каркуша
13.07.2016, 21:57
Угораздило прочесть на работе. Смена была сорвана.
Первые десять лет жизни он был просто Кот. Сильная, наглая тварь серо-коричневого окраса, с плотной длинной
шерстью, сбившейся на боках в вечные колтуны. Непроходящие глубокие царапины на морде и изодранные в
лохмотья уши придавали ему совершенно бандитский вид. На просторах нашей старой и запущенной квартиры он,
как гордый и свободный нохча, жил грабежом и разбоем. За ее пределами не брезговал и насилием.
Требовал соблюдения прав и клал свой маленький, но изрядно натруженный писюн, на все обязанности.
Будучи центровым по району, он немилосердно 3,14здил всех окрестных котов, совершенно неадекватно отвечая
на малейшие поползновения в свою сторону. Порой казалось, что в него вселился несгибаемый дух великого
каратиста Масутацы Оямы, именно с таким неистово-киокушиновским напором бросался он на всех соперников,
сметая их, разметая в пух и прах даже мысли о каком-то сопротивлении.
Имя у него появилось лишь тогда, когда подросла дочь, и назвала его для унификации Тима, так же, как и тещиного
домашнего засюсюканного уйобка, вечно ссущего под диваном. Кот же был суров. Принимая меня за равного,
жену и дочь он определенно ставил ниже себя в семейной иерархии и относился к ним со снисходительным
презрением. Малая, подрастая приняла такой расклад как есть, жена же, получив в руки штурвал управления мною,
попыталась было с наскока подмять под себя и Кота. Однако хер.
Натыкаясь в финальной стадии бурного медовомесячного соития на угрюмо насупленный, как у седьмой бэхи,
полуприщур, сквозь который Кот брезгливо наблюдал за хозяйской потной возней она каждый раз смущалась, и
прервавшись на полуфрикции запахивалась в простыню, требуя убрать это наглое животное. Добившись нужного
результата, Кот, задрав хвост, уходил сам.
Гордость никогда не позволяла ему просить, он всегда или требовал, или брал с боем. Заботливо положенная женой
в чистую мисочку еда заветривалась и пропадала. Голодный и злой, он снисходил до участия в семейном обеде: усевшись
перед столом на свободный табурет клал голову на стол и закрывал глаза, демонстрируя полное безразличие к происходящему.
Но стоило отвлечься лишь на секунду – из-под стола стремительным хуком вылетала растопыренная, с выпущенными когтями,
лапа и неуловимым движением выхватывала с ближайшей тарелки котлету или сосиску. Такую же точно, как в его миске.
Заслуженно получив от меня увесистого пинка, он, не выпуская добычу, пролетал юзом кухню и прихожую и, с грохотом
врезавшись в дверь ванны, как ни в чем не бывало поднимался и, гордо задрав хвост, шел обратно, чтобы у моих ног спокойно
съесть честно заработанный кусок. Мы, несмотря ни на что, уважали друг друга, но и правила тоже надо было соблюдать. Закон есть закон.
Он был из первого помета соседской кошки. Первый помет, как говорят, всегда самый сильный. Три серых дымчатых
и один грязно-коричневый. Наглым он был с рождения – в то время как другие котята, найдя свободную сиську,
затихали и насыщались, он, возмущенно пища, ползал вокруг мамаши, игнорируя свободные соски, до тех пор,
пока не отгонял кого-нибудь из братьев и не занимал его место.
Рыба была его страстью. Любая: жареная, вареная, соленая, мороженная, протухшая. Но особенно живая. Еду он
добывал виртуозно. Как опытный футболист при подаче углового, сломя голову летел на звук открываемого
холодильника и, путаясь под ногами, пытался в суматохе реализовать розыгрыш стандарта. Ни один факт изъятия
чего-либо съестного не проходил мимо его нарочито безразличного взора. Все забытое или оставленное хоть на
минуту становилось его законной добычей. Поэтому мясо и рыба путешествовали по дому в короткий пас, как шарик
у базарного наперсточника, не оставаясь неприкрытыми ни минуты.
