Европейская поэзия ХIX века

[Gulzhan**]

ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЭЗИЯ XIX ВЕКА


Иоганн Непомук Фогль

https://mtdata.ru/u3/photoD7AC/20978483674-0/original.jpeg#20978483674


Иоганн Непомук Фогль (нем. Johann Nepomuk Vogl ; 7 февраля 1802, Вена — 16 ноября 1866) — австрийский писатель, поэт-лирик, публицист и журналист.

Его творчество представлено стихами, балладами, драмами, рассказами и очерками, также он был автором ряда книг—"попутчиков" (например, «Австрийского народного календаря»). Многие его баллады, написанные в стилистике романтизма, были положены на музыку австрийскими композиторами и обрели популярность.


В АЛЬБОМ ГРИЛЬПАРЦЕРУ

На голом бескрайнем песке, зеленея,
Огромная пальма стоит.
Ни солнце, ни едкая пыль суховея,
Ни буря ее не щадит.
Шакал свои зубы о ствол ее точит,
И червь добрался до корней.
Взирает на все, что ей гибель пророчит,
Она равнодушьем ветвей.
Как образ величья, одна посредине
Безжизненных диких пустот,
Любому даря с милосердьем богини
И тень, и цветенье, и плод.



НА МОСТУ

Как люблю глядеть с моста я
На неистовство воды…
На волнах дрожит, не тая,
Отражение звезды.
Волны мчат в порыве яром.
Их проглатывает мгла.
Лишь звезда на месте старом
Серебриста и светла.
Так взирает лик твой нежный
На теченье дней моих:
То тревожных в час мятежный,
То смиренно-голубых.
Жизнь течет неудержимо.
Ты, как прежде, светишь мне,
Далека, недостижима,
Как звезда речной волне.


Солнце низко наклонилось…


Солнце низко наклонилось
И, сияя ликом чистым,
Вдруг свободу даровало
Волосам своим лучистым.
Золотой ноток полился
Над землей струей отвесной.
Вскоре каждая из нитей
Стала лестницей небесной.
Птахи смелые взбирались
Вверх по ним к заветной цели,
Песни в небе добывали
И потом их рощам пели.
​

Источник (http://rulibs.com/ru_zar/poetry/antologiya/5/j1.html)

[Gulzhan**]

24.05.2020


Адальберт Штифтер

https://mtdata.ru/u9/photo293C/20812459025-0/original.jpg#20812459025


А́дальберт Шти́фтер (нем. Adalbert Stifter; 23 октября 1805, Оберплан — 28 января 1868, Линц) — австрийский писатель, поэт, художник и педагог.
Штифтер получил широкое читательское признание уже в 40-е годы, однако после смерти скоро был забыт и заново открыт лишь в XX веке. Наиболее известен роман Штифтера «Позднее лето», а также рассказы. Поэтическое наследие Штифтера невелико, но отдельные его стихотворения регулярно включаются в антологии немецкой и австрийской поэзии.
Творчество Штифтера, принадлежавшее к эпохе бидермейера, высоко ценили Гофмансталь, Томас Манн, Петер Хандке. Его проза не раз экранизировалась.


В 2008 году швейцарский режиссёр Хайнер Геббельс показал в Авиньоне спектакль «Вещь Штифтера».

Изображен на австрийской почтовой марке 1947 г.


ОСЕННИЙ ВЕЧЕР

В лугах гуляет ветр осенний.
Бесцветен, холоден закат.
И две звезды, две тусклых тени,
Вниз, на еловый лес, глядят.
По небосводу там и тут
Виденья рваных туч бегут.
С вершин на мокрые поляны
Ползут белесые туманы.
Куда ни глянь, любой росток
Мертвеет, чахнет. Сиротливый,
Дрожит забытый колосок
Среди жнивья у края нивы.
Унылые наводит думы
Вечерний колокол, звоня;
И звезды астр, бледны, угрюмы,
Взирают с клумбы на меня.
Восточный ветер налетел
И куст сиреневый задел.
Он шелестит, как будто плачет,
Как будто грусть о прошлом прячет
И в страхе ждет прихода тьмы.
Стоит туман над гладью водной,
Земли печальные холмы
Закутав в саван свой холодный.

