Зелёная Гвоздика
25.02.2021, 22:23
1.
Стояло дождливое петербургское лето 1864 года.
Когда фельдшер Глеб Звонарёв решился идти через парк – отчасти чтобы сократить путь, отчасти чтобы подышать свежим воздухом – тучи уже набухали, как тесто в квашне, но такого ливня Глеб не ожидал. Впрочем, ему уже всё было едино. Несколько лет назад прибыл он в северную столицу и поступил сперва в железнодорожный институт, затем понял, что это не его стезя и пошёл в военно-медицинскую академию. За год до получения диплома в Иркутске умер отец, и наступила, как выражались студиозусы, карманная чахотка. Глеб сдал экзамен на фельдшера, устроился в одну из питерских лечебниц, но не проработал и года. Фельдшер заметил, что больных худо кормят, и пошёл советоваться с начальством. Те покивали, обещали разобраться. А через пару дней во время Глебова дежурства умер пациент. Глеб думал на сердце, а во рту у покойного обнаружилась кровь, значит, произошло прободение язвы желудка. Глебу велели немедленно увольняться, хотя другим, по слухам, такое сходило с рук…
Ежась от холода и дрожа от ярости на весь Петербург, Глеб не заметил, как сбился с мощёной дорожки и по боковой тропке неожиданно для себя вышёл к деревянной беседке. С крыши уже ливмя лило.
Внутри ажурной конструкции сидела барышня и плакала. Глеб остановился, кашлянул и сказал:
- Сударыня… Вы простынете.
Девушка махнула рукой с таким видом, что, казалось, ей всё равно – простыть или утопиться. Рука у ней была впечатляюще тонкая, да сама она казалась статуэткой – в серо-голубом платье, хрупкая, светлая, воздушная… В точёных ушах незнакомки Глеб заметил серьги – серебряные с бирюзой, а на руке – такое же колечко. Обручального кольца не было.
Глеб присел на скамейку рядом и осведомился:
- Может, я смогу вам помочь? Что произошло?
Девица помотала головкой.
- Нет. У вас не получится.
Барышня говорила с польским акцентом. Фельдшер показал рукой на запад.
- Вы… оттуда?
Девушка кивнула.
- А в Петербурге как оказались?
Незнакомка закрыла лицо руками. Глеб вздрогнул. То, что он знал из газет – и то, поди, в перевранном виде!.. – могло быть для этой женщины ещё не зажившим ожогом.
Может статься, барышня подглядывала сквозь ресницы, потому как, увидев почти испуганное лицо встречного, отняла руки и улыбнулась.
- Вы, кажется, неплохой человек. Но сделать вы ничего не сможете.
- Конечно, не смогу, пока ничего не знаю.
- Да я… Как бы сказать… военная добыча.
- Чья?! – оторопел Глеб.
- Генерала М.
- Это он вас и довёл? – с народно-медицинской прямотой брякнул фельдшер.
Девушка закрыла лицо платком и закивала.
- Он меня дорогим вином поит да икрой кормит… А у меня потом целыми днями горько во рту. Я говорю ему, а он не верит. Говорит, что я кривляюсь, что я избалованная, что он научит меня послушанию… - незнакомка всхлипнула.
- А-а, - протянул Глеб. – У нас же крепостное право было. Отсюда и пошло: кто заболел, тот виноват, тот лентяй, притворяется.
Барышня застенчиво улыбнулась.
- В Польше то же самое.
- Слушайте… Но зачем он вас спаивает?
- Зачем! – саркастически протянула полячка. – Да разве трезвая рабыня обслужит хозяина так, как пьяная!..
…Барбара и сама не знала, почему так откровенно беседует с незнакомцем. Быть может, она слишком долго молчала. Да и… первый раз с момента пленения с нею говорили по-человечески. Неужели она, полуживая, втоптанная в грязь, ещё может кому-то нравиться?..
- Вот скотина! – рявкнул Глеб. Барбару совсем не покоробили его манеры. – У вас печень не в порядке! И желудок задет! Вам надо срочно садиться на диету!..
- Знаю, - всхлипнула барышня, - я была сестрой милосердия… Пытаюсь объяснить
что-то хозяину, а у него один ответ: ты невоспитанная, ты донельзя разбалованная, ешь, что дают, надо уметь считаться с другими людьми!..
- Лекаря звали?
- Во-первых, на лекаря нужны деньги, а хозяин не даст. Во-вторых, лекарь скажет – садись на диету, а кто мне диету обеспечит? Проще на улицу выкинуть…
- Да-а, - протянул Глеб. – Крепенько же потоптали этого гада, прежде чем до генерала дополз… Может, вам в костёле помощи попросить?
- Я… стесняюсь, - барышня закрыла лицо руками. – Я же падшая…
- Бросьте маяться блажью, а!..
- Потом… Этого человека и русские-то боятся. А поляки сейчас вообще раздавлены. И ещё… Я не очень-то верующая… Потому что… Если есть Бог… Зачем он… До такого доводит?!..
- То есть для вас просить помощи в костёле значит себя потерять?
- Как вы догадались?
- Сам такой же. Слушайте… Этот человек… стал бы искать вас… в Иркутске?
Девушка широко открыла глаза – огромные, серо-зелёные, как уральский камень змеевик.
- В Сибири?!..
- Да я как раз туда собираюсь. Поехали? Надоел мне Петербург не меньше, чем вам.
- Почему?
Глеб поведал незнакомке свою историю. И присовокупил:
- В Иркутске много ваших земляков. Ежели разбежимся, не пропадёте. А вот как добираться… По мне, так единый выход – венчаться. Иначе взятки начнут вымогать на каждом шагу, а денег у меня негусто. Привяжутся, кто мы, почему вместе едем…
- Слушайте… Как вас зовут?
- Звонарёв Глеб Георгиевич. А вас?
- Барбара. Мы же разных вер!..
- Придётся вам принять православие. Я в католичество не пойду, сразу говорю.
- Вы не понимаете, Глеб… Это предательство!..
Глеб достал трубку и нервно закурил.
- Варя, вы сами себя послушайте. В костёл идти – себя потерять. Веру менять – то же самое. Вы запутались, вот и всё. У тех, кто сидит наверху, на то и расчёт – запутать людей и натравить друг на друга. Так что – либо вы подчиняетесь, либо я не смогу помочь.
Конечно, Барбара могла ответить – критиковал овин баню, и была бы совершенно права. Но девушка догадывалась, чем сия перепалка может закончиться. Оставалось надеяться, высоким слогом говоря, что за борт её судна зацепился мостик дружбы, а не абордажный багор.
- Но что я скажу своим в Сибири?
- То, что есть. Сибиряки ко всему привычные, в том числе и поляки. И женщин там мало. Не пропадёте.
- Глеб… А мы поедем… Как брат и сестра?