Рыба же его чуть не сгубила. С**див как-то ночью у соседей через открытую форточку отрезанный хвост
здоровенного, килограмма на три чебака, он припер его конечно же домой, и попытался съесть на ковре в гостиной.
Банкет закончился тем, что одна из костей, застряв в горле, проткнула ему пищевод и трахею. Я нашел его около
шести утра в забившимся под кухонный уголок. Изо рта шла пена, и сам он был похож на рыбу-шар. Часть
выдыхаемого воздуха через дырку поступала под кожу, и Кот надувался буквально на глазах. Было утро субботы.
Ветеринарка в этот день работала с 12-ти. Нужно было срочно принимать меры.
Роль спасителя была возложена на соседку – 75-летнюю еврейку, гинеколога в отставке. Разбуженное ни свет ни
заря, бабушко-божий одуванчик с голубыми волосами немного поворчало, но отказать не смогло. Тщательно,
о Спасокукоцкому-Кочергину, вымыв желтые костлявые ручонки и надев резиновые перчатки, потухшее светило
отечественной гинекологии уверенным шагом победителя вошло на кухню.
-Котик, открой-ка ротик.
В руке ее в лучах восходящего солнца блистало полированной нержавейкой нечто, напоминающее формой
одновременно утиный клюв, большую прищепку и мужской уд.
Врожденная сметливость подсказала мне, что данный прибор можно смело назвать 3,14здоскопом. Мои подозрения
косвенно подтвердила жена, которая ойкнула, покраснела и стыдливо спряталась в ванну. Удивленный подобной
ретирадой Кот небезосновательно решил, что сейчас это устройство, видевшее пизд больше чем интернет-эксплорер,
будут совать ему в рот, и перешел к активной обороне, нанеся несколько глубоких царапин своей потенциальной
спасительнице. Бой завершился техническим нокаутом и за явным преимуществом одной из сторон. Пока бабулька,
желая Коту различных долгих и мучительных смертей, залечивала боевые раны, я через три***здыприятеля нашел
-таки телефон девчонки–ветеринарши. Договорились на девять.
Ветеринарская в нашем городе представляет собой большой кирпичный ангар дореволюционной постройки с
бетонным полом. Посреди помещения вмонтирован станок для садомазохистских игрищ с крупным рогатым скотом.
За хлипкой ширмочкой стоит обитый металлом стол. Это операционная. Очередная спасительница являет собой
полненькую молодую перепуганную девицу, к тому же из моей школы, но лет на пять моложе.
- Меня зовут Лена, и ты мне будешь помогать - заявляет она –Крови не боишься?
- Боюсь конечно, а что делать то…
К этому моменту Кот заполнил собой всю спортивную сумку, в которую был посажен для транспортировки и ее
пришлось разрезать. Вколов ему во внутреннюю поверхность бедра какую-то хрень, Лена убежала готовить
«операционную».
- Он сейчас отрубится, и заноси.
Кот не отрубался. Через пять минут укол повторили. Потом еще. Наконец, через полчаса, когда Лена, по ее словам,
вкатила уже дозу для теленка, страдалец отправился-таки в царство Морфея.
Меня начало подташнивать сразу, как только она стала привязывать кошачьи лапы к столу. Ненавижу медицинские
запахи. Распластав кота пузом кверху, она заставила меня держать его голову, а сама, засунув глубоко в пасть
пинцет, вытащила оттуда здоровенную зазубренную костомаху.
- Этого мало. Нужно его сдуть и обязательно зашить трахею. Я буду резать, а ты держи шею. Можешь не смотреть.
Легко сказать, держи шею. Кот к тому времени стал похожим на надутую резиновую перчатку, и понятие шеи было
у него столь же относительно, как понятие талии у Лены. Пфииииить – легонько раздалось из кота в тот момент,
когда она сделала первый надрез. Я почувствовал дующую снизу в лицо тоненькую струю воздуха, почему-то
пахнущего свежей рыбой. В тот же миг я добавил к нему густой аромат вчерашнего борща и утренних котлет,
веером расплескав их вокруг операционного стола.
-Все? - Как ни в чем не бывало поинтересовалась Лена, – а теперь сдуваем.
