Пyмяyx**
29.06.2016, 18:19
http://lamcdn.net/furfurmag.ru/post-cover/aAnXBtvBRzdeufzBdACGIQ-default.gifГерои (http://www.furfur.me/furfur/heros/heroes-furfur)«Моя жизнь начиналась заново»: Как я отказался от веры
вчера в 15:42
18755 (http://www.furfur.me/furfur/heros/heroes-furfur/218025-ver)
9 (http://www.furfur.me/furfur/heros/heroes-furfur/218025-ver#comments)
Share438 (http://www.facebook.com/sharer.php?u=http%3A%2F%2Fwww.furfur.me%2Ffurfur%2 Fheros%2Fheroes-furfur%2F218025-ver)Share235 (http://vkontakte.ru/share.php?url=http%3A%2F%2Fwww.furfur.me%2Ffurfur% 2Fheros%2Fheroes-furfur%2F218025-ver)Tweet (http://twitter.com/share?url=http%3A%2F%2Fwww.furfur.me%2Ffurfur%2Fhe ros%2Fheroes-furfur%2F218025-ver&lang=en&text=%C2%AB%D0%9C%D0%BE%D1%8F%20%D0%B6%D0%B8%D0%B7 %D0%BD%D1%8C%20%D0%BD%D0%B0%D1%87%D0%B8%D0%BD%D0%B 0%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%8C%20%D0%B7%D0%B0%D0%BD%D0% BE%D0%B2%D0%BE%C2%BB:%20%D0%9A%D0%B0%D0%BA%20%D1%8 F%20%D0%BE%D1%82%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D0%B0%D0%BB%D1% 81%D1%8F%20%D0%BE%D1%82%20%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%8B&via=furfurmag)
http://banners.adfox.ru/160414/adfox/566376/1643451.gif (http://ads.adfox.ru/5024/goLink?hash=f12e6ca2956e30c8&pr=xiqe&p5=dpndr&rand=cthrqwb&p1=beqby&p2=cbf)
Купить рекламу (http://www.furfur.me/pages/ads)
http://banners.adfox.ru/160627/adfox/586189/unnamed.gif (http://ads.adfox.ru/5024/goLink?hash=89c3993c19139600&pr=xiqe&p5=dtqau&rand=dvilhyn&p1=bervh&p2=ehkh)
Переход глубоко верующего человека в убеждённого атеиста — весьма радикальный опыт социальный трансформации. Особенно в России на фоне низкого уровня антиклерикального активизма (http://www.furfur.me/furfur/heros/heroes-furfur/214721-zdravomyslie) и, наоборот, огромного влияние церкви на жизнь граждан. Мы публикуем монологи бывших верующих, которые рассказали нам о трудностях ухода от религии, своём нынешнем отношении к церкви и атеистическом активизме.
Текст: Дима Назаров
http://lamcdn.net/furfurmag.ru/post_image-image/2ghqA6miXCu-Qm9eV7Iblw-wide.giffbvkpn
Кирилл Алфёров
Меня крестили в местной церкви, когда мне было семь лет. Сделано это было тайком от дедушки, убеждённого коммуниста и атеиста. Я с большим удовольствием читал молитвы, крестился и кланялся иконам. Казалось, что этим я произвожу нечто правильное и полезное. Как всякий ребёнок, я не отделял фантазии от реального мира, и меня мало заботило, какие из моих представлений верны, а какие ошибочны. Соображения о верности моих убеждений никогда даже не посещали меня.
Но настоящая вера пришла потом. Когда я пошёл учиться в университет, на факультет физики, то понял, что не верю в Бога. Тогда мне эта мысль далась легко. И я до сих пор с интересом вспоминаю эту аномалию. Вот момент, когда мои переживания и пытливый ум могли быть направлены в другое русло. Но этого не произошло.
Всё дело в том, что к тому времени наша семья была глубоко заражена движением нью-эйдж. Мои родители и, естественно, мы с сестрой на полном серьёзе принимали учение про карму, про программы в биополях и про то, что болезни даются исключительно за моральные проступки. Поэтому те недуги, которые у меня были, не лечились. Использование лекарств считалось слабостью, а любая болезнь была признаком «проблем в душе». Болевший мог рассчитывать лишь на молчаливое презрение и ожидание, что болезнь должна пройти как результат духовного исправления. Всё ещё болеешь? Сам виноват. Продолжай работать над собой.
Лёгкость, с которой подобные эзотерические взгляды перестраивают представления человека об окружающем мире, переоценить почти невозможно. Люди, попавшие в сети нью-эйджа незаметно для близких и для самих себя начинают жить в параллельной вселенной. Там не то что о науке, о простых вещах через некоторое время становится договориться трудно. Человек как бы читает жизнь между строк. Это очень любопытный и вместе с тем очень опасный режим существования. Эзотерика и нью-эйдж — как возвращение во времена средневековья, в мир демонов и ангелов. Напоминание, что этот мир рядом, в двух шагах.
Неудивительно, что естественные трудности студенческого возраста привели меня к необходимости духовного поиска. Моё мировоззрение было кашей религиозных и эзотерических утверждений, а инструментарий по отбору верной и неверной информации представлял собой золотой принцип «верю тому, что соответствует моим внутренним представлениям». Обратная связь почти отсутствовала.
В результате я стал переживать по поводу потери веры и видел любые проблемы как наказание за это. Мне на спасение пришёл курс философии, где я познакомился с трудами С. Л. Франка. Тонкий мыслитель, сильный полемист, Франк — это пример того, как умный человек имеет наибольшие шансы уговорить себя в рациональности религиозной веры даже перед лицом противоречащих данных. Я нашёл успокоение в чтении его книжки «О смысле жизни» и на долгое время она стала моей Библией. Я вернулся в лоно веры и пробыл там ещё много-много лет.
Блюстители атеизма, никогда не бывшие верующими, редко понимают, насколько их представления о мире религиозной веры наивны и чёрно-белы. И это, увы, свойственно очень многим деятелям просвещения. Устаёшь объяснять, что верующие вовсе не тупые и не являются психически больными. Чем умнее верующий человек, тем более высокие стены он возвёл вокруг своих религиозных верований.