Глеб молчал, курил и глядел на носки своих сапог. Барбара ждала. Если бы ей годом ранее показали эту сцену на экране волшебного фонаря, полячка пришла бы в ужас. А сейчас дракон враждебной религии подлетел вплотную и готовился её проглотить. Сил на сопротивление не было. Езус-Мария!.. Через что проходили её предки - и как мало оказалось надо ей!.. Жестокий хозяин плюс желудочно-печёночная болячка – и готово, пропала личность. Знали бы товарищи по оружию!.. Хотя… Пожалуй, сейчас они, бредущие в кандалах с запада на восток, поедаемые заживо комарами и мошкой, отлично бы её поняли. Одно дело – находиться между жизнью и смертью на войне и совсем другое дело – на каторге. Кандалы да комары ох как силы высасывают…
Да против смены религии прелюбодеяние, с иноверцем или с кем, вообще птичий грех, подумала Барбара. Глеб не вызывал у неё ни страха, ни отвращения. Нервный, конечно, крикливый… Не особенно красивый – лопоухий, щекастый… Тёмные волосы на пробор расчёсаны – приказчик приказчиком… Слава Богу, хоть побриться догадался, даром что у русских в моде бородки… Вряд ли он из дворян… Зато хоть понимает, что с ней, с Барбарой, происходит. Похоже, он и в постели останется человеком, а не обратится в скота, как это часто бывает с ханжами. Пожалуй, можно подарить ему себя, а там посмотрим, кто кого…
В конце концов! Кому нужны сорванные, растоптанные цветы? А этот, кажется, всерьёз собрался её спасать… Он явно не из тех, кто попользуется и выгонит. Слишком уж честно себя ведёт…
Правая рука Глеба держала носогрейку, а левая лежала на колене. И Барбаре вдруг захотелось припасть губами к его смуглой шершавой руке, зашивавшей операционные швы и принимавшей роды…
О Езус, это ещё что?!.. Неужели в её честный шляхетский род исподтишка пролезла пара-тройка хлопов?.. Или кто-то когда-то дворянство купил?..
Глеб вынул трубку изо рта и заговорил.
- Ох, Варя… Боюсь, из этого мало что выйдет. Я так люблю женщин!..
Барбара уже прикинула, какую будет вести игру. Она пыталась шутить, кокетничать, но голос срывался и предавал её.
- До Иркутска-то довезёте? На полдороге не бросите? А если новую встретите?
- Ну уж! – рявкнул Глеб. – Когда я ставлю себе задачу, я её выполняю!..
- А вы… не попытаетесь… сделать меня матерью… по дороге?
- Я полагаю, это совсем ни к чему, - серьёзно ответил Глеб. – Во-первых, вдруг мы правда доедем до Иркутска и разбежимся. Во-вторых, не знаю, вернётся ли к вам здоровье вообще… Но месяца три вы должны посидеть на диете. Тогда организм худо-бедно оправится. А насчёт детей… разные есть способы…
- Это какие? – вздрогнула Барбара.
- Ну, какие… Прерваться на середине, к примеру…
Барбара облегчённо вздохнула. Да, этот человек правда умел считаться с другими. Мечта генерала М.
Разговор миновал опасный поворот и вошёл в более спокойное русло.
- Варя, вы умеете готовить?
- Нет, - сказала дворянка и всхлипнула.
- А под моим чутким руководством научитесь?
- Наверное, - Барбара улыбнулась сквозь слёзы.
- Вам же особые блюда нужны. Острого, жареного и жирного нельзя. Вина нельзя, водку только по праздникам…
- Наверное, мне вообще пить нельзя, - вздохнула полячка.
- Вот и ладно. По-хорошему, вам бы переодеться… И теплее будет, и найти труднее. Но полностью переодеть вас у меня казны не хватит. Может, плащ купим или шаль?
Девушка кивнула. Как ни странно, предложение убедило её в серьёзных намерениях собеседника.
- Шаль, если можно. И лицо смогу ею закрыть.
- Отлично. А потом на извозчика – и помчим. Может, я на вашу шаль ещё свой сюртук накину. Поди разбери, кто внутри. Или… сейчас вас прикрыть?..
- Если можно, Глеб, - улыбнулась Барбара. Похоже, этот крикливый плебей действительно желал ей добра. Вот только надолго ли его хватит?
- Пока поедем к моим друзьям. К себе я вас не приглашаю – снимаю комнату, хозяйка не позволяет водить гостей. Она и донести может. Потом съезжу за вещами. Идёмте.
Глеб подал Барбаре свой сюртук, затем подал руку и оба быстрым шагом направились к выходу из парка. На проспекте тоже по случаю дождя прохожих было негусто, и никого не удивила спешка промокшей незадачливой парочки.
2.
Сидя на извозчике, Глеб и Барбара молчали. Оба понимали, что беглянку легко будет выследить по акценту. Паненка с любопытством разглядывала проносящиеся мимо предместья столицы, каменные и деревянные домики, берёзы, ели… Слегка морщилась при виде православных церквей… Глеб же при виде храмов старательно, по-школярски, крестился.
Наконец лихач остановился в глухом тупичке подле небольшого деревянного дома за высоким штакетником. Глеб расплатился, подал Барбаре руку… Полячка вздрогнула, будто просыпаясь, и, подобрав подол, спрыгнула на землю.
На веранде сидела темноволосая женщина средних лет, в пенсне, и резала фрукты – видимо, на компот. На даме была широкая, в пол, табачного цвета юбка с оборкой по подолу, и облегающая светлая блуза с длинным рукавом и воротником-стоечкой.
- Здравствуй, Анна, - улыбнулся Глеб. – А где Юрий?
- Не знаю. Уехал и не сказал, куда. Ты, Аннушка, говорит, человек разговорчивый. Много будешь знать – плохо будешь спать.
- Резонно, - протянул Глеб. И взял быка за рога. – Пустишь на пару дней? Не бойся, я с дамой!
- Что за дама? – улыбнулась хозяйка обоим сразу.
- Моя невеста.
- Правда, что ли?! – Анна едва не выронила нож.
- Совершеннейшая правда. Слушай, может, в комнату пройдём? Не хочу светиться...
- Натворил чего? – понизила голос Анна.
- Пошли – объясню, - поставил ультиматум Глеб, и, схватив миску с фруктами, решительно понёс в комнаты.
Изба оказалась обставлена довольно бедно. В первой комнате имели место быть – печь, кровать, стол со стульями, комод, шкаф и посудная полка. Всё это ничуть не походило на тайный дом разврата.
Барбара поняла, что находится в относительной безопасности, и ощутила внезапную слабость. Гостья присела на кровать и осведомилась:
- Сударыня… Я прилягу?
Анна уловила польский акцент и вопросительно взглянула на Глеба. Глеб кивнул. Анна извлекла из комода пару чистых льняных простыней и наволочку. Бесцеремонно кинула всё на руки гостю.
- Постели в той комнате.
- Да я сама, - приподнялась было Барбара.
- Лежи-лежи, - окоротил её Глеб.
