Редактору надо голову оторвать!

[Пyмяyx**]

Я вне себя от возмущения. Позавчера мне позвонила женщина и сообщила, что издан сборник воспоминаний переживших блокаду. Называется книга «Блокадной памяти страницы». И в сборнике, в том числе, воспоминания моей мамы. Пригласили приехать, забрать. Вообще-то пригласили маму, но она не ходячая. И я сказал, что приеду один. Приехал. Забрал книжку. Поблагодарил. Смотреть на месте не стал: спешил к маме.
Открыл книгу в маршрутке и сразу – шок. Вместо маминой фотографии, фотография её племянницы и моей двоюродной сестры Гали. Почему?!
Когда же начал читать текст, второй раз получил шок. Дело в том, что в 90-е годы мама увлеклась писатетельством. В 2000-м издала сборник рассказов. Среди прочих, был рассказ «Поминальные свечи». Рассказ о блокаде, причём, в нём описаны события, действительно, имевшие место, причём, произошло всё это с моей мамой. Но рассказ написан в третьем лице. Героиню рассказа зовут Майя (в то время как мою маму зовут Анна), живёт эта Майя где-то в районе Красноармейских улиц, а мама жила на Петроградской, маме в начале войны было тринадцать, а Майе - десять и т.д. Всё то же самое, только другие имена и названия. Тогда, в конце 90-х, когда мама показала мне готовый рассказ, я удивился: «Мама, зачем?! Зачем было придумывать какую-то Майю, переименовывать бабушку в тётю Лизу, ведь это всё было с тобой! Почему бы просто не написать воспоминания?» Мама тогда от моих вопросов отмахнулась. И вот теперь, в книге, под фотографией Гали, оказался опубликован этот рассказ, почему-то переименованный в «Чудо», рассказ о никогда не существовавших женщине Лизе и девочке Майе. А где же сама мама? Если всё произошло с какой-то Майей, причём тут мама? Мне совершенно непонятно, как всё это было сделано? Вероятно, чтобы собрать воспоминания ветеранов, для начала следовало бы навестить каждого и записать эти воспоминания или взять готовые (если ветеран сам вёл записи), а перед тем, как отдавать в печать, всё тщательно проверить, показать текст самому ветерану и/или его близким? Чушь какая-то получилась.
Говорил с Галей. Откуда её фотография, разобрались. Изначально на фотографии запечатлены обе: мама и Галя. Судя по всему, отрезали не ту. Ну, странные люди! Неужели можно перепутать женщину, которой на тот момент под 90 (сейчас уже исполнилось 90) и её племянницу, которой чуть за 60 (а выглядит лет на 10 моложе). А если непонятно, почему, хотя бы, не спросить?
В общем, я разгневан, но что делать дальше не знаю. Если бы чушь опубликовали в газете, я бы потребовал опровержения. Но это же книга! Понимаю, что сделано это не со зла и не ради корысти, а по халатности. Не хочу скандалить, тем более, судиться. Но, оставлять как есть, тоже не хочу.

https://scontent.ftlv5-1.fna.fbcdn.net/v/t1.0-9/49899978_2314480095251502_8050740111282798592_n.jp g?_nc_cat=107&_nc_ht=scontent.ftlv5-1.fna&oh=7624103646c0fa011dff0b033bfeb549&oe=5CB29E31

[Белая Хризантема**]

Оставим голову редактора на месте , а то он не сможет исправлять ошибки.
Факт , конечно возмутительный, но здесь видно по пословице " Поспешишь , людей возмутишь".

[Пyмяyx**]

Написал редактору



Уважаемая Татьяна!
Хотелось бы поблагодарить за публикацию воспоминаний моей мамы Анны Шмерлинг вкниге «Блокадной памяти страницы». Но поблагодарить, как оказалось, неполучится.