При этом мои воспоминания о религии в целом очень положительные. Расхожий среди многих верующих миф состоит в том, будто атеист разгневался на Бога, и, таким образом, он вовсе не настоящий атеист, а просто обиженный Богом человек. Однако такое случается крайне редко. Гораздо чаще приход к атеизму болезненный. Верующий ищет ответы на мучающие его вопросы и рассчитывает найти их в вере, а вместо этого постепенно начинает обращать внимание на нестыковки и, к глубочайшему своему удивлению, осознаёт, что его готовность критически посмотреть на религию быстро вскрывает её несостоятельность. Он более не может заставить себя поверить в буквальную верность Писания и начинает толковать его метафорически. В этом состоянии пребывает большинство современных верующих, особенно когда речь идёт об авраамических религиях, содержание книг которых в XXI веке принимать буквально крайне сложно.
Мне больше не надо было плохо относиться к знакомому, приходившему иногда к нам в гости, о котором мы знали, что он гомосексуал. Больше не осталось причин считать, что он духовно болен.
У каждого есть то главное, что удерживает его в религии. А точнее, то, что удерживает от критического к ней отношения. Этот момент можно нащупать, когда долго беседуешь с верующим. Когда апологетика отброшена, всякие витиеватые аргументы Паскалей и Каламов показаны как ошибочные, человек приоткроет то, что, собственно, заставило его поверить. Или то, что удерживает его в вере.
Так или иначе моя вера слабла очень медленно. Какие факторы тут сыграли роль, сказать сложно. Было тут и самообразование, и готовность дискутировать, и постепенная привычка мыслить аккуратно, в результате чего я стал замечать за собой ошибки в рассуждениях, которые раньше не казались мне проблемными. Например, верующие иногда испытывают присутствие Бога или какое-то прикосновение к нему. В один из таких моментов мне подумалось, что я рассуждаю некорректно. Всё, что я знаю, — это что я почувствовал некое блаженство, радость, однако то, что это именно прикосновение Бога, — это уже интерпретация. Проще говоря, вначале случаются какие-то ощущения, а затем то, что это Бог, я уже додумываю сам. Это небольшое и простое соображение сильно запомнилось и сыграло немалую роль в моём уходе от религии. Годы чудовищно неверных представлений о мире часто зиждутся на примитивных ошибках в рассуждении.
Для меня приход к атеизму бил по самой больной для меня точке. Если Бога нет, значит, со смертью всё прекращается. Я помню, как открыл зачитанную книжку и стал искать рассуждения, где Франк доказывает, что Бог существует. И мир обрушился. В одно мгновение я переместился из реальности, где мне гарантировали вечную жизнь, в реальность, где мы все смертны, смертны по-настоящему.
Следующие две недели были очень странными. С одной стороны, я смотрел на мир, вот-вот грозящий провалиться в бездну. Это был мир временного, к которому я не привык. С другой стороны, я впервые в жизни столкнулся с настоящим миром, таким, какой он есть на самом деле. Моя жизнь начиналась заново. Я смотрел на всё новыми глазами, я заново строил отношения с окружающими, заново смотрел в будущее и решал, что я хочу делать со своей жизнью.
Мне больше не надо было плохо относиться к знакомому, приходившему иногда к нам в гости, о котором мы знали, что он гомосексуал. Больше не осталось причин считать, что он духовно болен. Были и грустные моменты. Я заново терял уже умерших близких, теперь сполна понимая, что их правда больше нет. Религия и эзотерика представляют дело так, что смерти как бы и не существует. Однако это ложь.
Мой уход от эзотерики был менее типичным. Я был первым в русскоязычном пространстве, кто написал критическую статью про деятеля нью-эйджа С. Н. Лазарева и его серию книг «Диагностика кармы» и рассмотрел его заявки с научной точки зрения. Именно учение этого деятеля почиталось моей семьёй как единственно верное. Мы покупали его книги и видеокассеты, ходили на все его семинары в Москве. Причём я не планировал писать статью, изначально это было письмо родителям и сестре о неких философских разногласиях, которые у меня начинали появляться с Лазаревым. Но к тому времени у меня уже было достаточно скептических навыков. Стоило провести небольшую проверку его информации, как выяснилось, что он черпает сведения из жёлтой прессы и делает заявления, прямо противоречащие фактам, а то и просто выдумывает всё на ходу. Это был шок. Я вовсе не планировал такого исхода.
Истории типа моей — это счастливые исключения. Проблема в том, что, чтобы быть скептиком, вовсе не нужно быть умнее. Нужно просто иметь доступ к определённой информации и быть готовым рассмотреть её всерьёз. Для этого нужна ситуация, когда человек уже немного отошёл от всяких верований. Для молодых людей это может произойти тогда, когда они съезжают из родительского дома и начинают жить самостоятельно. Если же активно варишься во всём этом, а тем более если занимаешься религиозным активизмом, участвуешь в церковной общине или в эзотерическом сообществе, то уйти от этого крайне сложно, как минимум из-за социального давления и постоянного подтверждения правильности своих верований в лице своих друзей и близких.
В 2013 году я основал русскоязычное Общество скептиков, сообщество людей, заинтересованных в распространении критического мышления и научного взгляда на мир. В течение двух лет мы издавали еженедельный подкаст «Скептик», публиковали статьи, разборы на псевдонаучные концепции и сайты, сделали уникальный обзор на телекинез Нинель Кулагиной, включая раскрытие её метода, а также ответы на наиболее частые аргументы в её защиту. Сегодня я уже не связан с Обществом, но ребята продолжают работу, провели две ежегодные конференции, участвуют в просветительских мероприятиях типа Geek Picnic и делают передачи.
Мне кажется, что в России слишком много упора именно на антиклерикализм и очень мало упора на основанный на научном подходе атеизм. В России ни верующие, ни атеисты не умеют строить диалог и, что самое печальное, не считают, что диалог нужен. Многие верующие даже не представляют, что кто-то может быть атеистом не потому, что это плохой и злой человек, а потому, что есть аргументы, вопросы познания и науки. А многие атеисты не представляют, что верующего вполне реально переубедить и что он не сумасшедший. Вот такой просветительской работы в России сильно не хватает. Если же диалога между атеистами и верующими в обществе нет, мне кажется, антиклерикализм будет неэффективен.
Виктор Афанасенко
В 1994 году, когда я учился на третьем курсе академии, я, как и все молодые люди в подобном возрасте, задавался вопросом: в чём смысл жизни? И, как и многие, ответа не находил, из-за чего часто впадал в депрессию. В один из таких дней я сидел дома и думал, чего бы почитать под настроение. Порылся в письменном столе и обнаружил книжку в мягком переплёте «Не просто плотник» Джоша Макдауэлла. Брошюра состояла из двух произведений: с одной стороны — само произведение «Не просто плотник», с другой — Евангелие от Иоанна.