Видимо, Барбара всё-таки заснула. Она смутно помнила, как Глеб на руках перенёс её на топчан в соседнюю комнату, накрыл одеялом, но раздеть не решился. Барбара сама разоблачилась до сорочки, кое-как, в полусне, пристроила бельё и платье на стул, попыталась вникнуть в разговор за стенкой – и провалилась в забытьё.
3.
Барбара проснулась среди ночи и не сразу поняла, где находится. Пару минут она даже думала, что всё произошедшее было сном – слишком уж редко такое случается в жизни… Но тут во тьме проступило белое пятно. Смутно знакомый голос сказал:
- Проснулась? Перекусим?
Глеб, без сюртука, в рубахе (брюк в темноте видно не было), присел на топчан в ногах у Барбары. В руках он держал тарелку. Барбара наугад потянулась. На тарелке лежал подсохший кусок калача и чищеная варёная картофелина. Соли не было. Барбара съела пару кусков того и другого, поблагодарила и прилегла обратно. Глеб поставил тарелку на подоконник и хищно наклонился над гостьей.
- Ну что? Сделаем Барбару Журбицкую Варей Звонарёвой?
- Делай, если хочешь, - обречённо ответила Барбара…
Глеб прыгающими пальцами расстегнул рубаху…
…Уже насытившись, Глеб заметил, что Барбара всхлипывает.
- Я что, тебе больно сделал?
- Нет…
- Кислит, горчит?
- Нет… То есть не очень…
- А-а!.. Ты, верно, думаешь, что сменила одного притеснителя на другого?
- Как ты догадался?
- Неважно. Выкладывай, что не так. Легче станет.
- Я не хочу менять веру, имя…
- Придётся. Иначе поймают и вернут. Оружием я не владею, драться толком не умею… Да и умел бы – что толку? А так – будешь мужняя жена. И поди разбери, откуда я тебя взял и где нашёл. Мало ли белокурых.
- Может, сам в католичество перейдёшь? Ты же любишь приключения?
- Я зато католичества не люблю.
- А ты его знаешь?
- Знаю, что раньше инквизиция людей жгла. Этого мне достаточно.
- Слушай… Как ты вообще относишься к моему народу?
- Честно?
- Да.
- Это правда, что у вас в каждом поместье стоит по виселице и пан имеет право вздёрнуть холопа?
- Во-первых, не в каждом! Во-вторых, это давно уже декорация!..
- Всё равно противно.
- Да что ты заладил – раньше, прежде!.. А вы сейчас что с нами делаете?!.. Не так давно детей без согласия родителей в кадетские корпуса забирали. Хуже янычар, ей-Богу… Гимназистам запрещаете говорить на родном языке. Думаешь, легко им уроки отвечать?!.. По подозрению в солдаты отдаёте… В костёлах вешаете… Это хорошо?!..
- Знаешь что!.. Я тут совершенно ни при чём!..
- А я при чём?! Я людей жгла и вешала?!..
Глеб резко сел на топчане и стал натягивать брюки.
- Ладно, спи. Утро вечера мудренее. Как там у вас говорится – переспи ночь с бедой.
Завтра сходим к отцу Всеволоду…
- Это ещё зачем?
- Просто в гости. Побеседовать. Спи.
Барбара, не отвечая, повернулась к стене. Глеб надел рубаху и вышел на улицу. Присел на крыльцо, закурил.
И что теперь, спрашивается, делать с этой звездой? Избить, как сделал бы, судя по лубочным книжонкам, простой русский мужик? Противно. Бросить, как поступил бы, согласно бульварным романам, западный комильфо? Ещё того гаже. Анна меня убьёт, полушутя подумал Глеб.
А если серьёзно, мы, интеллигенция, всю жизнь топчемся на пятачке между холопом и угнетателем. На словах легко сказать – мне отвратительна судьба рабовладельца и раба Кто бишь это придумал, Бернс, что ли? Кто-то англоязычный. А жизнь гнёт направо или налево. Обществу нужен раб. Общество называет раба воспитанным человеком. А если в нынешней гнилой среде и уродится воин, боец по складу характера, общество очень постарается его затоптать. Делается это просто – за глаза распускай о воине грязные сплетни, а в глаза оплёвывай его идеалы. «И далась же тебе эта Россия, эта медицина! Кого ты сможешь вылечить в этой стране?!» России, дескать, уже не поможешь, ты парень взрослый, думай о себе, лобызай барские ручки и лови на лету подачки, ползи потихоньку наверх, и ты поймёшь, что жизнь прекрасна и удивительна. Эдак любой галерник в средневековье мог лизнуть руку надсмотрщику, схватить объедки и прийти к тому же выводу. Подобная участь Глеба не устраивала, а знакомые сетовали, что Звонарёв
с годами абсолютно не умнеет. Двадцать пять, пора бы остепениться… Взвалил на себя непосильную ношу, то бишь пошёл в медицину, а путного сюртука заказать не может.
Интересно, во всём мире общество так устроено или только у нас?..
Господи, какой визг поднимут эти холопы, если он привезёт в Иркутск Варю, а та проболтается. Да, честно говоря, Глеб и сам проболтаться мог – он был не чужд хвастовства. Конечно, ссыльные его поймут. Но обыватели… Воспользовался бедственным положением девушки!.. О, подлец-мерзавец!.. И ведь не будешь каждому объяснять, что сострадания в его душе было не меньше, чем похоти. Да и, упустив одного язвенника – там, в больнице – Глеб решил искупить грех, спасти другую желудочницу… Но люди рабского склада в любом поступке видят похоть, зависть или корысть. Хотя в собраниях охотно рассуждают о высоких материях. Знают, что начальство одобрит…
Что характерно, при виде настоящего деспота интеллигенция встаёт на задние лапки – куда там комнатным собачкам… А потом, схватив подачку, интеллигент на всех углах уверяет, что Н. – весьма достойный человек… А от Глеба Звонарёва подачек не дождёшься. На него всех собак можно свешать.
Понять же, что Глеб всей своей жизнью решил хоть как-то уравновесить опасно перекошенную действительность современной России, у обывателя не хватит ни души, ни мозгов.
Многие говорили, что кланяются ради семьи, и, пока Глеб один, не понять ему сермяжной правды холуйства.
Честно говоря, Глеб и сам побаивался переродиться в холопа. Все говорили, что семья ведёт в рабство. Но, может, они имели в виду работу с утра до вечера, а не умение в ножки кланяться? Вон Всеволод (теперь уже отец Всеволод), на лакея не похож, хоть и глава семьи, глава прихода… До знакомства с ним Глеб был уверен, что поп – тот же самый холоп, только образованный… Ох… Может, хоть Всеволод этой Барбаре голову на место поставит, объяснит, что не всё и не всегда зависит от нас?
Ох… Возможно, он, Глеб, в самом деле поторопился. Не стоило лезть в постель через пять часов после знакомства. Теперь дистанция сократилась, и все шишки, предназначенные генералу М., полетят в Глеба.