Перевод В. Швыряева




ЦИТАТЫ


"Бабье лето"


•Целью наших действий Бог вовсе не ставил пользу, ни нашу собственную, ни чью бы то ни было, он дал добродетельной жизни ее собственную прелесть и ее собственную красоту, к которым и стремятся благородные души. Кто делает добро потому, что его противоположность роду человеческому вредна, тот стоит на довольно низкой ступени нравственного развития. Он совершил бы и грех, если таковой принесет пользу роду человеческому или ему самому. Для таких людей все средства хороши, такие творят зло отечеству, своей семье и самим себе. Таких во времена, когда они действовали с большим размахом, называли государственными деятелями, но они всего лишь лжедеятели, и сиюминутная польза, которой они добивались, была лжепользой и в дни суда оказывалась злосчастием. /"Бабье лето"/


•Воспроизводя, как правило, живые существа: людей, животных, растения — ведь даже пейзаж, с его подвижными облаками и убранством растительности, для художника дышит, несмотря на застывшие в неподвижности горы, иначе он для него мертв, — искусство должно изображать эти предметы так, чтобы зрителю казалось, что в следующий миг они зашевелятся.

•...прежде всего человек живет не ради человеческого общества, а ради себя самого. И наилучшим образом живя ради себя самого, он и для человеческого общества живет так же. Кого Бог создал наилучшим в этом мире художником, тот сослужил бы человечеству дурную службу, если бы стал, к примеру, дельцом: если он станет величайшим художником, он и миру сослужит величайшую службу, для которой Бог создал его. Это всегда обнаруживается через внутреннюю тягу, которая ведет человека к чему-то и которой нужно подчиняться. Как же еще можно было узнать, кем тебе назначено быть на земле, художником ли, полководцем, судьей ли, если бы не существовало духа, который это говорит и который ведет тебя к тому, в чем ты найдешь удовлетворение и счастье. Бог так уж устраивает, что таланты распределяются надлежащим образом, отчего каждый труд, который надобно исполнить на земле, исполняется и не наступает время, когда все люди — строители. В такого рода талантах заключены уже и таланты общественные, и большим художникам, правоведам, государственным мужам всегда присущи доброчестность, мягкость, справедливость и любовь к отечеству. Именно из таких людей, достигших наибольшего развития своих задатков, чаще всего выходили во времена опасности защитники и спасители своего отечества.


•Каждая вещь и каждый человек может быть чем-то одним, но уж этим он обязан быть целиком.


•...поэты, если они настоящие поэты, принадлежат к величайшим благодетелям человечества. Они — священнослужители красоты и, как таковые, передают нам, при вечном изменении взглядов на мир, на назначение человека, на его участь и даже на дела божественные, то, что вечно живет в нас и всегда дарит нам счастье. Они дают его нам в облике прелести, которая не стареет, которая просто являет себя и не хочет ни судить, ни осуждать. И хотя все искусства несут нам это божественное начало в прелестной форме, они привязаны к определенному материалу, который передает эту форму: музыка — к звуку и тембру, живопись — к линиям и цвету, скульптура — к камню, металлу и тому подобному, архитектура — к большим массам земного вещества. С этими материалами они должны больше или меньше бороться. Только у поэтического искусства почти нет материала, мысль в ее самом широком значении, слово — не материал, оно только носитель мысли, подобно тому, например, как воздух доносит звук до нашего уха. Поэтому поэтическое искусство — самое чистое и высокое из искусств...


•Если какая-нибудь история стоит раздумья и исследования, то это история земли, самая многозначительная, самая увлекательная, история, в которой история людей — лишь вставка, и кто знает, сколь малая, ибо она — часть других историй, быть может, высших существ. Источники для истории земли она сама хранит внутри себя как в книгохранилище, эти источники заключены в миллионах, может быть, грамот, и нам нужно только уметь читать эти грамоты и не искажать их своей упрямой самоуверенностью. Кому предстанут эти истории с полной ясностью? Придет ли такое время или полностью знать их будет всегда только тот, кто знал их извека?


•В квартире была одна довольно большая комната. В ней стояли широкие плоские шкафы, благородно глянцевые, выкладной работы. С застекленными дверцами, с зелеными шелковыми занавесками за стеклом, они были наполнены книгами. Зеленые занавески отец завел для того, чтобы через стекло нельзя было прочесть заглавий, тисненных обычно золотом на корешках, и чтобы никто не подумал, будто он кичится своими книгами. Он любил стоять перед этими шкафами и часто, выкроив минутку после еды или в другое время, отворял дверцу какого-нибудь шкафа, смотрел на книги, вынимал ту или другую, заглядывал в нее и ставил ее снова на место. Вечерами, которые он редко проводил вне дома, разве что когда отлучался по городским делам или ходил с матерью в театр, что порой охотно делал, он часто сидел час-другой, а то и дольше за старинным резным столом, стоявшим в библиотеке на столь же старинном ковре, и читал. Мешать ему тогда нельзя было, и никто не смел проходить через библиотеку.