Это были 1990-е — в квартиры часто стучались всякого рода проповедники с предложениями поговорить о Боге. Так и оказалась у меня эта книжка. Они всегда говорили, что Иисус живой, что он любит меня, что он умер за мои грехи и воскрес для моего оправдания. Я начал читать «Плотника», и в какой-то момент меня озарило. Но тогда такое со мной произошло впервые, что само по себе уже казалось чем-то сверхъестественным. Я понял наконец, что имели в виду все эти проповедники. Иисус живой. Он воскрес в другом сверхъестественном духовном теле и поэтому не умер. Я родился грешным из-за первородного греха, и, чтобы Бог мог простить мои грехи, нужно было наказание, и вместо меня был наказан Иисус. Он умер за мои грехи, и Бог воскресил его, тем самым даровав мне вечную жизнь вместе с Иисусом, и если я поверю в Иисуса и покаюсь в своих грехах, я после смерти попаду в рай.
Ещё я понял, что сам не могу перестать грешить, и для того, чтобы вести праведный образ жизни, мне опять же нужен Иисус. Всё это я понял как-то в один миг, как будто это было уже давно во мне и я просто получил доступ ко всей информации. Я даже начал переживать это физически. Казалось, что где-то внутри у меня в груди загорелся тёплый и мягкий свет и заполнил пустоту, мне было очень хорошо. Я выходил на улицу, смотрел на людей и не мог понять, как они не видят и не понимают то, что понял и увидел я. Мне казалось, что стоит мне с ними заговорить, и я сразу смогу им всё объяснить, и с ними произойдёт то же самое, что произошло со мной. В книге говорилось, что я должен найти церковь, которая станет моей новой семьёй. Так я оказался в полноевангельской церкви «Новый Иерусалим» города Минска. Я купил самую толстую Библию, какую нашёл в книжном магазине. Начал читать её и молиться.
Тёплый и мягкий свет в груди со временем пропал, и я должен был учиться жить верой, а не только чувствами. Это было не всегда легко, особенно первые месяцы, но я справился. Я научился не зависеть от своих чувств и просто верил. Верил, что Иисус со мной, что я спасённый и что Бог слышит меня всегда и любит меня. Я перестал ругаться матом. Бросил курить и пить. Привёл в церковь друга и одногруппника, свою маму. Одним словом, постепенно распространял свет Христа вокруг себя.
Иисус и любовь к Богу занимали все мои мысли и стремления. Я собирался стать проповедником и ездить по странам с проповедью. Я, можно сказать, видел себя даже пророком Божьим. Отрицал эволюцию. То есть я не был уверен в том, что Бог сотворил Вселенную всего лишь 6000 лет назад, но, естественно, не верил, что человек, как и всё вокруг, — это продукты эволюции. Отрицал ли я достижения науки? Нет, я был полноевангельским христианином, это, наверное, самая продвинутая в этом плане конфессия. Там никто не верил, что Земля плоская и что надо отказаться от компьютеров и телефонов. Там говорилось, что это всё дал человеку Бог, чтобы ускорить распространение вести об Иисусе по всей Земле.
Был ли я счастливым человеком в религии? О нет. Я был самым несчастным человеком из-за постоянного чувства вины. Из-за того, что я недостаточно делаю для Бога, недостаточно читаю Библию, недостаточно молюсь, евангелизирую и верю.
На месте религии не осталось никакой пустоты. Это выдумки верующих о том, что в каждом человеке есть нечто, что должно быть заполнено Богом, Иисусом.
Процесс становления меня как атеиста был довольно длительный и постепенный. После изучения христианства и Библии я понял, что христианство в том виде, в котором я его знаю и в котором оно представлено в подавляющем количестве источников, — это не то христианство, которое было у первых последователей Иисуса, и это совсем не то, чему учил Иисус. Я познакомился с совершенно другим христианством, с другими людьми, которые верили в другого Иисуса. Эти люди могли читать текст Нового Завета и Ветхого Завета в оригинальных языках и знали то, что другие не могли знать. Именно тогда у меня появилась какая-ото обида на Бога из-за того, что я столько лет верил ему со всей искренностью, а он мне даже не мог намекнуть, что я верю в ложного Иисуса и хожу в ложную церковь.
Так продолжалось несколько лет, пока я не понял, что в вере нет смысла и нет вообще ничего хорошего. Под верой я подразумеваю саму возможность человека полагаться на какие-то утверждения без проверки, вера как особенность психики.
Верующему человеку недостаточно показать какие-то научные доказательства или опровержения. Они отвергнут их, даже не разбираясь. Для них всё, что посягает на их веру, — от дьявола. В Библии выведено много подобных предостережений, которые держат людей внутри церкви. Тебе нельзя сомневаться, иначе тебя убьёт дьявол, ты потеряешь своё спасение и попадёшь в ад. Поэтому люди просто боятся читать что-нибудь, кроме Библии и другой религиозной литературы. Боятся разговаривать с людьми, которые вышли из их церкви и религии (со мной порвали все мои церковные друзья, когда узнали, что я ушёл из церкви, удалили из друзей во всех соцсетях и отправили в чёрный список, мне удалось переубедить, склонить на свою сторону и таким образом спасти от религии только жену). Для них это всё кроме опасности потерять спасение, им не несёт. Негативные эмоции по отношению к церкви и религии привели меня в состояние, когда я плюнул на свои страхи и решил рискнуть и начать изучать любую доступную информацию. Я стал пользоваться логикой и всё подвергать критике и сомнению. Искать альтернативные источники информации, а не доверять первому попавшемуся. И превратился в абсолютного материалиста.
На месте религии не осталось никакой пустоты. Это выдумки верующих о том, что в каждом человеке есть нечто, что должно быть заполнено Богом, Иисусом. Образовалось не пустота, просто появилось много свободного времени. И заполнил я всё это заботой о семье, работой, чтением, создал свой канал на YouTube, где начал выкладывать ролики, в которых размышляю о религии и Библии и пытаюсь таким образом бороться с глупостью и невежеством.