Глеб был горяч, неопытен и воображал, что их с Барбарой желания совпадают. Только столкнувшись с холодностью, а потом и со слезами, Глеб понял, что ошибся. Похоже, откачнувшись от роли лакея, Глеб дал крен в сторону деспота…
Всё-таки недаром церковь осуждает гордыню. Глеб от души не любил всё церковное, но там, в больнице, стараясь успокоить оторванного от матери восьмилетнего Пашку, фельдшер говорил ребёнку – не бойся темноты, тебя чёртики нарочно пугают.
А что, если сейчас его тоже чёртики подзуживают?
Может быть, тем, кого Глеб осуждает, родители в детстве не читали книг, а лишь твердили: поклонись, голова не отвалится?.. Вот и результат.
Ну ладно. Если Барбара не захочет, он её больше не тронет. Но венчаться-то всё равно надо, иначе как ехать? Чёрт, чёрт, чёрт!..
Глеб встал, выбил трубку и вдруг поёжился. А вдруг, пока он тут сидит, Варя
что-нибудь сделает над собой? Всё-таки человек после плена… Или, в её представлении, плен продолжается, просто военная добыча от генерала попала к фельдшеру? А фельдшер ещё и хамит!..
Быстрым шагом, стараясь не шуметь, Глеб вернулся в комнату. Варя спала, повернувшись лицом к стене и натянув одеяло до подбородка, видимо, желая спрятаться от всего жестокого мира.
Глеб, не трогая одеяла, прилёг одетый на край топчана и незаметно для себя позабылся сном…
4.
Барбара заснула не сразу.
Наверное, русские в массе своей властный народ, думала Барбара. Стоит с ними переспать, как начинается диктат – то делай, это не делай. Куда генерал с копытом, туда и фельдшер с клешнёй. Вот Стах – тот никогда не пытался ею командовать. Хотя… они и вместе-то были всего ничего. Решились за неделю до провала, когда уже стало ясно, что дело проиграно, когда панический страх пытались заглушить старкой… После разгрома Барбара не видела Стаха ни живого, ни мёртвого. Она боялась спрашивать о его судьбе. Может, он и в Сибири. Интересно, простил бы он ей Глеба? Хотя… Если уж кого прощать, то не Глеба, а генерала-вешателя…
К селу ли, к городу, Барбаре вспомнилась история о том, как одна девушка, то ли полька, то ли украинка, решила повторить Роксолану. Добровольно стала третьей женой довольно крупного крымского феодала, начала давать ему советы и услышала – молчи, женщина… Как часто мы, женщины, уповаем на свои чары – с тем же успехом.
Эх… И почему она родилась барышней, а не кавалером? Вот появись она на свет мужчиной… Да лет на триста без малого пораньше… Она бы всю эту дьяблову деспотию по кирпичикам разнесла!..
…Во сне Барбара увидела себя юношей. И звали того парня Казимиром, и жил он в Смутное время.
- Мы должны взять его, - сказал сотник. – Мы должны заставить его сотрудничать.
- Кто он? – спросил Казимир.
- Православный священник. Говорят, до войны без конца ругался с церковным начальством. Мы пытались на этом сыграть. Не вышло.
- А семья у него есть?
- Отослал неизвестно куда. Эти схизматики тоже не дураки.
- Но почему иду я?
Сотник поглядел на молодого шляхтича и снизошёл до объяснения, хотя вообще-то приказы не обсуждались.
- Капля камень точит. Один уйдёт ни с чем, другой с тем же самым, а на третий раз, глядишь, твердыня и дрогнет. На худой конец, можешь и зарубить. Терпения нашего уже нету. Подозреваю, этот человек с шишами знается. Быдло растявкается, пся крев… Но победителей не судят.
…Казимир шёл по лесу в сопровождении денщика.
- Я буду говорить с ним, а ты, если что, заходи сзади и хватай за шею. Пережимай локтем горло. Или бей в то место, где шея стыкуется с затылком. Потеряет сознание, тут мы его и свяжем.
- Слухайте, пане… А правду говорят, что отец Всеволод – колдун?
- Не позорься. Во-первых, я в колдунов не верю. Во-вторых, отец Всеволод – духовное лицо. Иноверец, правда…
- Во-первых, ясновельможный пан, даже ксёндзы верят в колдунов и ведьм. Недаром инквизиторы жгут этих последних. А во-вторых, другая страна – другие обычаи. Может быть, здесь все попы – чародеи.
- Помолчи, а, холера тяжка!..
Денщик смолк, а в голову Казимира закрались отнюдь не мистические, но от этого не менее тревожные мысли.
«Я не позволяю своим грабить население. Конечно, я скромный десятник и деревенька у меня одна. Но людям обидно. Могли и сотнику пожалиться. Что, если тот решил от меня избавиться? Ну, зарублю я этого попа… А потом меня выдадут на расправу схизматикам?
И все будут довольны…»
…Посреди леса показался четырёхугольный двор, обнесённый кованой ажурной оградой. В середине двора возвышался небольшой храм с куполами-луковицами, а по углам – четыре избушки. Казимир стукнул в дверь ближайшей хаты и под прикрытием денщика вошёл. Гостям повезло. Хозяин был дома.
Навстречу чужанам поднялся полноватый человек с утиным носом, со светлыми усами и бородкой. Одеждой отец Всеволод подозрительно походил на крестьянина. Казимир воровато обшарил глазами бревенчатые стены. Никакого намёка на оружие. Правда, у самого стола, из-за которого встал хозяин, стояла круглая окровавленная чурка. В деревяшку был воткнут топор. Рядом высилась печь, а на печи в горшке булькала говядина. Сам рубит мясо, удивился шляхтич. Слуг у него, что ли, нету?..
Денщик попробовал было обойти священника сзади, но отец Всеволод, зябко ёжась и совершенно не боясь замарать рубаху, привалился спиной к печи, как бы ненароком положив могутную десницу на топорище.
- Ты пойдёшь с нами, - сказал Казимир, кладя руку на саблю. – Или ты умрёшь. Выбирай.
Отец Всеволод будто не слышал. Когда он заговорил, глухие его слова напомнили Казимиру удары колокола.
- Блажен… муж… иже… не иде… на совет… нечестивых. Отвечайте, зачем…вы…
сюда… пришли? Кто…вас…сюда…звал?
Казимир чутьём понял, что речь не о них двоих, а вообще о поляках. И он решил объяснить.
- Нас позвал сюда долг. Вы, белые люди, живёте под пятой тиранов, как дикари. Не стыдно?
- Это… наш…выбор. Ваши…магнаты…ещё хуже…нашего… царя. А вам… не стыдно…лезть…на чужую…землю?
- Мы хотим вам помочь! Вытащить вас их трясины!..
- Это… предлог. А причина… та, что… королю…и… магнатам…нужна земля…и…меха. Вас…всех…ждёт…расплата. Долгая…и…жестокая.
Отец Всеволод неожиданно перестал гипнотизировать гостя и нормальным тоном добавил:
- Подумай об этом на досуге, сын мой. А пока иди и не греши больше. Не отвлекай людей пустяками.