Листать книгу на месте не стал: спешил к маме.
Открыл книгу в маршрутке и сразу – шок. Вместо маминой фотографии,фотография её племянницы и моей двоюродной сестры Гали. Почему?!
Когда же начал читать текст, второй раз получил шок. Дело в том, что в 90-е годы мама увлеклась писательством. В 2000-м издала сборник рассказов «Дороги,которые нас выбирают». Среди прочих, был рассказ «Поминальные свечи». Рассказ о блокаде, причём, в нём описаны события, действительно, имевшие место, причём, произошло всё это с моей мамой. Но рассказ написан в третьем лице. Героиню рассказа зовут Майя, которая, якобы, приходится маме двоюродной сестрой (в то время как мою маму зовут Анна), живёт эта Майя где-то в районе Красноармейских улиц, а мама жила на Петроградской, маме в начале войны было тринадцать, а Майе- десять и т.д. Всё то же самое, только другие имена и названия. Тогда, в конце90-х, когда мама показала мне готовый рассказ, я удивился: «Мама, зачем?! Зачем было придумывать какую-то Майю, переименовывать бабушку в тётю Лизу, ведь этовсё было с тобой! Почему бы просто не написать воспоминания?» Мама тогда от моих вопросов отмахнулась. И вот теперь, в книге, под фотографией Гали, оказался опубликован этот рассказ, почему-то переименованный в «Чудо», рассказ о никогда не существовавших женщине Лизе и девочке Майе. А где же сама мама? Если всё произошло с какой-то Майей, причём тут мама? Мне совершенно непонятно,как всё это было сделано? Вероятно, чтобы собрать воспоминания ветеранов, для начала следовало бы навестить каждого и записать эти воспоминания или взять готовые (если ветеран сам вёл записи), а перед тем, как отдавать в печать, всё тщательно проверить, показать текст самому ветерану и/или его близким? Чушь какая-то получилась.
Говорил с Галей. Откуда её фотография, разобрались. Изначально на фотографии запечатлены обе: мама и Галя. Судя по всему, отрезали не ту. Ну, странные люди! Неужели можно перепутать женщину, которой на тот момент под 90 (сейчас уже исполнилось 90) и её племянницу, которой чуть за 60 (а выглядит летна 10 моложе). А если непонятно, почему, хотя бы, не спросить? Ну, ведь кто-то, сидя у компьютера, принимал решение, какую фотографию выбрать, и, выбрав фотографию с двумя женщинами, какую оставить, а какую отрезать? Чем он руководствовался? О чём думал?
Я не злой и не придирчивый, но поймите меня правильно. Для чего собирались материалы? Для чего издавался сборник? Чтобы сохранить память о войне и о блокаде, верно? А какая память будет, если вместо воспоминаний опубликовано художественное произведение, пусть даже написанное на основе реальных фактов? Какая память о маме останется, если в рассказе нет мамы, Анны Шмерлинг, а есть никогда не существовавшая Майя? Значит, это не мама и бабушка пережили блокаду,а мифические тётя Лиза и Майя? Не тётя Паша, тетя Вера и дядя Игорь, амифические Боря и Давидка? Значит, это не мой дед Шая Шмерлинг воевал на Ленинградском фронте, а мифический Григорий Пейсаходин? А мама, вообще, ни причём? Тогда что она делает в книге?

Моя мама более 20 лет руководила Реховотским отделением Союзажителей блокадного Ленинграда. И вот какая память о ней остаётся.
Согласитесь, это не мелочь, не опечатка. Это серьёзная халатность и наплевательство, неуважение к людям, к ветеранам.

В общем, я разгневан, но что делать дальше пока не решил. Если бы чушьопубликовали в газете, я бы потребовал опровержения. Но это же книга! Понимаю,что сделано это не со зла и не ради корысти, а по халатности. Не хочускандалить, тем более, судиться. Но, оставлять как есть, тоже не хочу.

Для начала, хочу выслушать Ваши предложения, что можно сделать в данной ситуации?
Мой телефон: 052-7331976
С уважением
Выгодман Дмитрий.

[Пyмяyx**]

Письмо вернулось. Адрес не существует.

[Светофора]

Вот почему так??? Если делаете абы как книгу, ну найдите ответственных и исполнительных людей , которые всё перепроверят на 10 раз, как было всегда во все времена.... и фото и данные и имена. Нет пределу возмущения, просто закипаю от злости и бессилия

[Пyмяyx**]

Всё правильно. Спасибо!

[Пyмяyx**]

Наконец вышел на члена редколлегии Ларину. Поговорил с ней. Она сама в шоке. Извинялась. Обещала поговорить с главным редактором - Прокофьевой и с издательством. Обещала перезвонить в течение 2 дней.

[Пyмяyx**]