Сегодня государство взяло религию под крыло. Власть и религия — это две стороны одной медали. Христианство выжило по одной единственной причине — оно стало государственной религией. Сейчас в России происходит тот же самый процесс. Государство вместо того, чтобы решать экономические проблемы, просто держит людей в религиозном и патриотическом угаре. Но эту ситуацию могут изменить развитие науки, просвещение и повышение уровня жизни. Если с наукой и просвещением и так всё понятно, они всегда были главными антагонистами религии, то уровень жизни тоже играет далеко не последнюю роль. Если все нужды человека будут восполнены, то у него не возникнет и желания обращаться к чему-то сверхъестественному за помощью.
Виталий Бормотов
В моём случае не было никакого перелома, никакого неожиданного события — ни когда я пришёл к религии, ни когда я её покинул. Первое случилось в старших классах школы. Я наткнулся на книги христианского проповедника и прочёл их: первую с исследовательским интересом, а другие уже запоем, чувствуя себя согласным с автором. Стройность и глубина христианского учения, как я его увидел, привлекли меня.
Активная религиозная жизнь началась позже, когда я окончил школу. Накал моей веры менялся. Какое-то время я всерьёз хотел стать безбрачным священником и посвятить себя церкви, но передумал. А в последний год моей веры я не ощущал никакого эмоционального подкрепления от религии и продолжал религиозные практики только усилием воли. Я был христианином семь лет, из них четыре вёл активную религиозную жизнь.
Я был подкован в естественных науках, так что не отрицал эволюцию и считал библейские описания о сотворении мира и ветхозаветные события иносказаниями. Вместо этого я находил способы совмещать религию с наукой и придумывать своим взглядам солидные объяснения. Я сознательно соглашался с Символом Веры, историчностью событий Нового Завета, верил, что Бог участвует в нашей жизни и ему можно молиться. О принятии религии говорят как о вопросе выбора и следования принятому решению, а от верующих можно услышать, что буквально ничто не смогло бы разубедить их в вере. Так воспринимаются не убеждения о реальности, а скорее принадлежность к группе или самоидентификация. И у тогдашнего меня, и у многих христиан вера — это не столько о Боге, сколько о своём образе.
Я подмечал всё больше деталей в церковной практике и риторике, которые казались мне неверными и неправильными, и всё больше вещей относил к «земному» измерению Церкви в противовес «небесному». Однажды, читая мысли о религии на форуме бывших христиан, я осознал, что не верю в Бога. Это не было каким-то моментом истины, неожиданностью, травмой или ударом; наоборот, меня удивило будничность этого осознания.
На тот момент я уже три года интересовался мышлением и систематизацией способов познания мира. Я уже давно знал и понимал всё, что требовало бы отвергнуть идею Бога, но как будто запрещал себе это делать. Если что и освободило меня от иллюзий, то не какой-то потрясающий научный аргумент, а нарастающее внутреннее понимание, что в религии мне нечего ценить, а в секулярном подходе нет ничего страшного и ограниченного. Когда чувства ощутили, что не верить вполне нормально, разум вытащил на поверхность мысль том, что он уже и не верит.
Отбросив идентичность христианина, я почувствовал облегчение, но боялся реакции других, хотя знал, что явной агрессии не будет. Страхи не оправдались, но показали мне, насколько социальна религия.
Отойдя от веры, я осознал необратимую смертность людей и понял, насколько важна для нас борьба со старением и смертью. И нет гарантий, что человечество не вымрет из-за какой-нибудь глупой ошибки. И главное, что я увидел, — недостаточно просто делать хорошие вещи из какого-то списка и не делать плохих, чтобы в конечном счете всё было хорошо; люди отвечают за то, каким делают мир их поступки, на глобальном уровне и в мелких вопросах.
В основном религия привлекательна двумя вещами: ощущением базовой, онтологической осмысленности жизни и тем, что она собирает людей вокруг себя, даёт чувство групповой принадлежности, создаёт общее пространство. Я думаю, обе эти вещи можно заменить, не прибегая к вере в иллюзорное. Вопреки словам проповедников, жизнь, наслаждение, труд и познание не теряют смысл в мире, где нет Бога (хотя, отказавшись от ложных утверждений, мы уже не закроем глаза на некоторые неприятные истины). Сообщества же, которые способны давать радость общения и совместного дела, создавая групповую идентичность, могут и не опираться на ложные идеи. Часто атеисты и скептики настроены чересчур индивидуалистично и опасаются крепких сообществ: того, что они станут «сектами», будут взращивать конформизм и межгрупповую вражду. Эти опасности и вправду есть, но, отвергнув построение сообществ с сильной групповой идентичностью, мы отказываем в удовлетворении важной потребности и многое теряем.
Я думаю, именно рост и развитие движений и групп, сплочённых внутри и посвящённых разному (туризму, игре в «Мафию», навыкам рациональности, чувашским народным танцам, благотворительности, городскому ориентированию), способен не просто занять место религии, а сработать лучше. Делать что-то конкретное с проверяемым результатом в реальном мире интереснее, чем рассуждать о невидимом, и безопаснее на предмет становления «сектой».
Другая вещь, которая полезна в борьбе за здравый смысл, — просвещение и развитие умения мыслить, решать задачи (а не просто запоминать материал). Мне не близок атеистический активизм, который часто ограничивается уничижительной критикой религии и провоцирует только сильнее защитить веру. Многие атеисты совершают глупые ошибки, например, заявляя, что если бы не было религии, то не было бы войн и насилия; или что все верующие считают, что все остальные попадут в ад; или что все христианские конфессии отвергают эволюцию. Заметная часть атеистической полемики — избиение соломенного чучела оппонента, и оно не помогает верующим избавиться от ошибок.
Вместо этого просвещение и создание сообществ предлагают положительное содержание, приняв которое ты уже не будешь настолько нуждаться в религии. Это не панацея, да и возможно это только в относительно благополучных местах, где люди могут получать образование и заниматься интересным делом, у них есть свободное время, чтобы участвовать в разнообразных сообществах и размышлять. Но в России это может работать, тем более что здесь большинство верующих не отличаются убеждённостью, смутно представляют себе христианское учение и придерживаются некой религиозности по большей части из соображений традиции и конформности.
Андрей Кораблёв
Я пришёл к вере в начале 1990-х — в период, когда на наших граждан потоком хлынула всевозможная мистика — от религии до фильмов ужасов. А я всегда был впечатлительным, увлекающимся ребёнком. И как-то незаметно для самого себя я стал верить в сверхъестественное. Детям вообще сложно отличать сказку от реальности. А, если его убеждать, что сказка реальна, то вера будет восприниматься им как совершенно естественная часть жизни. Я верил в древнегреческих богов, потом заинтересовался зороастризмом, потом буддизмом. В итоге в конкурентной борьбе за мою душу ожидаемо победило православие.