Казимир потянул саблю из ножен и вдруг оказался в тумане. В висках и ушах кузнечным молотом застучала-забухала кровь. Шляхтич понял, что сейчас упадёт и медленно, стараясь не терять достоинства, попятился к двери. Уже во дворе он вспомнил, что совсем забыл о денщике. Тут-то и навалился стыд. Соратники бы сказали, что воин-слуга всего-навсего быдло, жизнь рыцаря важнее… Но эта мысль не принесла облегчения.
- Пане! Ну что я говорил!..
Казимир обернулся к дровянику. Денщик сидел на отсырелом бревне, тщетно пытаясь дрожащими пальцами набить трубку.
- Ты что! – прошипел шляхтич. – Это же храмовый двор! Да поп тебя сейчас…
- И я про то же! – застучал зубами денщик. – Этот аспид и повязать может… а мы и пальцем не шевельнём… Или вам, ясновельможный пан, к шишам в гости захотелось?
- Меньше болтай! Мажем пятки салом, пока не поздно! – шёпотом приказал Казимир,
и вечерние гости бочком-бочком покинули церковный двор.
…Барбара проснулась и вспомнила, что на дворе просвещённый девятнадцатый век, в котором она, как назло, уродилась женщиной. Поглядела на спящего рядом Глеба. Уж не этот ли доктор-лекарь, из-под каменного моста аптекарь ей насылает такие сны? Говорят, телепатия существует…
Барбара не заметила, как уснула и вновь увидела себя Казимиром. Бывший десятник лежал на топчане. Правая рука не повиновалась ему. В горнице было светло. Казимир скосил глаза и увидел, что рука, скованная деревянной шиной, лежит поверх одеяла, а ещё чуть правее на деревянном стуле сидит отец Всеволод. На сей раз служитель Бога был в рясе.
- Что…случилось? – выдавил из себя Казимир.
- Ваши отступили… Можно сказать, бежали. Тебя, раненого, бросили, а я тебя выходил.
- Ты… меня выходил? Зачем?!..
- Ты не позволял своим издеваться над людьми. Сие трудно, особливо в ратную пору. А тебе удавалось. Ты достоин жить дальше.
Казимир, переваривая услышанное, облизнул пересохшие губы. Отец Всеволод протянул ему чашу с брусничной водой.
- На, попей.
- Спасибо, отец, - поблагодарил Казимир и закрыл глаза.
…Барбара проснулась почти в ужасе. Уже светало, но Глеб ещё спал. На столе рядом с топчаном лежали два рубля, бумага и карандаш. Паненка быстро оделась. Фельдшер, слава Езусу, не проснулся.
«Глеб! Я не сержусь на тебя, но ехать в Иркутск не хочу. Земляка я и в Петербурге найду. Прости».
Чувствуя себя проституткой, Барбара взяла один рубль, сунула купюру за корсаж, влезла на подоконник (слава Езусу, было невысоко) и спрыгнула в сад. Через минуту за ней стукнула калитка.
5.
План Барбары был прост – добраться до костёла и обратиться за помощью к священнослужителю. Поймать извозчика даже здесь, в предместье, ранним утром, оказалось нетрудно, но, уже сидя в пролётке, девушка призадумалась. Говорить ксендзу всё как есть про Глеба паненке не хотелось. Всё-таки государство здесь полицейское, а связи у генерала М. огромные… Ох, не Глебу, не жалкому лекаришке, тягаться с военачальником. Быть может, выдать фельдшера за офицера? Это мысль! Та-ак, поручик кавалерии по имени, допустим, Сергей позвал Барбару уехать… нет, не в Сибирь, а где бишь ещё в империи много ляхов? Есть! Украина!
Словом, как в анекдоте. Верно ли, что Янковский выиграл в лотерею пианино? Верно, только не Янковский, а Яблоновский, не выиграл, а проиграл, не фортепиано, а червонец, не в лотерею, а в карты. Даже если ксендз сотрудничает с охранкой, пусть-ка поищут черную лошадь в ночной степи.
Да и про то, что проступок успел свершиться, служителю Божию ведать не обязательно.
Конечно, лгать ксендзу – грех, хуже блуда со схизматиком, но Барбара всерьёз тревожилась за Глеба. Да, она к нему уже не вернётся. Но парень не виноват, что крещён в другой вере. Он честно хотел ей помочь.
Дай-то Бог, чтобы все её страхи оказались пустыми, греховными!..
…Костёл был красно-кирпичный, двухбашенный, стремящийся в небо. Он походил на средневековую крепость, обложенную со всех сторон мелкими купеческими особнячками, похожими, помстилось Барбаре, на осадные вражеские повозки. Православной церкви поблизости не было. И то ладно.
Барбара поёжилась. Знали бы прохожие, что у неё в голове!..
Но тут мимо прошла молодая женщина интеллигентного вида с мальчиком лет шести. Мальчик остановился и обернулся к храму.
- Гляди, маменька! Сказочный дворец!..
Дама улыбнулась.
- Да, красиво. Пойдём, нас папенька потеряет.
А Барбаре вдруг стало легко, почти солнечно. Надо же, она ещё могла чему-то радоваться…
6.
Пройдя костёльный дворик и войдя в храм, Барбара обратилась к служке и очень скоро стояла на коленях у решётчатого оконца исповедальни. Рассказывая ксёндзу сказку, паненка была уверена в своей внутренней, окончательной правоте. Может быть, поэтому всё сошло.
Выслушав исповедь, служитель Бога выбрался из своей клетушки и торжественно протянул руку, благословляя сестру по вере. При виде невысокой, шарообразной, такой уютно-домашней фигуры священнослужителя Барбара даже ощутила что-то вроде раскаяния. И этому человеку ей пришлось врать. Какая же она всё-таки грешница, лживая, грязная. Наверное, раньше следовало обратиться сюда. И чего она, глупышка, боялась? Никто и не думал попрекать её генералом.
- Пойдём, дочь моя, - позвал ксёндз. – Пересиди в одной из наших скромных келий, а там подумаем, что делать.
Напряжение последних суток отпустило беглянку. Барбара была как в тумане. Машинально следуя за пастырем, она покинула храмовый двор, подошла к какому-то подсобному флигельку, стоящему по ту сторону кирпичной ограды, вошла в комнату… Служитель алтаря удалился. Барбара посмотрела на застеленную постель, но прилечь на неё не решилась и выбрала кресло-качалку. Вошла служанка, поставила на стол белый хлеб и молоко. Барбара выпила, но от молока закислило. Гостья начала тихонько покачиваться в кресле и не заметила, как погрузилась в дрёму.
…Барбара проснулась, как от толчка. Форточка была открыта. С улицы доносился знакомый голос. Спрыгнув с качалки – та громко стукнула – Барбара подошла к окну. Слава Езусу, на окне висела штора а-ля рыбачья сеть. Снаружи Барбару не было видно, ей же открывался широкий обзор.