И мы стали в четыре руки сгонять воздух к разрезу на горле, так как будто сдували матрас на пляже. После того,
как Кот стал похожим на сдувшийся шарик (или гондон - кому как нравится), началось самое интересное – операция!
По моим ощущениям, когда на преддипломной практике резали котов - у Лены были месячные, ну или там аборт.
Тему эту она пропустила. В общем, поиски трахеи превратились в поиски клитора у экипажа подводной лодки.
Если б не моя смекалка- искали бы до сих пор. Мылом, говорю, помажь – где пузыри будут, там и дырка.
И блеванул еще раз. Но уже в лоток с инструментами, по культурному. А потом вдруг вспомнил, как у Булгакова
про трахеотомию читал. Режь, говорю глубже.
Нашла…
Кот в этот момент, не знаю с чего, начал приходить в себя и метаться на операционном столе, укусил Лену,
умудрился освободить задние лапы и снес ими на пол все инструменты. Затем изодрал мне все руки и попытался
встать. Несгибаемая русская женщина, оттолкнув меня, грудью придавила к столу беснующегося и всадила ему
еще дури. Или святой воды, не помню, потому что мне стало плохо…
Той же ночью, Кот получил от жены погоняло Черч – в честь приснопамятного котика из кладбища домашних
животных Кинга. Часа в три ночи, несущаяся сломя голову и ноги в туалет, супружница была встречена
ковыляющим, пошатываясь, на негнущихся ногах шарообразным существом, издающим булькающее- каркающие
звуки. Начался отходняк, и кота пробило на хавчик. Пожрав, он забрался к нам на кровать и принялся вылизывать
мне руки. Впервые за всю новейшую историю. Подозреваю, что это было проявление благодарности. Немигающие
глаза его при этом были широко открыты и на них были видны прилипшие волоски и кусочки мусора.
«Каждый человек сеет, что умеет, и пожинает плоды (с)».
Надуваться Кот потом, конечно, постепенно перестал, но мяукать так не научился. А злополучный тот рыбий хвост
он на следующий день-таки нашел и доел, для него это было делом принципа. Ибо путь воина – это путь смерти. (АВТОР НЕ Я)
Первые десять лет жизни он был просто Кот. Сильная, наглая тварь серо-коричневого окраса, с плотной длинной
шерстью, сбившейся на боках в вечные колтуны. Непроходящие глубокие царапины на морде и изодранные в
лохмотья уши придавали ему совершенно бандитский вид. На просторах нашей старой и запущенной квартиры он,
как гордый и свободный нохча, жил грабежом и разбоем. За ее пределами не брезговал и насилием.
Требовал соблюдения прав и клал свой маленький, но изрядно натруженный писюн, на все обязанности.
Будучи центровым по району, он немилосердно 3,14здил всех окрестных котов, совершенно неадекватно отвечая
на малейшие поползновения в свою сторону. Порой казалось, что в него вселился несгибаемый дух великого
каратиста Масутацы Оямы, именно с таким неистово-киокушиновским напором бросался он на всех соперников,
сметая их, разметая в пух и прах даже мысли о каком-то сопротивлении.
Имя у него появилось лишь тогда, когда подросла дочь, и назвала его для унификации Тима, так же, как и тещиного
домашнего засюсюканного уйобка, вечно ссущего под диваном. Кот же был суров. Принимая меня за равного,
жену и дочь он определенно ставил ниже себя в семейной иерархии и относился к ним со снисходительным
презрением. Малая, подрастая приняла такой расклад как есть, жена же, получив в руки штурвал управления мною,
попыталась было с наскока подмять под себя и Кота. Однако хер.
Натыкаясь в финальной стадии бурного медовомесячного соития на угрюмо насупленный, как у седьмой бэхи,
полуприщур, сквозь который Кот брезгливо наблюдал за хозяйской потной возней она каждый раз смущалась, и
прервавшись на полуфрикции запахивалась в простыню, требуя убрать это наглое животное. Добившись нужного
результата, Кот, задрав хвост, уходил сам.