•Надо бы и дальше идти путем к лучшему, а не просто опять превращать старинное в моду, которой дух чужд и нужна лишь перемена.


•Если исключить вещи, которые связаны с удовлетворением телесного или животного начала в человеке, вещи, длительное влечение к которым, отметающее все остальное, мы называем страстью, так что нет ничего ошибочнее, чем говорить о благородных страстях... Любить как абсолютную ценность и с абсолютной привязанностью можно только божественное или, собственно, только Бога. Но поскольку Бог для наших
земных чувств слишком недосягаем, любовь к нему может быть только поклонением, и для любви к нему на земле он дал нам части божественного в разных формах, к которым мы можем склоняться


•...Большая красота и молодость привлекают наше внимание и доставляют нам удовольствие. Но почему нам не вглядеться умственным взором в лицо, на котором лежат следы прожитых лет? Разве нет в нем истории, часто неведомой, исполненной красоты или боли, истории, оставившей на его чертах такой отсвет, что мы растроганно читаем ее или о ней догадываемся? Молодость указывает на будущее, старость рассказывает о прошлом. Разве у прошлого нет права на наше участие?..


•- Люди становятся несчастны оттого, что хотят лишь чего-то одного, восхваляют лишь что-то одно, оттого, что они односторонни в своем желании насытиться. Будь мы в ладу с самими собой, мы гораздо больше радовались бы земным благам. Но от избытка желаний и вожделений мы прислушиваемся только к ним и неспособны понять невинность вещей, что вне нас. К сожалению, мы находим их важными, когда они оказываются предметом наших страстей, и неважными, когда они с нами не связаны, а ведь часто все бывает наоборот.


•...В этом-то и состоит суть лучших произведений древнего искусства и, думаю, суть всякого искусства вообще, что нельзя выделить какие-то части или намерения, о которых можно было бы сказать, что это всего прекраснее, нет, прекрасно целое, о целом хочется сказать, что оно прекрасней всего. Части же только естественны. В этом и заключена великая сила воздействия таких произведений на здравый ум, сила, воздействие которой на человека не ослабевает, когда он стареет, а, напротив, усиливается, и потому и сведущему в искусстве, и ничего в нем не смыслящему, если только вообще душа его открыта прекрасному, так легко распознать такие произведения искусства...


•...Кто вздумал бы вдруг изобрести что-то новое, ни частями, ни построением не похожее ни на что прежнее, тот был бы так же глуп, как если бы он потребовал, чтобы из существующих животных и растений вдруг возникли какие-то новые, доселе неведомые. Только в природе постепенность всегда чиста и мудра, а в искусстве, отданном человеку на произвол, получается то несообразность, то застой, то отход назад...



​

Источник (http://rulibs.com/ru_zar/poetry/antologiya/5/j1.html) и Источник (https://www.livelib.ru/author/160447/quotes-adalbert-shtifter)

[Gulzhan**]

ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЭЗИЯ XIX ВЕКА.

Анастазиус Грюн


31/05/2020



https://mtdata.ru/u25/photo634B/20224942643-0/original.jpeg#20224942643


Анастазиус Грюн (1806–1876) — поэт и политический деятель. Настоящее имя — Антон Александр граф фон Ауэршперг.

Одни из вождей буржуазного либерализма в Австрии. Наряду с Фрейлигратом, Гервегом, Гартманом — создатель немецкой революционной поэзии. Изучал философию в Граце и Вене, жил преимущественно в своих родовых поместьях, уделял много времени общественной деятельности, выступал за единство германской нации.
В начале литературной деятельности Грюн издал лирические сборники «Страницы любви», «Последний рыцарь», но вскоре Июльская революция дала новое направление его поэзии.


Огромное впечатление в Австрии и Германии произвел его сборник «Прогулки одного венского поэта» (1831), появившийся анонимно. Грюн стал нежелателен монархическому правительству. Своим либеральным взглядам Грюн остался верен до конца жизни.
В 1860 году, в зените славы, будучи уже почетным гражданином города Вены и почетным доктором Венского университета, он публично заявил о своем отказе принять пост в австрийском правительстве.
Перу Грюна принадлежат также переводы словенских народных песен, английских баллад о Робине Гуде.



ПОЧЕМУ?


Вот указ верховной власти. Он висит средь бела дня.
И в словах его притворных притаилась западня.
И забавный человечек, не известный никому,
Прочитал его покорно и промолвил: «Почему?»