Тут сыграли свою роль и семейные традиции (мать была верующей ещё с советских времён) и общая конъюнктура в стране. Православие в 1990-е уже активно насаждалось через СМИ. По телевизору крутили мультсериалы на библейскую тематику — «Суперкнига», «Летающий дом». Была программа «Слово пастыря» с будущим патриархом, которая, надо отдать ей должное, давала хитрые и внешне адекватные ответы на различные возникающие у верующих вопросы. Другие конфессии похвастаться этим, естественно, не могли.
Я не делал многое из того, что для верующих обязательно: не ходил в церковь, да и пост держал только единожды. С другой стороны, у меня было то, чего нет у большинства тех, кто в соцопросах называет себя православным. Это полная уверенность в постоянном присутствии рядом с тобой сверхъестественной личности — Бога, который всё время за тобой наблюдает, знает все твои мысли, слышит твои молитвы. И именно это является главным в религии, а не духовность, традиции и тому подобное. И с этой точки зрения я был, конечно, глубоко верующим. Причём я верил не в абстрактное «что-то там», а именно в православного Бога, то есть такого, каким он является по канонам православия. Я очень рано понял, что если человек себе придумывает какого-то «своего» Бога, который «главное, чтобы был всегда в душе», то это не более чем интеллигентское кокетство.
В чём особенность повседневного воздействия религии на верующего? Об этом знают не все. Во-первых, это молитва. Молиться надо часто, разными молитвами. Каждая молитва — это что-то вроде аутотренинга. Молился я часто, старался делать это столько, сколько положено. Во-вторых, это чтение Священного Писания. Каждый верующий обязан в день прочитывать хотя бы одну главу. Хотя бы из Нового Завета. Прочитал всё — читаешь по второму кругу. И благодаря этому твоё сознание всё время находится под влиянием, оно не ослабевает. Это я тоже исправно соблюдал.
При этом я никогда не сомневался в теории эволюции. Я с детства любил биологию, увлекался ее, эволюция всегда была для меня вещью очевидной. В те времена «кретиноционизм» в нашей стране не был так развит, как сейчас, и даже попы его так активно не продвигали.
Разочарование в религии у меня началось по одной простой причине: я начал взрослеть и задумываться над теми вопросами, о которых не думал раньше. Я стал увлекаться литературой фэнтези, слушать хеви-метал. А что такое хеви-метал в России в 1997 году? Это, конечно, в первую очередь группа «Ария» — она была самая доступная, и знакомство с металом многие начинали с неё. А там же ницшеанство чистой воды.
Всё само собой встало на свои места, пазл из материализма, естественнонаучной картины мира и светской гуманистической морали наконец-то сложился. Я стал стараться в своём мышлении строго следовать логике.
Конечно, не музыка была первопричиной. Просто на тот момент это совпало с моими собственными осознанными и неосознанными мыслями. Легло в подходящую почву. Поэтому мучений, как у других верующих, при разочаровании в вере я не испытывал. Я с радостью прощался со своим прошлым. Опустошения в моей душе тоже не было, просто новые убеждения заменили старые. Верующих друзей у меня не было, родители рассуждали по принципу «перебесится». Потом, правда, сокрушались, но было уже поздно.
В сочетании со стойкой верой в Бога эти идеи трансформировались у меня в идеи богоборчества. То есть суть такова: Бог есть, дьявол есть, но никому из них я поклоняться не буду, а буду идти своим путём. Казалось, что это очень крутое и героическое мировоззрение. На это потом ещё наложился Чернышевский с идеями «разумного эгоизма». Позже, уже в студенческие годы, эти индивидуалистские взгляды переросли в крайний индивидуализм — субъективный идеализм. Тогда я зачитывался идеями Фихте. Тут остаткам моих религиозных взглядов был нанесён ещё один удар, потому что если всё в себе, всё в субъекте, то, значит, и Бог тоже? Солипсизм — это вообще такое самоуничтожающее учение. И я уже засомневался не только в необходимости служить Богу, но и в самом факте его существования. Ну а когда стал ещё старше, пришёл к материализму. Тогда с Богом было покончено уже не только на философском, но и на рациональном, научном уровне.
Дольше всего продержалась во мне вера в сверхъестественное, но и она со временем ушла, оказавшись неподтверждённой никакими серьёзными научными данными. Всё само собой встало на свои места, пазл из материализма, естественнонаучной картины мира и светской гуманистической морали наконец-то сложился.
Я убеждён, что основная причина популярности религии лежит в её социальной обусловленности и необходимости. Но — и это очень важно — не для общества в целом и даже не для большинства. А только лишь для правящего меньшинства, которое использует религию как средство воспитания покорности у масс. Потому что, как показывает практика, религиозные организации способны служить абсолютно любой власти.
Правозащитный бунт одиночки я не считаю перспективным. Единственный способ, который хотя бы теоретически может быть перспективным, — это организованная общественная работа. Для себя я этот вопрос решил так: вступил в Союз воинствующих безбожников. Мы ведём оборонительную борьбу, защищаем в интересах настоящего и будущего светские ценности, которые за последние 100 лет уже стали традиционными в нашем обществе. То, что предлагают попы, — это уже не традиция, это какое-то реконструкторство. Конечно, трудностей хватает, режим закручивает гайки, но другого выхода, по моему мнению, просто нет.
Изображения: Pexels.com (https://www.pexels.com/search/religion/), Kremlin.ru (http://kremlin.ru/events/president/news/20033), Flickr.com (https://www.flickr.com/photos/fei_company/5958320992/)
Рассказать
Пyмяyx**
29.12.2020, 18:20
«Казалось, я зарабатываю себе место в раю»: как дети воспринимают религиозность родителей15 835
16
(https://mel.fm/lichny_opyt/426859-religious_family?utm_source=vk&utm_medium=social&utm_campaign=redaktor-mela-kseniya-krushinskaya-rasska#comments)
https://image.mel.fm/i/4/4ieueQ7Fhu/64.png
(https://mel.fm/author/kseniya-krushinskaya)Ксения Крушинская (https://mel.fm/author/kseniya-krushinskaya)
Подписаться
Теги по теме:
личный опыт (https://mel.fm/lichny_opyt)
религия (https://mel.fm/religiya)
родители и дети (https://mel.fm/roditeli-i-deti)
православие (https://mel.fm/pravoslaviye)
воспитание и образование (https://mel.fm/vospitaniye-i-obrazovaniye)
инста (https://mel.fm/insta)
Редактор «Мела» Ксения Крушинская рассказывает историю своего детства: когда ей было 9, отец-атеист внезапно поверил в Бога, и жизнь семьи резко изменилась. Сейчас Ксюша не ходит в церковь, не планирует крестить своих будущих детей. И объясняет почему.