…К горлу подкатил горький ком чёрного дыма. Печень в ужасе сжалась, выбросив желчь в желудок. Желчь поднялась по пищеводу и затопила рот. Сплюнуть было некуда. Оставалось глотать, но желчь поднималась обратно.
По тротуару рядом с маленькой фигуркой пожилого ксендза чёткой военной поступью вышагивал генерал М. Он был в штатском. Барбара поймала себя на мысли, что штатский костюм идёт бывшему хозяину, хотя лысина и мешки под глазами выдавали почтенный возраст.
Ксёндз, несмотря на полноту, предупредительно забегал вперёд гостя, заглядывая тому в глаза. Барбара даже почувствовала нечто вроде омерзения. Земляк, называется…
- Вы – человек почтенный, положительный, - вещал ксендз. – Полагаю, вы не обидите бедную девушку. Конечно, у молодых женщин могут быть и обиды, и пустые страхи относительно здоровья…
Пустые страхи! Барбара чуть было не сплюнула желчью на штору, но удержалась. Как истинная полячка, она была аккуратна и бережлива – в том числе и к чужому. Порою в ущерб себе.
- Да, она привереда, конечно, - сетовал генерал. – Ноет и ноет… Лекаря ей подай… Знаем мы сих эскулапов. Только денежки тянут, а толку чуть. Проще новую девку захватить.
- Да, вы человек смелый, для вас это пустяки, - мячиком скакнул ксендз.
У Барбары потемнело в глазах. Позорище!..
- Пороть таких надо, - поделился мудростью генерал. – Её счастье, что я – человек интеллигентный, воспитанный…
- Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, - бобиком прыгал ксёндз. – Мы ей сейчас эфирную масочку на лицо. А на улице скажем – плохо барышне стало…
- С ейной сестрой бывает, - кивнул старый воин.
- Женщине нужен хозяин, - гнул свою линию служитель Божий. – Крепкий хозяин, серьёзный. А этот офицеришка поиграется да в бордель продаст…
Офицеришка! Барбара вспомнила, что ей удалось околпачить церковника, и эта мысль вернула ей силы. Даже горечь во рту поубавилась.
Ксёндз и генерал должны были обогнуть квартал. Барбара потерпела наугад четверть минуты, затем испугалась, что может и не успеть.
Влезла на подоконник (второй раз за день!), толкнула от себя створку, спрыгнула и спряталась за кустами цветущего шиповника. Вначале Барбара, пригнувшись, делала вид, что ищет вещь, упавшую из окна, затем расхрабрилась, выпрямилась и пошла по тоннелю, образованному стеной флигеля и стеной шиповника. На повороте стена шиповника кончилась. Барбара вышла на перекрёсток… и обомлела. Из пролётки деловито вылезал её давешний знакомец Глеб Звонарёв.
- Стой! Не отпускай лихача!..
…Сидя на извозчике, Барбара спрятала лицо на груди у Глеба. Частично это была предосторожность, но…
Главное заключалось в другом. Этот человек пришёл за ней. Чувствуя на рёбрах властные пальцы Глеба, Барбара вспомнила, как в крутые годы хмельничины, всего лишь два с небольшим века назад, вожди еврейских общин просились в рабство к мусульманам – лишь бы спасти людей от смерти и пыток. Наверное, так могли поступать и поляки, простые и не очень. Сейчас Барбара хорошо понимала этих людей…
7.
- Как ты нашёл меня?
- На твоём месте я пошёл бы в храм. Если уж искать земляка, то там.
- Но в Петербурге несколько костёлов!..
- Я бы обошёл все.
- А если бы не нашёл меня?
- Не знаю… Возможно, покрутился бы у особняка генерала М. недельку-другую. Может, походил бы по злачным местам.
- А если бы и там не обнаружил?
- Один бы уехал. Ты ведь сама сбежала, в конце-то концов.
Год назад я бы обиделась на такие речи, подумала Барбара. Но сейчас она была благодарна Глебу за честность.
Барбара ждала всего – от шуточек до ругани, если не хуже, но Глеб был серьёзен и уважителен. Даже странно для разговора в постели…
- Ну, ты молодец. Такую байку придумала… Можно ещё пару дней у Анны прожить. А так бы – срываться пришлось.
- Знаешь, я слыхала, что некоторые святые отцы – подлецы, но не очень-то верила… Думала, наговаривают на них. А вышло…
- Кто знает… Может, он тебя на каких-нибудь пленных выменивал. Государство деспотическое…Кое-где и прогнуться надо…
Барбара приподнялась на локте и посмотрела сверху на Глеба. Его носатое щекастое лицо, освещённое падавшими из окна лунными лучами, было непроницаемо, как маска сибирского шамана. Барбара не ожидала от простоватого фельдшера такого широкомыслия.
Впрочем, они ещё только начинали познавать друг друга…
Стояло дождливое петербургское лето 1864 года.
Когда фельдшер Глеб Звонарёв решился идти через парк – отчасти чтобы сократить путь, отчасти чтобы подышать свежим воздухом – тучи уже набухали, как тесто в квашне, но такого ливня Глеб не ожидал. Впрочем, ему уже всё было едино. Несколько лет назад прибыл он в северную столицу и поступил сперва в железнодорожный институт, затем понял, что это не его стезя и пошёл в военно-медицинскую академию. За год до получения диплома в Иркутске умер отец, и наступила, как выражались студиозусы, карманная чахотка. Глеб сдал экзамен на фельдшера, устроился в одну из питерских лечебниц, но не проработал и года. Фельдшер заметил, что больных худо кормят, и пошёл советоваться с начальством. Те покивали, обещали разобраться. А через пару дней во время Глебова дежурства умер пациент. Глеб думал на сердце, а во рту у покойного обнаружилась кровь, значит, произошло прободение язвы желудка. Глебу велели немедленно увольняться, хотя другим, по слухам, такое сходило с рук…
Ежась от холода и дрожа от ярости на весь Петербург, Глеб не заметил, как сбился с мощёной дорожки и по боковой тропке неожиданно для себя вышёл к деревянной беседке. С крыши уже ливмя лило.
Внутри ажурной конструкции сидела барышня и плакала. Глеб остановился, кашлянул и сказал:
- Сударыня… Вы простынете.
Девушка махнула рукой с таким видом, что, казалось, ей всё равно – простыть или утопиться. Рука у ней была впечатляюще тонкая, да сама она казалась статуэткой – в серо-голубом платье, хрупкая, светлая, воздушная… В точёных ушах незнакомки Глеб заметил серьги – серебряные с бирюзой, а на руке – такое же колечко. Обручального кольца не было.
Глеб присел на скамейку рядом и осведомился:
- Может, я смогу вам помочь? Что произошло?
Девица помотала головкой.
- Нет. У вас не получится.
Барышня говорила с польским акцентом. Фельдшер показал рукой на запад.
- Вы… оттуда?
Девушка кивнула.
- А в Петербурге как оказались?
Незнакомка закрыла лицо руками. Глеб вздрогнул. То, что он знал из газет – и то, поди, в перевранном виде!.. – могло быть для этой женщины ещё не зажившим ожогом.
