать. А она все плакала и плакала, ее худенькие, заострившиеся после болезни, плечики вздрагивали и делали ему больно. Первый раз его Соня так сильно плакала. Ах, уважаемый читатель, не знаю, поймете ли вы нашего героя, но в эту минуту он готов был отдать все самое дорогое лишь бы защитить и уберечь от страданий единственную в его жизни женщину. И поэтому, ничего не спрашивая, он подошел вплотную и, гладя ее по голове, произнес:
- Ну, ну, девочка моя…….все пройдет, успокойся..
Она резко замолчала, словно решая, что ей сказать, подняла мокрое лицо, взглянула на мужа в упор и новая волна рыдания, теперь уже сопряженная со стыдом, сотрясла ее. Она обхватила Эфи, уткнулась лицом в его живот и попыталась произнести:
- Я – плохая… прости меня… ты ничего не знаешь… я ужасно поступила..
Она упиралась в его теплое тело и ей казалось, что надежнее этого места не существует, что только этот человек, обманутый ею, и есть та музыка, которая никогда не предаст.
А он все гладил ее по голове и бормотал, едва сдерживая слезы:
- Не плачь, девочка моя… все будет хорошо.
Эфи неоднократно пытался разорвать кольцо ее рук; он хотел стать перед ней на колени, добровольно лишая себя преимущества оскорбленного, глядя глаза в глаза, давая тем самым понять Соне, что его душа открыта, и нет в ней ни злости, ни обиды, и поцеловать любимое и мокрое от горьких слез раскаяния лицо, но Соня боялась расцепить пальцы: ей казалось, что как только она отпустит руки, муж уйдет и исчезнет это спасающее тепло. Тогда он, скорее почувствовавший, чем понявший ее опасения, подхватил жену на руки и понес в спальню…
Мы с вами, уважаемый читатель, и в этот раз останемся за порогом комнаты наших героев. Ведь кто из нас не знает, как мирятся два любящих человека?
Седобородый грек утверждал, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку,но что не может человек, без задержки, шутя совершит вездесущий и пронырливый Амур: он решил дать еще один шанс несостоявшимся влюбленным и вновь вожделенные стрелы пронзили сердца наших героев, и они впервые за 19 лет семейной жизни ощутили себя по-настоящему счастливыми людьми.
А через девять месяцев явилось в этот мир чудо, которому дали имя – Николо.
Вот так, уважаемый читатель, хотите верьте, хотите - нет, но сила искусства воистину – велика!