Вот монах осатанелый. Солнце он сгноить не прочь.
Ряса черная скрывает душу черную, как ночь.
Вот аббат, надменный, злобный, — служит черту самому.
А забавный человечек снова шепчет: «Почему?»<


Безнаказанно священство хочет лгать и воровать,
Тех, кто против слово пикнет, — сразу в цепи заковать.
Знает это человечек. Делать нечего ему.
Он стоит себе смиренно и вздыхает: «Почему?»


Вот, взывая о свободе, птицы в небеса летят.
Где уж тут! Вовсю из пушек в них безжалостно палят,
Чтобы не было повадно жаждать воли никому.
А забавный человечек вопрошает: «Почему?»


Средь жнивья родимой речи он, как будто бы зерно,
Отыскал простое слово, всем знакомое, одно.
Сросся с ним, забыл другие, верен слову одному.
И твердит его повсюду, повторяет: «Почему?»


Привели на суд беднягу, и повел судья допрос:
«Как же ты посмел, преступник, задавать такой вопрос?
Измываешься над властью? К ногтю я тебя прижму!»
Человечек ухмыльнулся, взял и вставил: «Почему?»


Свирепея, негодуя, повскакали судьи с мест.
«Бунтаря на хлеб и воду! В одиночку! Под арест!»
Тотчас в кандалы закован человечек и — в тюрьму!
Но и здесь невозмутимо он заладил: «Почему?»


На рассвете потащили человечка на расстрел.
И стрелки, в ряды построясь, молча взяли на прицел.
Залп огня. И кровь струится. Все в чаду, и все в дыму.
Но слетает с губ бескровных стон ужасный: «Почему?»


И могилу придавили толстой каменной плитой.
И восславили в соборе этот новый день святой.
Наконец молчит мятежник. Никогда не встать ему.
…А на каменном надгробье проступило: «Почему?»




ИЗВЕСТИЕ


С турнира скачет граф домой.
Ему навстречу, сам не свой,
Его слуга идет и плачет.
«Скажи-ка, что все это значит?
Куда направился, дружище?»
«Иду искать себе жилище».
«А что стряслось? Ответь толково».
«Да в общем ничего такого.
Но, испустив последний вздох,
Любимый песик ваш издох».
«Не может быть!.. Совсем щенок!
Он что, внезапно занемог?»
«Ему копытом вдарил с маху
Ваш верный конь, поддавшись страху».
«Мой конь всегда был храбр и смел.
Кто напугать его посмел?»
«Сыночек ваш, премилый крошка,
Когда бросался из окошка».
«Но он остался невредим?
Моя супруга, верно, с ним?»
«Да нет. Ее хватил кондрашка,
Когда угробился бедняжка».
«О, горе! Горе мне! О, боже!
А дом остался на кого же?»
«Какой там дом! Сгорел дотла.
Там только пепел и зола.
Пожар внезапно начался.
Огонь страшенный поднялся.
Он все спалил и все пожег.
А я со всех помчался ног —
И выжил, — господи, прости! —
Чтоб вам сие преподнести».


Источник (http://rulibs.com/ru_zar/poetry/antologiya/5/j1.html)

[Gulzhan**]

ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЭЗИЯ XIX ВЕКА.

01/06/2020

Мориц Гартман


Мо́риц Га́ртман (нем.Moritz Hartmann; 15 ноября1821, Душник, Богемия — 13 мая1872, Обердёблинг, Австрия) — австрийский поэт, журналист и политик; участник революции 1848 года.Помимо стихотворений и разнообразных газетных материалов, написал идиллическую поэму «Адам и Ева» („Adam und Eva“; 1851), а также поэтические рассказы и романы. Автор романов «Война в лесу» („Der Krieg um den Wald“; 1850), «Драгоценности баронессы» („Die Diamanten der Baronin“; 1868), сборников рассказов «Тени» („Schatten“; 1851), «С натуры» („Nach der Natur“; 1866). Собрание его сочинений издавались в 1873—1874 годах в 10 томах.


https://mtdata.ru/u7/photoC319/20102009509-0/original.jpg#20102009509



Некоторые стихи и песни Гартмана в переводах М. Л. Михайлова, А. Н. Плещеева, П. И. Вейнберга пользовались популярностью в России, среди них, в частности, баллада «Белое покрывало».
Популярность Гартману принесли политические стихи сборника «Кубок и меч» (1845), запрещенного властями вскоре после выхода. Гартман известен также как переводчик на немецкий язык произведений И. С. Тургенева и Ш. Петефи.