Некоторые даже ангелов виделиКогда папа всерьез стал православным, мне исполнилось 9. Были 90-е, и увлекаться религией, эзотерикой и всевозможными духовными учениями тогда начали многие. Видимо, люди искали для себя опору в распадающемся мире. К тому же после краха СССР верить в Бога (да и вообще в кого угодно) наконец-то стало «можно».
Человеком крайностей и максималистом папа был всегда. До того как стать истово верующим, он был непримиримым атеистом. До сих пор помню их ожесточенные споры с тещей — моей бабушкой. «Бог есть, некоторые даже ангелов видели!» — утверждала баба Оля, простая русская женщина.
«Это значит, — парировал папа, — что у них в голове лампочка перегорела!»
Папину картину мира резко изменила болезнь. В какой-то момент он заболел тяжелым конъюнктивитом — врачи даже боялись, что не смогут сохранить ему зрение. Он стал читать много религиозной литературы, а потом пошел и крестился. После этого болезнь удивительным образом отступила. А для папы это стало доказательством того, что, пожалуй, некоторые и впрямь могут видеть ангелов.
Сначала человек общается с дьяволом, а потом его маньяк в переулке подкарауливаетСлужить Богу папа стал с такой же страстью, с какой когда-то отрицал его существование. Мы — он, я и мама — каждый день собирались на утреннюю и вечернюю молитву под большой иконой Христа, которая висела в родительской комнате. Был даже период, когда мы молились перед каждым приемом пищи — и я чувствовала себя героиней старого американского фильма.
Раз в две недели по воскресеньям (и обязательно на Рождество и Пасху) мы ходили на службу в храм на Петровке. Вставать надо было рано, завтракать запрещалось, ибо причащаться можно только натощак.
Читайте также:https://image.mel.fm/i/O/OpkPjo7fiu/96.jpg
6 стереотипов об учёбе в православной гимназии, которые я хочу опровергнуть
(https://mel.fm/blog/liora-betiyut/80427-6-stereotipov-ob-uchebe-v-pravoslavnoy-gimnazii-kotoryye-ya-khochu-oprovergnut)
Помню, как я дремала стоя, слушая монотонные молитвы. Я не любила эти походы, но даже себе старалась в этом не признаваться. Изо всех сил я старалась ощутить благодать, но чувствовала только усталость и скуку.
В том храме служил отец Александр, в прошлом физик-ядерщик. Папа с ним сильно сблизился, и в какой-то момент он стал нашим семейным духовником. Перед причастием полагалось исповедоваться — мне тоже. Я рассказывала, например, как на каникулах гадала с подружкой на картах.
— Ксюшенька, этого делать нельзя! — говорил отец Александр. — Ты ведь понимаешь, к кому вы обращаетесь, когда гадаете?
— К… к чёрту, что ли? — мямлила я, не решаясь произнести страшное слово «дьявол»
— Конечно! — радовался моей сообразительности отец Александр. — К нему самому! Вот человек так общается-общается с дьяволом, а потом его — бац! — подкараулит в темном переулке маньяк. А он и не поймет, что тут есть связь! Обещай мне, что гадать больше не будешь.
Естественно, я обещала. Возможность стать жертвой маньяка была слишком высокой платой за попытку узнать у пикового короля, нравлюсь ли я тому самому мальчику.
Греховные мочки и запрещенные яйцаНе могу сказать, что в моем детстве было много запретов, но почти все они так или иначе были связаны с религией. Например, папа строжайше запрещал мне хоть как-то менять внешность. Даже прокалывать уши: «Любая! Любая попытка исправить божественный замысел — грех!»
Однажды, лет в 13, мы с подружкой даже попытались провернуть тайную операцию: я должна была тайком отправиться в поликлинику и при ее моральной поддержке наконец сделать это — все-таки очень хотелось носить серьги, как все девочки в классе. Увы, хранить секреты я тогда совсем не умела — родители раскрыли мой замысел, и уши остались непроколотыми.
Отдельной историей были посты. Папа соблюдал их все, и длинные, и однодневные — каждую неделю в среду и пятницу. Нельзя было есть мясо, рыбу, молочное и все, что содержит яйца. В длинные посты папа каждый день старался читать нам с мамой вслух отрывок из Евангелия. Он очень хотел, чтобы и я следовала его примеру — тоже не ела скоромное, когда не надо.
Однажды папа дал мне прочесть брошюру, где описывался якобы реальный случай
Одна женщина, «безбожница и грешница», умерла, попала в ад, затем чудесным образом воскресла — и, естественно, стала праведницей. Не знаю, верил ли на самом деле написанному папа, но я, ребенок впечатлительный, поверила и очень испугалась.
Все ужасы ада воскресшая описывала в красках: за то, что она ела при жизни скоромную пищу в пост, через нее пропускали огненных змей. Знакомиться с горящими змеями я точно не планировала — поэтому с 9 и примерно до 14 лет постилась почти так же истово, как папа.
Читайте также:https://image.mel.fm/i/v/vIcrZ5HsgA/96.jpg
«Главная опасность — уверенность церкви в праве вторгаться в образование»
(https://mel.fm/manifest/7809654-kozyrev)
Мне казалось, что так я зарабатываю себе место в раю. Или как минимум спасаюсь от вечных («Ты ведь понимаешь, Ксюшенька, что адские муки вечные, да?» — так говорил отец Александр) страданий, на которые клубничный йогурт в среду или шашлык в пятницу обрекут меня после смерти.
Ад с его мифическими чудовищами был главным, чего я боялась. Бог был не светлой силой, а бабайкой, прятавшейся под кроватью.
Когда меня спрашивают о религии, я отвечаю коротко: «Деист»Самые светлые моменты были связаны, пожалуй, с большими праздниками вроде Пасхи и Рождества — хотя бы потому, что ими заканчивались посты. И даже церковные службы в эти дни казались торжественными и радостными. А еще был день венчания родителей — мне тогда было 12.