Может статься, барышня подглядывала сквозь ресницы, потому как, увидев почти испуганное лицо встречного, отняла руки и улыбнулась.
- Вы, кажется, неплохой человек. Но сделать вы ничего не сможете.
- Конечно, не смогу, пока ничего не знаю.
- Да я… Как бы сказать… военная добыча.
- Чья?! – оторопел Глеб.
- Генерала М.
- Это он вас и довёл? – с народно-медицинской прямотой брякнул фельдшер.
Девушка закрыла лицо платком и закивала.
- Он меня дорогим вином поит да икрой кормит… А у меня потом целыми днями горько во рту. Я говорю ему, а он не верит. Говорит, что я кривляюсь, что я избалованная, что он научит меня послушанию… - незнакомка всхлипнула.
- А-а, - протянул Глеб. – У нас же крепостное право было. Отсюда и пошло: кто заболел, тот виноват, тот лентяй, притворяется.
Барышня застенчиво улыбнулась.
- В Польше то же самое.
- Слушайте… Но зачем он вас спаивает?
- Зачем! – саркастически протянула полячка. – Да разве трезвая рабыня обслужит хозяина так, как пьяная!..
…Барбара и сама не знала, почему так откровенно беседует с незнакомцем. Быть может, она слишком долго молчала. Да и… первый раз с момента пленения с нею говорили по-человечески. Неужели она, полуживая, втоптанная в грязь, ещё может кому-то нравиться?..
- Вот скотина! – рявкнул Глеб. Барбару совсем не покоробили его манеры. – У вас печень не в порядке! И желудок задет! Вам надо срочно садиться на диету!..
- Знаю, - всхлипнула барышня, - я была сестрой милосердия… Пытаюсь объяснить
что-то хозяину, а у него один ответ: ты невоспитанная, ты донельзя разбалованная, ешь, что дают, надо уметь считаться с другими людьми!..
- Лекаря звали?
- Во-первых, на лекаря нужны деньги, а хозяин не даст. Во-вторых, лекарь скажет – садись на диету, а кто мне диету обеспечит? Проще на улицу выкинуть…
- Да-а, - протянул Глеб. – Крепенько же потоптали этого гада, прежде чем до генерала дополз… Может, вам в костёле помощи попросить?
- Я… стесняюсь, - барышня закрыла лицо руками. – Я же падшая…
- Бросьте маяться блажью, а!..
- Потом… Этого человека и русские-то боятся. А поляки сейчас вообще раздавлены. И ещё… Я не очень-то верующая… Потому что… Если есть Бог… Зачем он… До такого доводит?!..
- То есть для вас просить помощи в костёле значит себя потерять?
- Как вы догадались?
- Сам такой же. Слушайте… Этот человек… стал бы искать вас… в Иркутске?
Девушка широко открыла глаза – огромные, серо-зелёные, как уральский камень змеевик.
- В Сибири?!..
- Да я как раз туда собираюсь. Поехали? Надоел мне Петербург не меньше, чем вам.
- Почему?
Глеб поведал незнакомке свою историю. И присовокупил:
- В Иркутске много ваших земляков. Ежели разбежимся, не пропадёте. А вот как добираться… По мне, так единый выход – венчаться. Иначе взятки начнут вымогать на каждом шагу, а денег у меня негусто. Привяжутся, кто мы, почему вместе едем…
- Слушайте… Как вас зовут?
- Звонарёв Глеб Георгиевич. А вас?
- Барбара. Мы же разных вер!..
- Придётся вам принять православие. Я в католичество не пойду, сразу говорю.
- Вы не понимаете, Глеб… Это предательство!..
Глеб достал трубку и нервно закурил.
- Варя, вы сами себя послушайте. В костёл идти – себя потерять. Веру менять – то же самое. Вы запутались, вот и всё. У тех, кто сидит наверху, на то и расчёт – запутать людей и натравить друг на друга. Так что – либо вы подчиняетесь, либо я не смогу помочь.
Конечно, Барбара могла ответить – критиковал овин баню, и была бы совершенно права. Но девушка догадывалась, чем сия перепалка может закончиться. Оставалось надеяться, высоким слогом говоря, что за борт её судна зацепился мостик дружбы, а не абордажный багор.
- Но что я скажу своим в Сибири?
- То, что есть. Сибиряки ко всему привычные, в том числе и поляки. И женщин там мало. Не пропадёте.
- Глеб… А мы поедем… Как брат и сестра?
Глеб молчал, курил и глядел на носки своих сапог. Барбара ждала. Если бы ей годом ранее показали эту сцену на экране волшебного фонаря, полячка пришла бы в ужас. А сейчас дракон враждебной религии подлетел вплотную и готовился её проглотить. Сил на сопротивление не было. Езус-Мария!.. Через что проходили её предки - и как мало оказалось надо ей!.. Жестокий хозяин плюс желудочно-печёночная болячка – и готово, пропала личность. Знали бы товарищи по оружию!.. Хотя… Пожалуй, сейчас они, бредущие в кандалах с запада на восток, поедаемые заживо комарами и мошкой, отлично бы её поняли. Одно дело – находиться между жизнью и смертью на войне и совсем другое дело – на каторге. Кандалы да комары ох как силы высасывают…
Да против смены религии прелюбодеяние, с иноверцем или с кем, вообще птичий грех, подумала Барбара. Глеб не вызывал у неё ни страха, ни отвращения. Нервный, конечно, крикливый… Не особенно красивый – лопоухий, щекастый… Тёмные волосы на пробор расчёсаны – приказчик приказчиком… Слава Богу, хоть побриться догадался, даром что у русских в моде бородки… Вряд ли он из дворян… Зато хоть понимает, что с ней, с Барбарой, происходит. Похоже, он и в постели останется человеком, а не обратится в скота, как это часто бывает с ханжами. Пожалуй, можно подарить ему себя, а там посмотрим, кто кого…
В конце концов! Кому нужны сорванные, растоптанные цветы? А этот, кажется, всерьёз собрался её спасать… Он явно не из тех, кто попользуется и выгонит. Слишком уж честно себя ведёт…
Правая рука Глеба держала носогрейку, а левая лежала на колене. И Барбаре вдруг захотелось припасть губами к его смуглой шершавой руке, зашивавшей операционные швы и принимавшей роды…
О Езус, это ещё что?!.. Неужели в её честный шляхетский род исподтишка пролезла пара-тройка хлопов?.. Или кто-то когда-то дворянство купил?..
Глеб вынул трубку изо рта и заговорил.
- Ох, Варя… Боюсь, из этого мало что выйдет. Я так люблю женщин!..
Барбара уже прикинула, какую будет вести игру. Она пыталась шутить, кокетничать, но голос срывался и предавал её.
- До Иркутска-то довезёте? На полдороге не бросите? А если новую встретите?
- Ну уж! – рявкнул Глеб. – Когда я ставлю себе задачу, я её выполняю!..
- А вы… не попытаетесь… сделать меня матерью… по дороге?