АВИНЬОН


Клеменс вышел на прогулку
Из дворца, что он построил
В Авиньоне. Был как крепость
Тот дворец, а он как воин.
Вдруг у мраморной колонны
На руинах древнеримских
Деву юную он видит
Красоты необычайной.
И, спросив, что нужно деве,
Он в ответ услышал:
«В Арле, Старом городе античном,
Средь язычников живу я.
Я паломницею стала,
Чтоб предстать перед тобою,
Я вблизи тебя хотела
Святость обрести и веру.
Но, едва тебя увидев,
Поняла: мой путь напрасен,
Чувства более земного
Я не ведала доныне».
«Как желанья наши сходны»,—
Шепчет Клеменс, в крепость с нею
Уходя, где вскоре дева
Христианства суть постигла.


ТУМАН



Едва зари завидя лик,
Туманы мчатся как шальные.
Так, петуха заслыша крик,
Уходят призраки ночные.
Туман спешит, весь мир вокруг
С его горами и полями
Куда-то устремился вдруг,
Боясь, что их зальет лучами.
Мне кажется, с лица земли
И жизнь моя исчезнет вскоре,
Растает, как туман вдали,
И счастье унося, и горе.
ЭПИТАФИЯ
Ни словом единым не мучая,
Молчу, расставаясь с тобой.
Молчит даже ива плакучая,
Склонясь над могильной плитой.
Погоста печаль безнадежная!
Читаю на бледных щеках:
Где радость, когда-то безбрежная,
Светилась — теперь только прах.





ДОВОЛЬНО!

Отчаяньем душа земли полна.
Не дайте этой чаше перелиться!
Не слава Гогенцоллернов ей снится,
О мире молит вас сейчас она.
Достойна жить под небом неделимым
Лишь слава человечности в веках;
Но средь пожарищ изойти ей дымом
И слыть грехом в голодных городах.
Ужели, родина, свой идеал
Пожертвуешь химере разрушенья,
Чтоб океан всемирного презренья
Твои границы в гневе омывал?
Но только порчу порча порождает,
Шагающих по трупам гибель ждет,
На лаврах победитель погибает
И тянет в бездну собственный народ.
«Песнь твоя, как зов планеты дальной…»



Песнь твоя, как зов планеты дальной,
Разбудила боль в моей груди.
Я пошел на голос твой печальный,
И земля осталась позади.
В прошлой жизни мне не жаль нимало
Счастья, походившего на тлен.
Все, что на земле душа желала,
Обрету я у твоих колен.


«Первый снег лежит на деревах…»


Первый снег лежит на деревах,
На ветвях безлистых и застывших.
Первая печаль в моих словах,
Лишь вчера о счастье говоривших.
Первый снег сбежит с нагих ветвей,
Лишь проглянет луч из мглы туманной,
Первая печаль в груди моей
Будет жить неизлечимой раной.


ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ


Я знал тебя еще птенцом,
И о мгновенье,
Когда ты в упоенье
Раздольем чистым
С восторгом голосистым
Взлетишь, — я думал, как о празднике большом.


И вот со всеми вместе
Гляжу на твой полет.
Как после доброй вести,
Земля вокруг поет.
И страх стесняет грудь:
Вдруг в этот миг стозвонный,
Тобою пробужденный
Уж крылья коршун расправляет где-нибудь?


​






Источник (http://rulibs.com/ru_zar/poetry/antologiya/5/j1.html)

[Gulzhan**]

ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЭЗИЯ XIX ВЕКА.

Роберт Хамерлинг14.06.2020



https://mtdata.ru/u7/photoA2DE/20885773862-0/original.jpg#20885773862
Роберт Гамерлинг (нем. Robert Hamerling, 24 марта 1832 — 13 июля 1889) — австрийский поэт и драматург.
На рубеже 1850-60-х гг., в период бурного роста промышленности в Австрии Гамерлинг выступил с книгами стихов «Венера в изгнании» (нем. «Venus im Exil», 1858) и «Лебединая песня романтизма» (нем. Ein Schwanenlied der Romantik, 1862) против века «пара и электричества», противопоставляя ему идеализированное, отвлечённое прошлое как царство красоты.


Против механизации жизни он также направил и свою известную сатиру «Гомункулус» (нем. Homunculus; 1888, русский перевод, СПб., 1892). Гамерлинг не может примириться с духовной пустотой бюргерства, но блеск и роскошь новой жизни увлекают его. Творчество Гамерлинга — постоянная борьба между пессимизмом и жизнерадостностью, отличающая австрийскую интеллигенцию 1860-х. В поэме «Агасфер в Риме» (нем. Ahasver in Rom; 1866, русский перевод Ф. Миллера, СПб., 1872) эта борьба показана в столкновении между Нероном и первыми христианами, в поэме «Король Сиона» (нем. Der König von Sion; 1869, русский перевод Ф. Миллера, М., 1880) — между двумя фракциями анабаптистов, а в «Аспазии» (нем. Aspasia; 1876, русский перевод, 2 тт., СПб., 1884) — между философами и художниками Древней Греции. Гамерлинг написал также драму «Дантон и Робеспьер» нем. «Danton und Robespierre»; 1871), комедию (нем. «Lord Lucifer»; 1880) и др.