Помню, как сквозь окна в церкви лился солнечный свет. Народу было мало — только самые близкие друзья семьи, но одна из маминых подруг пришла в красивой шляпке с цветами. Все это казалось мне удивительным и романтичным, как в кино. Ритуальность — наверное, именно ее (и, возможно, ее одну) я ценила в религии.
Чем старше я становилась, тем меньше я боялась Господа Бога. Окончательно этот страх улетучился, когда мне исполнилось 18 и я впервые влюбилась. Отец Александр с этим смириться не мог.
— Обещай мне, что не будешь целоваться до свадьбы! — потребовал он на очередной исповеди. И я впервые в жизни не стала ему ничего обещать
В тот день мне не разрешили причаститься, я почувствовала горькую обиду — а вместе с ней внезапно ощутила себя свободной. Страх прошел — а кроме него, с Богом меня ничего не связывало.
Ни в 9, ни в 13, ни в 18 религия не была для меня ни опорой, ни поддержкой. Бог меня никогда не утешал, а всегда нагонял страх: это ведь он напускал на людей огненных змей, делал возможным существование маньяков в подворотнях и вообще мог обречь тебя на безвременные пытки — только потому, что ты отказывался жить по его правилам.
Я очень быстро поняла, что в мире, где нет этого страшного Бога и его странных правил, гораздо больше поводов для радости.
Хочу пояснить важный момент. По большей части мое детство было счастливым. Папа был просто очень страстным человеком — но не религиозным фанатиком. Между двумя этими понятиями — пропасть.
Оглядываясь назад, я понимаю, что, несмотря ни на что, он парадоксальным образом сумел воспитать меня свободным от многих ограничений человеком. В детстве мне не твердили: «Ты же девочка!» Не воспитывали «будущей женой», не учили быть покладистой глупышкой.
Читайте также:https://image.mel.fm/i/E/E3mNCkRsDl/96.png
«Маменькин сынок» — не оскорбление. 5 причин, почему нежный мальчик — это хорошо
(https://mel.fm/gendernyye-stereotipy/2045361-gentle_boys)
Папа хотел видеть меня прежде всего думающей и самостоятельной. Наверное, его идеалом была бы религиозная мыслительница — женщина-теософ. Что ж, думающей я, пожалуй, выросла. Просто думаю не о Боге. Но почти уверена, что за это папа — он умер, когда мне было 21 — все-таки меня бы простил.
Сейчас, когда меня спрашивают о религии, я отвечаю коротко: «Деист». То есть человек, который допускает существование в мире некой высшей силы. При этом понимает, что сила эта не имеет ничего общего с Богом — таким, каким рисуют его себе христиане или мусульмане. Пожалуй, сейчас эта концепция кажется мне идеальной. А правды мы все равно никогда не узнаем.
Если у меня будут дети, крестить их я не буду. Пусть выберут себе религию сами, когда станут взрослыми. Или предпочтут жизнь без религии вообще — в конце концов, у такого варианта немало плюсов. За это ручаюсь: мне точно есть с чем сравнить.
Фото: Shutterstock / Ermolaev Alexander
Пyмяyx**
03.02.2021, 18:46
Жизнь в общине ультраортодоксов: рассказ девушки, которая вошла и вышла
Фото Kobby Dagan /Shutterstock.comЭто история молодой женщины, которая сначала добровольно стала ультрарелигиозной, а потом добровольно от этого ушла, сохранив противоречивые воспоминания. Это история «мостика» между светскими и религиозными Израиля, потому что она понимает и тех, и других, и сейчас участвует в жизни организации, которая никого не агитирует, но помогает религиозным людям разобраться в себе.
Найди в себе еврейку
Как девочка 15 лет из крупного российского города вдруг решает вести ультраортодоксальный образ жизни? Как говорит сама Майя, «не было комфортной жизни дома»: «Зато я побывала в религиозном детском лагере и отношения между людьми там сильно отличались от того, что было в школе и обычных детских лагерях. И еще мне хотелось заполнить свой еврейский вакуум, если так можно было сказать. Ответить на вопрос, кто я такая. А мне объяснили в этом лагере, что быть еврейкой, это все соблюдать».
Майя искала свой путь во всех смыслах и в то время позиционировала себя как открытая лесбиянка, но это не вызывало удивления: «Мне кажется, люди в синагоге были даже более либеральные, чем я». И никто лишних вопросов не задавал, зато было много интересных лекций. При этом образ жизни у девочки был совсем не ортодоксальным – она не жила дома и делила комнату с парой геев.
В 19 лет, уже в университете, возникла мысль ехать в Израиль – точка невозврата, как она говорит. Ей посоветовали женский семинар в Иерусалиме, который «сегодня немножко иной, а тогда там было место религиозному плюрализму». Под этим подразумевается, что девушка может освоиться за год и выбрать, какую традицию она будет соблюдать. Что было поразительно – ее не учили ивриту. И говорили, что у нее не случится такой ситуации, что он ей понадобится – все будут говорить по-английски или вообще женщине не надо разговаривать.
Через год у Майи сложилось ощущение «я все поняла, мне все объяснили», и пошла работать. С будущим мужем они встречались четыре раза по шесть часов каждый и решили пожениться, потому что имели общие интересы, например, Земфиру: «Я была настоящим лохом. Нам как в семинаре говорили – вот у тебя номер 64 в иерархии. Ты приходишь к свахе, она дает тебе мужчину номер 64. Это и есть счастье».
«Мы поженились, поехали в ультрарелигиозный город (это был настоятельный совет коллег по колелю и наше желание жить максимально праведно), там родилась наша дочь, мой муж стал ходить в колель, а я училась на учительницу. Через два года он впал в депрессию и из колеля ушел – пошел работать в магазин. Это, надо сказать, сильно понизило репутацию нашей семьи, которая и без того была не очень. Мы «русские», у нас несоблюдающие родители где-то далеко. Нельзя сказать, что к нам плохо относились, нас очень опекали, и в то же время задавали такие вопросы, которые не задали бы другим. Или вдруг женщины заметили, что летом я ношу макси-юбку, но не ношу колготки. Мне под дверь подсунули колготки».
Религиозная жизнь: шабат, педофилы и секс
Майя рассказывает, что интернет есть почти у всех, но об этом чужим не скажут. И вообще есть большая разница между тем, что обсуждается дома, и какая картинка создается для людей снаружи. Внешне все должно быть «суперкошерно», а за закрытыми дверями очень по-разному.