Гордость никогда не позволяла ему просить, он всегда или требовал, или брал с боем. Заботливо положенная женой
в чистую мисочку еда заветривалась и пропадала. Голодный и злой, он снисходил до участия в семейном обеде: усевшись
перед столом на свободный табурет клал голову на стол и закрывал глаза, демонстрируя полное безразличие к происходящему.
Но стоило отвлечься лишь на секунду – из-под стола стремительным хуком вылетала растопыренная, с выпущенными когтями,
лапа и неуловимым движением выхватывала с ближайшей тарелки котлету или сосиску. Такую же точно, как в его миске.
Заслуженно получив от меня увесистого пинка, он, не выпуская добычу, пролетал юзом кухню и прихожую и, с грохотом
врезавшись в дверь ванны, как ни в чем не бывало поднимался и, гордо задрав хвост, шел обратно, чтобы у моих ног спокойно
съесть честно заработанный кусок. Мы, несмотря ни на что, уважали друг друга, но и правила тоже надо было соблюдать. Закон есть закон.
Он был из первого помета соседской кошки. Первый помет, как говорят, всегда самый сильный. Три серых дымчатых
и один грязно-коричневый. Наглым он был с рождения – в то время как другие котята, найдя свободную сиську,
затихали и насыщались, он, возмущенно пища, ползал вокруг мамаши, игнорируя свободные соски, до тех пор,
пока не отгонял кого-нибудь из братьев и не занимал его место.
Рыба была его страстью. Любая: жареная, вареная, соленая, мороженная, протухшая. Но особенно живая. Еду он
добывал виртуозно. Как опытный футболист при подаче углового, сломя голову летел на звук открываемого
холодильника и, путаясь под ногами, пытался в суматохе реализовать розыгрыш стандарта. Ни один факт изъятия
чего-либо съестного не проходил мимо его нарочито безразличного взора. Все забытое или оставленное хоть на
минуту становилось его законной добычей. Поэтому мясо и рыба путешествовали по дому в короткий пас, как шарик
у базарного наперсточника, не оставаясь неприкрытыми ни минуты.
Рыба же его чуть не сгубила. С**див как-то ночью у соседей через открытую форточку отрезанный хвост
здоровенного, килограмма на три чебака, он припер его конечно же домой, и попытался съесть на ковре в гостиной.
Банкет закончился тем, что одна из костей, застряв в горле, проткнула ему пищевод и трахею. Я нашел его около
шести утра в забившимся под кухонный уголок. Изо рта шла пена, и сам он был похож на рыбу-шар. Часть
выдыхаемого воздуха через дырку поступала под кожу, и Кот надувался буквально на глазах. Было утро субботы.
Ветеринарка в этот день работала с 12-ти. Нужно было срочно принимать меры.
Роль спасителя была возложена на соседку – 75-летнюю еврейку, гинеколога в отставке. Разбуженное ни свет ни
заря, бабушко-божий одуванчик с голубыми волосами немного поворчало, но отказать не смогло. Тщательно,
о Спасокукоцкому-Кочергину, вымыв желтые костлявые ручонки и надев резиновые перчатки, потухшее светило
отечественной гинекологии уверенным шагом победителя вошло на кухню.
-Котик, открой-ка ротик.
В руке ее в лучах восходящего солнца блистало полированной нержавейкой нечто, напоминающее формой
одновременно утиный клюв, большую прищепку и мужской уд.
Врожденная сметливость подсказала мне, что данный прибор можно смело назвать 3,14здоскопом. Мои подозрения
косвенно подтвердила жена, которая ойкнула, покраснела и стыдливо спряталась в ванну. Удивленный подобной
ретирадой Кот небезосновательно решил, что сейчас это устройство, видевшее пизд больше чем интернет-эксплорер,
будут совать ему в рот, и перешел к активной обороне, нанеся несколько глубоких царапин своей потенциальной
спасительнице. Бой завершился техническим нокаутом и за явным преимуществом одной из сторон. Пока бабулька,
желая Коту различных долгих и мучительных смертей, залечивала боевые раны, я через три***здыприятеля нашел
-таки телефон девчонки–ветеринарши. Договорились на девять.
Ветеринарская в нашем городе представляет собой большой кирпичный ангар дореволюционной постройки с
бетонным полом. Посреди помещения вмонтирован станок для садомазохистских игрищ с крупным рогатым скотом.