«О, времена и нравы! — Взгляни на образцы…»


О, времена и нравы! — Взгляни на образцы:
Цветут на желтых пляжах хоромы и дворцы;
И каждый житель знатен, умен и знаменит,
А коль сострит — назавтра полмира рассмешит.
Цвет нации! — Прославлен от головы до пят
На всю страну. Но так ли, как кажется, он свят?
Несется клич истошный: нажива, чистоган,
Дарами краткой жизни спеши набить карман.
Есть цель одна, и только: заветный миллион!
Кто достигает цели, кричит, что мир пленен
Соблазнами и скверной; он всех пороков враг,
Он машет кулаками и льет вино на фрак.
А в золоченых залах и музыка, и смех,
Любой бежит за шлюхой на поиски утех.
Что стоят все святыни? — В роскошных теремах
Потеют блудодеи и трудятся впотьмах.
Дородные кокетки, пьяны от счастья в дым,
Продать готовы тело распутникам седым,
А душу — черту. Скалясь, пророк вокруг глядит,
И плачет честь слезами кровавыми навзрыд.



«Все воспевают трезвость; я — пьянство восхвалю!.


Все воспевают трезвость; я — пьянство восхвалю!
Исполнен дум высоких мечтатель во хмелю.
И лишь тогда герои достойны всех похвал,
Когда их змий зеленый на подвиги позвал.
Подъем душевный славлю; пускай исходит он
Из пенистой баклажки; пускай он пробужден
Настойкой и вдыхает, восторга не тая,
И вешний запах мяты, и трели соловья.
Весь мир измерит трезвость и вдоль и поперек,
А что она получит за долгий труд и срок?
Названия и цифры. Выходит, все равно
Ей завладеть вселенной с линейкой не дано.
Для бражника, что вечно горит в святом огне,
И небо и планеты купаются в вине,
Как жемчуга красотки. Вселенная прильнет
К его груди и лаской под звезды вознесет.

​

Источник (http://rulibs.com/ru_zar/poetry/antologiya/5/j1.html)

[Пyмяyx**]

ИЗВЕСТИЕ


С турнира скачет граф домой.
Ему навстречу, сам не свой,
Его слуга идет и плачет.
«Скажи-ка, что все это значит?
Куда направился, дружище?»
«Иду искать себе жилище».
«А что стряслось? Ответь толково».
«Да в общем ничего такого.
Но, испустив последний вздох,
Любимый песик ваш издох».
«Не может быть!.. Совсем щенок!
Он что, внезапно занемог?»
«Ему копытом вдарил с маху
Ваш верный конь, поддавшись страху».
«Мой конь всегда был храбр и смел.
Кто напугать его посмел?»
«Сыночек ваш, премилый крошка,
Когда бросался из окошка».
«Но он остался невредим?
Моя супруга, верно, с ним?»
«Да нет. Ее хватил кондрашка,
Когда угробился бедняжка».
«О, горе! Горе мне! О, боже!
А дом остался на кого же?»
«Какой там дом! Сгорел дотла.
Там только пепел и зола.
Пожар внезапно начался.
Огонь страшенный поднялся.
Он все спалил и все пожег.
А я со всех помчался ног —
И выжил, — господи, прости! —
Чтоб вам сие преподнести».


Источник (http://rulibs.com/ru_zar/poetry/antologiya/5/j1.html)



Так вот откуда "Все хорошо, прекрасная маркиза!"

[Gulzhan**]