«Все очень четко. Кто наши, кто не наши, кто насколько наши, это сказывается на взаимоотношениях. И очень сложная игра, кому и что позволено. Постоянное нащупывание второго дна не в последнюю очередь повлияло на мой уход».
Перед свадьбой пара планировала бюджет, и очень обрадовались, когда в колеле пообещали платить 3-4 тысячи. Но шли месяцы, денег не было, молодой муж спросил, где деньги, и ему ответили, что надо попросить у родственников в России. «Но вы же обещали!» «Женихам и не такое говорят».
Однажды Майя с мужем пришли в гости в другую семью и папа сказал: «Поздравьте нас, мы записали сына в единственный хедер в городе, где нет педофилов». Разговоров об этом было много, особенно, среди женщин шепотом – там педофил, там к мальчикам пристают, там нашли огромное количество педофилов. И такие обсуждения длятся на закрытых форумах неделями».
«Я до сих пор не знаю, это часть фольклора или правда. Страшилок вообще много, в основном, о светских людях и светских городах. В Тель-Авив и другие светские районы нельзя ездить, там сразу убьют, ограбят и изнасилуют. Моя подруга однажды несла на себе огромный матрас из светского города, потому что если она пустит своего мужа в каньон, тот согрешит там. Мой партнер в 17 лет реально думал, что если он поедет в Польшу, его там украдут и отдадут в монастырь».
Основное ощущение – бедность: «Люди в «другом Израиле» не поверят, что девочка приходит и покупает молоко, хумус и хлеб на всю семью и это вся еда на неделю, И все направлено на то, чтобы ты никуда не уехал из этого. В этом смысле, в Меа Шеарим даже легче — вокруг есть и другой город. Ты вышел из квартала, встретил девушку, может что-то между вами произойдет. Мне столько раз секс предлагали на улице Яффо по дороге к Котелю в субботу. Религиозные мужчины, по виду женатые. Просто подходят, идут рядом, потом спрашивают: «Секс?«».
Моя дочь это не выбирала
Жизнь в общине была разной. Были очень теплые, душевные моменты глубокой внутренней встречи со своим «я», были слезы ночами от непринятия и бессмысленных ограничений общины, были верные и добрые друзья и люди со своими непрошеными советами и комментариями. А потом дочь Майи пошла в садик и при этом никак не начинала говорить. Майя обращалась к социальному работнику с вопросами, а та говорила, что все в порядке. Пока однажды Майя не пришла и не увидела, что все дети слушают книжку, а ее девочка сидит в углу и собирает конструктор.
Майя начала что-то понимать, почитала статьи, оценила происходящее и поняла, что аутизм, это про их дочь. А дальше началось давление – не обследовать, не ставить диагноз, иначе она не выйдет замуж.
«То количество ужаса, которое мне вливали в мозг невозможно оценить. Десятки людей и все очень агрессивные. И тогда я поняла, что больше не буду там жить. Я подумала, если я сама выбрала, чтобы они мне скомкали жизнь, потому что мне важен Бог, моя дочь этого не выбирала. Я не хотела больше никакой общины ни либеральной, ни хасидской – никакой. Мое переосмысление себя привело и к расставанию с мужем».
Майя развелась и ушла из общины, ее бывший муж тоже ушел, но позднее: «Первое время я смотрела на Яффо, я смотрела на Ришон-ле-Цион и была в полном восторге. Меня никто не насиловал и не грабил. И вообще – ни фига себе Израиль».
Уйти нельзя остаться
По словам Майи, людей, которые уже ни во что не верят, но никуда не уходят, довольно много.
«Сами подумайте, в 30 у него уже несколько детей. Скорей всего, для его жены очень важно то, что он учит Тору. У детей есть друзья в школе и социальная жизнь. Отношение к ним изменится. Как он это у них украдет? А женщина, если уйдет, она просто может детей потерять. Другое дело, если оба хотят выйти. Это легче. По моему ощущению, внутренне «ушедших» людей много и на ключевых позициях, но я оптимистично настроена. Может быть, это приведет к изменениям? Если уж их жизнь так приперла, они будут делать что-то, что они могут, чтобы изменить и повлиять?»
Нынешний партнер Майи, с которым они познакомились в Тиндере, также бывший ультраортодокс: «Он ни разу в жизни не ходил на урок математики. Не было у него такого. Но у него позитивная история – он выучился и делает сайты. Есть много историй, когда люди оказываются на свалке жизни».
«Он полгода уже понимал, что уйдет, но нельзя же все налаженное сразу бросить. Полгода метался, но на всякий случай соблюдал все как положено, а потом в Йом Кипур зажег авдалу и съел ветчину. Первую в жизни. У нас есть друг, он живет в Бней-Браке и формально соблюдает, а на самом деле нет. И у него есть телевизор, который он смотрит в шабат, а в Бней-Браке в шабат у всех двери открыты. К нему спускается сосед с верхнего этажа, садится на диван и смотрит телевизор. При этом он никогда с ним не здоровается. А нашему другу — что, он ему наливает пиво и дает орешков».
Сейчас Майя и ее партнер помощники организации «Барата». Там не уговаривают и не помогают стать светскими, но религиозный человек может прийти туда, если он потерялся, если у него сомнения, поговорить с такими же: «У нас есть и люди, которые только внешне соблюдают правила («анусим»), если узнают в семье или в ешиве , что человек был у нас, то не будет таких серьезных проблем, какие могли бы быть с другими организациями помогающими выходить из общины — о нас не страшно рассказать своему другу в ешиве».
Спонсируют организацию религиозные общины. Там нет лекций, там нет особенных мероприятий, нет давления в ту или другую сторону, но туда можно прийти быть тем, кем ты хочешь: «Если мужчина пришел со своим молодым человеком, но при этом соблюдает кашрут и шабат, это нормально. Если ты вообще не религиозный, это нормально. К нам часто ходят пары, где один супруг соблюдает, а другой нет». Выйти — не значит попрощаться со всем тем, что было частью твоей души и практик.
О своем нынешнем статусе Майя говорит так: «Я не верю в Бога, но я верю в еврейскую мифологию. Я считаю, что у таких как я, должна быть синагога». О своем прошлом опыте она не жалеет: «Я рада, что он у меня был. Большинство светских об этом ничего не знают. Там живут не клоны — их локальные истории для них огромный мир. Для меня важно, чтобы мы не думали, что там какие-то странные монстры».
Powered by vBulletin® Version 4.2.6 by vBS Copyright © 2024 vBulletin Solutions Inc. All rights reserved. Перевод: zCarot