За хлипкой ширмочкой стоит обитый металлом стол. Это операционная. Очередная спасительница являет собой
полненькую молодую перепуганную девицу, к тому же из моей школы, но лет на пять моложе.
- Меня зовут Лена, и ты мне будешь помогать - заявляет она –Крови не боишься?
- Боюсь конечно, а что делать то…
К этому моменту Кот заполнил собой всю спортивную сумку, в которую был посажен для транспортировки и ее
пришлось разрезать. Вколов ему во внутреннюю поверхность бедра какую-то хрень, Лена убежала готовить
«операционную».
- Он сейчас отрубится, и заноси.
Кот не отрубался. Через пять минут укол повторили. Потом еще. Наконец, через полчаса, когда Лена, по ее словам,
вкатила уже дозу для теленка, страдалец отправился-таки в царство Морфея.
Меня начало подташнивать сразу, как только она стала привязывать кошачьи лапы к столу. Ненавижу медицинские
запахи. Распластав кота пузом кверху, она заставила меня держать его голову, а сама, засунув глубоко в пасть
пинцет, вытащила оттуда здоровенную зазубренную костомаху.
- Этого мало. Нужно его сдуть и обязательно зашить трахею. Я буду резать, а ты держи шею. Можешь не смотреть.
Легко сказать, держи шею. Кот к тому времени стал похожим на надутую резиновую перчатку, и понятие шеи было
у него столь же относительно, как понятие талии у Лены. Пфииииить – легонько раздалось из кота в тот момент,
когда она сделала первый надрез. Я почувствовал дующую снизу в лицо тоненькую струю воздуха, почему-то
пахнущего свежей рыбой. В тот же миг я добавил к нему густой аромат вчерашнего борща и утренних котлет,
веером расплескав их вокруг операционного стола.
-Все? - Как ни в чем не бывало поинтересовалась Лена, – а теперь сдуваем.
И мы стали в четыре руки сгонять воздух к разрезу на горле, так как будто сдували матрас на пляже. После того,
как Кот стал похожим на сдувшийся шарик (или гондон - кому как нравится), началось самое интересное – операция!
По моим ощущениям, когда на преддипломной практике резали котов - у Лены были месячные, ну или там аборт.
Тему эту она пропустила. В общем, поиски трахеи превратились в поиски клитора у экипажа подводной лодки.
Если б не моя смекалка- искали бы до сих пор. Мылом, говорю, помажь – где пузыри будут, там и дырка.
И блеванул еще раз. Но уже в лоток с инструментами, по культурному. А потом вдруг вспомнил, как у Булгакова
про трахеотомию читал. Режь, говорю глубже.
Нашла…
Кот в этот момент, не знаю с чего, начал приходить в себя и метаться на операционном столе, укусил Лену,
умудрился освободить задние лапы и снес ими на пол все инструменты. Затем изодрал мне все руки и попытался
встать. Несгибаемая русская женщина, оттолкнув меня, грудью придавила к столу беснующегося и всадила ему
еще дури. Или святой воды, не помню, потому что мне стало плохо…
Той же ночью, Кот получил от жены погоняло Черч – в честь приснопамятного котика из кладбища домашних
животных Кинга. Часа в три ночи, несущаяся сломя голову и ноги в туалет, супружница была встречена
ковыляющим, пошатываясь, на негнущихся ногах шарообразным существом, издающим булькающее- каркающие
звуки. Начался отходняк, и кота пробило на хавчик. Пожрав, он забрался к нам на кровать и принялся вылизывать
мне руки. Впервые за всю новейшую историю. Подозреваю, что это было проявление благодарности. Немигающие
глаза его при этом были широко открыты и на них были видны прилипшие волоски и кусочки мусора.
«Каждый человек сеет, что умеет, и пожинает плоды (с)».
Надуваться Кот потом, конечно, постепенно перестал, но мяукать так не научился. А злополучный тот рыбий хвост
он на следующий день-таки нашел и доел, для него это было делом принципа. Ибо путь воина – это путь смерти. (АВТОР НЕ Я)