Уильям Вордсворт

17/10/2021

https://r4.mt.ru/r4/photoDC84/20473866597-0/jpg/bp.webp

Уильям Во́рдсворт (иначе: Уильям Уордсуорт, англ. William Wordsworth, 7 апреля 1770, Кокермаут, Камбрия — 23 апреля 1850, Лейкс, Камбрия) — английский поэт-романтик.Творчество Вордсворта является одной из выдающихся находок поэтического наследия XIX века. Уильям посвящает всю свою жизнь созданию стихотворений, отбывая для этих целей от светского мира и излишней роскоши. Благодаря завещанию друга, поэт сумел полностью погрузить разум в литературную деятельность, более не отвлекаясь с целью добычи денег. Большое значение для формирования личности Уильяма имели близкие люди. Именно благодаря поддержке семьи, мир обретает все многообразие плодов творческого таланта Вордсворта. Творец весьма часто путешествует по миру, отражая странствия в собственных произведениях. Устанавливая основной целью описание судьбы человека во всей ее простоте, Уильям с интересом наблюдает за обитателями различных стран, продумывая образы новых персонажей.
Наибольший интерес для поэта представляет человек и окружающая его планета. В видении поэта природа отбрасывает роль устрашающего божества и карательной силы, Уильям демонстрирует все богатство положительных сторон растительного и животного мира. Стихи Вордсворта учат людей прислушиваться не только к собственным эмоциям, но и направлять внимание на те предметы, явления, что ежечасно ускользают от восприятия ума, поглощенного в обыденные проблемы.


Нарциссы

Как тучи одинокой тень,
Бродил я, сумрачен и тих,
И встретил в тот счастливый день
Толпу нарциссов золотых.
В тени ветвей у синих вод
Они водили хоровод.
Подобно звездному шатру,
Цветы струили зыбкий свет
И, колыхаясь на ветру,
Мне посылали свой привет.
Их были тысячи вокруг,
И каждый мне кивал, как друг.
Была их пляска весела,
И видел я, восторга полн,
Что с ней сравниться не могла
Медлительная пляска волн.
Тогда не знал я всей цены
Живому золоту весны.
Но с той поры, когда впотьмах
Я тщетно жду прихода сна,
Я вспоминаю о цветах,
И, радостью осенена,
На том лесистом берегу
Душа танцует в их кругу.


Внутреннее зрение

Блажен идущий, отвративший взор
От местности, чьи краски и черты
Зовут себя разглядывать в упор,
Минующий прекрасные цветы.
Ему иной желаннее простор:
Пространство грезы, нежный зов мечты, —
Как бы мгновенно сотканный узор
Меж блеском и затменьем красоты.
Любовь и Мысль, незримые для глаз,
Покинут нас — и с Музой в свой черед
Мы поспешим проститься в тот же час.
Покуда ж вдохновение живет —
Росу на песнопение прольет
Небесный разум, заключенный в нас.
Забывшись, думал я во сне

Забывшись, думал я во сне,
Что у бегущих лет
Над той, кто всех дороже мне,
Отныне власти нет.
Ей в колыбели гробовой
Вовеки суждено
С горами, морем и травой
Вращаться заодно.


Какие тайны знает страсть

Какие тайны знает страсть!
Но только тем из вас,
Кто сам любви изведал власть,
Доверю свой рассказ.
Когда, как роза вешних дней,
Любовь моя цвела,
Я на свиданье мчался к ней,
Со мной луна плыла.
Луну я взглядом провожал
По светлым небесам.
А конь мой весело бежал —
Он знал дорогу сам.
Вот наконец фруктовый сад,
Взбегающий на склон.
Знакомый крыши гладкий скат
Луною озарен.
Охвачен сладкой властью сна,
Не слышал я копыт
И только видел, что луна
На хижине стоит,
Копыто за копытом, конь
По склону вверх ступал.
Но вдруг луны погас огонь,
За крышею пропал.
Тоска мне сердце облегла,
Чуть только свет погас.
«Что, если Люси умерла?» —
Сказал я в первый раз.


Ты все молчишь

Ты все молчишь! Как быстро отцвела
Твоя любовь, не выдержав дыханья
Разлуки, растоптав воспоминанья,
Отвергла долг и дар свой отняла.
Но в горький плен мой разум ты взяла,
Тебе служить — иного нет желанья!
И хоть сожгла ты прошлое дотла,
Душа, как нищий, просит подаянья.
Ответь! — Пусть сердце, пылкое тогда,
Когда мы страстным предавались негам,
Пустым, холодным стало навсегда, —
Гнездо в лесу, засыпанное снегом,
В глухом лесу, где замер каждый звук.
Ответь, молю, не дли жестоких мук!


Источник: https://rustih.ru/uilyam-vordsvort/

[Gulzhan**]

20 июля 2022 года — 115 лет со дня рождения Анатолия Сергеевича Штейгера (20 июля 1907 — 24 октября 1944)


20 июля 2022


https://4.404content.com/resize/730x-/1/A0/81/2527504609437287624/fullsize.jpg


​Из обрусевшего швейцарского рода баронов Штейгеров (отец — адъютант графа Мусина-Пушкина), родился в имении Стебелевская Николаевка (Киевская губерния).
С детства был болен туберкулёзом.После революции (1919 г.) родители увезли его в Европу, где он начал писать стихи, получил швейцарское гражданство, опубликовал сборники «Этот день» (1928 г.), «Эта жизнь» (1932 г.), «Неблагодарность» (1936 г.). Входил в круг Г. Адамовича.