Сегодня, наконец, позвонила Татьяна Прокофьева. Проговорили мы долго. Минут 40. Я был предельно вежлив, но твёрд и суров.
Она сказала:
– Мне звонила Эмилия Ларина. Говорит: Вы заметили какие-то неточности в тексте.
Я ответил, что назвать это «неточностями» было бы слишком мягко. И изложил ей суть безобразия, которое произошло с книгой.
Она долго извинялась. Оправдывалась нехваткой времени, цейтнотом. На что я ответил ей, что это не оправдание.
Да, она главный редактор и за литературную часть отвечала она лично. Но как к ней попали материалы, она не помнит (говорит, что не помнит). Я сказал:
– Не стану говорить, что материалы следует много раз проверить. Ну, хотя бы ОДИН раз их проверить было надо?
– Знаете, до многих просто не удалось дозвониться.
– До меня дозвониться можно всегда. Ну, в крайнем случае, если сразу не ответил, можно перезвонить через 10 минут.
– Да, до Вас можно…
Потом она попыталась перейти в контрнаступление:
– Но, ведь, я говорила Вам, что будет издаваться сборник воспоминаний блокадников! Почему же Вы не спросили, откуда у меня материалы?
– Я должен был спрашивать?
– Но раз я сказала, что сборник издаётся, Вы могли поинтересоваться, откуда материалы, раз Вы их мне не давали?
– А откуда я знал, что какие-то материалы уже у Вас? Да, Вы сказали, что сборник будет издаваться. О сроках мы не говорили. Значит, за материалами Вы ко мне обратитесь потом. Любой человек на моём месте подумал бы то же самое.
Про фотографию не смогла ответить ничего. Говорю:
– А если бы у Вас оказалась фотография, где я с мамой, выставили бы мою бородатую физиономию, и написали, что это и есть – Анна Шмерлинг?
Спрашиваю:
– И что теперь будем делать?
– А что можно сделать? Книга уже издана.
– Хорошо. Я скажу, что можно сделать. Вы издаёте лист-вклейку. На этом листе: 1. Извинения и объяснение ситуации, 2. Настоящая мамина фотография, 3. Мамины воспоминания или моё изложение маминых воспоминаний. Лист вклеивается в ещё не распространённые экземпляры книги и выдается всем тем, у кого книга уже есть.
– А за чей счёт это будет?
Хороший вопросик! Отвечаю:
– Ну, ясно, что не за мой. Кто виновен, тот и должен заплатить. Вы – главный редактор, стало быть, вся ответственность на Вас. Считаете, что виноват кто-то другой? Ищите виновника! Послушаете, Вы сами понимаете, что дело очень серьёзно. И если я обращусь в суд, то суд может потребовать полного переиздания тиража, к тому же могут присудить большие деньги в качестве моральной компенсации. Но я не сутяга. Мне не нужны ваши деньги. Мне нужна справедливость. Моё требование, согласитесь, предельно мягкое, щадящее. Каков тираж книги?
– 250 экземпляров.
– Всего-то? То есть цена вопроса, максимум, 200 шекелей. Вы же понимаете, что если дойдёт до суда, то сумма будет значительно больше!
В общем, я дал ей время на размышление. Будем ждать.

[Маргарита]

Желаю Вам, чтобы восторжествовала справедливость.
Конечно это халатность со стороны редактора. Но вот беда, люди пишущие принадлежат к четвертой власти. Литературное произведение, будь то рассказ, статья или книга, влияют на эмоциональное состояние человека. Иначе зачем тогда писать! А эмоциональное состояние может повлечь за собой и изменение в здоровье физическом. Словом можно вылечить, а можно и наоборот. Особенно когда человек доверил свои воспоминания, свои переживания, трагические моменты своей жизни и ждет что о нем расскажут правду и мир узнает о событиях тех дней. И вдруг он получает что-то перекрученное, пересказанное не точно и не про него. А пожилые люди они ранимые, остро все воспринимают, близко к сердцу и последствия могут быть не предсказуемые, а иногда и трагические. И кто тогда будет нести ответственность? Ведь прямой вины редактора в этом как бы нет. Ах, извините, я ошиблась.

[Пyмяyx**]

Вина есть. Редактор за всё отвечает. На то он и редактор.

[Маргарита]

Я имела ввиду, если человек прочтет и ему плохо станет и он заболеет, прямую вину редактора доказать сложно. Но по человеческим меркам вина здоровью нанесена будет, хоть и не напрямую.

[Пyмяyx**]

Это верно. Но в том, что была опубликована чушь, вина несомненна.

[Маргарита]

Полностью согласна.

[Пyмяyx**]

12.02. Звонила Прокофьева.Первый испуг прошёл. Перешла в контрнаступление. Виноват во всём я. Зачемприслал ей несколько фотографий, например?
– Посмеяться хотели?
– Да чтобы Вам было из чеговыбирать.
На вопрос, чем онаруководствовалась, когда отобрала фотографию Гали, она так и не ответила.Юлила, какой-то бред несла. Например:
– А кто сказал, что в статьеВашей мамы должна быть именно её фотография? А может это фотография её мамы.
Или пыталась меня уверить, чтохудожественный рассказ вполне подходит под категорию воспоминаний. Говорилипочти час.
Порешили на том, что онапосоветуется с руководством Союза Жителей Блокадного Ленинграда.