Категорически отвергал гитлеризм — писал антифашистские листовки даже в период предсмертного обострения его болезни.

Умер Анатолий Сергеевич Штейгер в швейцарском местечке Лейзен, в санатории для туберкулёзных больных; могила его в Берне.

В 1950 году вышел его сборник стихов «Дважды два четыре», в 2007 году «Мёртвое "да"», в 2017 — «Этот день».


* * *

Если дни мои милостью Бога
На земле могут быть продлены,
Мне прожить бы хотелось немного,
Хоть бы только до этой весны.

Я хочу написать завещанье.
Срок исполнился. Всё свершено.
Прах ‒ искусство. Есть только страданье,
И даётся в награду оно.

От всего отрекаюсь. Ни звука
О другом не скажу я вовек.
Всё постыло. Всё мерзость и скука.
Нищ и тёмен душой человек.

И когда бы не это сиянье,
Как могли б не сойти мы с ума?
Брат мой, друг мой, не бойся страданья,
Как боялся всю жизнь его я…


БОЖИЙ ДОМ

1

От слов пустых устала голова,
Глазам в тумане ничего не видно.
Ах, неужели праздные слова
Произносить не странно и не стыдно?

Ведь вся земля такой же Божий дом,
Как небеса, планеты и созвездья, —
Так отчего же, поселившись в нём,
Мы не боимся Божьего возмездья?

2

Пройдёт угар ненужной суеты,
Что было тайно, снова станет явно.
Виновны все, виновен даже ты,
И без конца виновен я, подавно...

Поля покроет синеватый снег,
Но мы не станем радостней и чище.
Земля, земля! что сделал человек
С тобой, весёлое Господнее жилище?

1928


* * *

Мы ничего не знаем,
Мы ничего не слышим,
Грезят о чуждом рае
Святые по тёмным нишам.

Пыль на июльской дороге
Нежит ленивые ноги.
Низкое солнце брезжит
На монастырском пороге.

Пахнет горошком, левкоем,
Долгою сухостью лета.
Мы же воздушные замки
Строим, — и платим за это.

1930, Моравская Тшебова


* * *

Подумать, на руках у матерей
Всё это были розовые дети.

И. Анненский


Никто, как в детстве, нас не ждёт внизу.
Не переводит нас через дорогу,
Про злого муравья и стрекозу
Не говорит, не учит верить Богу.

До нас теперь нет дела никому.
У всех довольно собственного дела.
И надо жить, как все, — но самому...
(Безпомощно, нечестно, неумело).


* * *

Стало сердце осторожным,
Утомилось, глуше бьётся.
Счастья нет. Ну, что ж… С подложным,
Очевидно, жить придётся.

В мире злобном и печальном
Трудно только музыкальным,
Часто очень трудно детям,
Где-то плачет вот ребёнок.

Остальные терпят. Стерпим.
Слух у нас не так уж тонок.


PERE-LACHAISE

Пройдут года, и слабо улыбнусь
Холодными и бледными губами:
Мой нежный друг, я больше не вернусь
На родину, покинутую нами.

Мне суждено на чинном Pere-Lachaise
Глядеть в чужое палевое небо,
И я тоскую... Мраморных чудес
Прекрасней поле скошенного хлеба.

И этот холм, откуда поутру,
Лишь небосклон слегка порозовеет,
Так ясно видны сёла по Днепру
И ветерок благословенный веет...

Но я напрасно думаю и рвусь,
Мой нежный друг, — неумолима тайна.
О, милая покинутая Русь!
О, бедная далекая Украйна!


* * *

У нас не спросят: вы грешили?
Нас спросят лишь: любили ль вы?
Не поднимая головы,
Мы скажем горько: — Да, увы,
Любили… как ещё любили!..


* * *

Об этом мире слишком много лгут,
Об этой жизни ходит много басен,
Но всё же этот мир ‒ прекрасен,
И этой жизнью всё-таки живут…

Пройдут года и, заглушая вздох,
Раздастся вдруг невольное признанье:
О, этот бедный мир совсем не плох!
О, эта жизнь ‒ совсем не наказанье!



#АнатолийШтейгер,
#антологиярусскоголиризма� �хвек,
#студияалександравасинама� �арова,
#АлександрВасинМакаров,
#русскийлиризм,
#русскаяпоэзия,


ИСКУССТВО