- Я полагаю, это совсем ни к чему, - серьёзно ответил Глеб. – Во-первых, вдруг мы правда доедем до Иркутска и разбежимся. Во-вторых, не знаю, вернётся ли к вам здоровье вообще… Но месяца три вы должны посидеть на диете. Тогда организм худо-бедно оправится. А насчёт детей… разные есть способы…
- Это какие? – вздрогнула Барбара.
- Ну, какие… Прерваться на середине, к примеру…
Барбара облегчённо вздохнула. Да, этот человек правда умел считаться с другими. Мечта генерала М.
Разговор миновал опасный поворот и вошёл в более спокойное русло.
- Варя, вы умеете готовить?
- Нет, - сказала дворянка и всхлипнула.
- А под моим чутким руководством научитесь?
- Наверное, - Барбара улыбнулась сквозь слёзы.
- Вам же особые блюда нужны. Острого, жареного и жирного нельзя. Вина нельзя, водку только по праздникам…
- Наверное, мне вообще пить нельзя, - вздохнула полячка.
- Вот и ладно. По-хорошему, вам бы переодеться… И теплее будет, и найти труднее. Но полностью переодеть вас у меня казны не хватит. Может, плащ купим или шаль?
Девушка кивнула. Как ни странно, предложение убедило её в серьёзных намерениях собеседника.
- Шаль, если можно. И лицо смогу ею закрыть.
- Отлично. А потом на извозчика – и помчим. Может, я на вашу шаль ещё свой сюртук накину. Поди разбери, кто внутри. Или… сейчас вас прикрыть?..
- Если можно, Глеб, - улыбнулась Барбара. Похоже, этот крикливый плебей действительно желал ей добра. Вот только надолго ли его хватит?
- Пока поедем к моим друзьям. К себе я вас не приглашаю – снимаю комнату, хозяйка не позволяет водить гостей. Она и донести может. Потом съезжу за вещами. Идёмте.
Глеб подал Барбаре свой сюртук, затем подал руку и оба быстрым шагом направились к выходу из парка. На проспекте тоже по случаю дождя прохожих было негусто, и никого не удивила спешка промокшей незадачливой парочки.
2.
Сидя на извозчике, Глеб и Барбара молчали. Оба понимали, что беглянку легко будет выследить по акценту. Паненка с любопытством разглядывала проносящиеся мимо предместья столицы, каменные и деревянные домики, берёзы, ели… Слегка морщилась при виде православных церквей… Глеб же при виде храмов старательно, по-школярски, крестился.
Наконец лихач остановился в глухом тупичке подле небольшого деревянного дома за высоким штакетником. Глеб расплатился, подал Барбаре руку… Полячка вздрогнула, будто просыпаясь, и, подобрав подол, спрыгнула на землю.
На веранде сидела темноволосая женщина средних лет, в пенсне, и резала фрукты – видимо, на компот. На даме была широкая, в пол, табачного цвета юбка с оборкой по подолу, и облегающая светлая блуза с длинным рукавом и воротником-стоечкой.
- Здравствуй, Анна, - улыбнулся Глеб. – А где Юрий?
- Не знаю. Уехал и не сказал, куда. Ты, Аннушка, говорит, человек разговорчивый. Много будешь знать – плохо будешь спать.
- Резонно, - протянул Глеб. И взял быка за рога. – Пустишь на пару дней? Не бойся, я с дамой!
- Что за дама? – улыбнулась хозяйка обоим сразу.
- Моя невеста.
- Правда, что ли?! – Анна едва не выронила нож.
- Совершеннейшая правда. Слушай, может, в комнату пройдём? Не хочу светиться...
- Натворил чего? – понизила голос Анна.
- Пошли – объясню, - поставил ультиматум Глеб, и, схватив миску с фруктами, решительно понёс в комнаты.
Изба оказалась обставлена довольно бедно. В первой комнате имели место быть – печь, кровать, стол со стульями, комод, шкаф и посудная полка. Всё это ничуть не походило на тайный дом разврата.
Барбара поняла, что находится в относительной безопасности, и ощутила внезапную слабость. Гостья присела на кровать и осведомилась:
- Сударыня… Я прилягу?
Анна уловила польский акцент и вопросительно взглянула на Глеба. Глеб кивнул. Анна извлекла из комода пару чистых льняных простыней и наволочку. Бесцеремонно кинула всё на руки гостю.
- Постели в той комнате.
- Да я сама, - приподнялась было Барбара.
- Лежи-лежи, - окоротил её Глеб.
Видимо, Барбара всё-таки заснула. Она смутно помнила, как Глеб на руках перенёс её на топчан в соседнюю комнату, накрыл одеялом, но раздеть не решился. Барбара сама разоблачилась до сорочки, кое-как, в полусне, пристроила бельё и платье на стул, попыталась вникнуть в разговор за стенкой – и провалилась в забытьё.
3.
Барбара проснулась среди ночи и не сразу поняла, где находится. Пару минут она даже думала, что всё произошедшее было сном – слишком уж редко такое случается в жизни… Но тут во тьме проступило белое пятно. Смутно знакомый голос сказал:
- Проснулась? Перекусим?
Глеб, без сюртука, в рубахе (брюк в темноте видно не было), присел на топчан в ногах у Барбары. В руках он держал тарелку. Барбара наугад потянулась. На тарелке лежал подсохший кусок калача и чищеная варёная картофелина. Соли не было. Барбара съела пару кусков того и другого, поблагодарила и прилегла обратно. Глеб поставил тарелку на подоконник и хищно наклонился над гостьей.
- Ну что? Сделаем Барбару Журбицкую Варей Звонарёвой?
- Делай, если хочешь, - обречённо ответила Барбара…
Глеб прыгающими пальцами расстегнул рубаху…
…Уже насытившись, Глеб заметил, что Барбара всхлипывает.
- Я что, тебе больно сделал?
- Нет…
- Кислит, горчит?
- Нет… То есть не очень…
- А-а!.. Ты, верно, думаешь, что сменила одного притеснителя на другого?
- Как ты догадался?
- Неважно. Выкладывай, что не так. Легче станет.
- Я не хочу менять веру, имя…
- Придётся. Иначе поймают и вернут. Оружием я не владею, драться толком не умею… Да и умел бы – что толку? А так – будешь мужняя жена. И поди разбери, откуда я тебя взял и где нашёл. Мало ли белокурых.
- Может, сам в католичество перейдёшь? Ты же любишь приключения?
- Я зато католичества не люблю.
- А ты его знаешь?
- Знаю, что раньше инквизиция людей жгла. Этого мне достаточно.
- Слушай… Как ты вообще относишься к моему народу?
- Честно?
- Да.
- Это правда, что у вас в каждом поместье стоит по виселице и пан имеет право вздёрнуть холопа?
- Во-первых, не в каждом! Во-вторых, это давно уже декорация!..
- Всё равно противно.
- Да что ты заладил – раньше, прежде!.. А вы сейчас что с нами делаете?!.. Не так давно детей без согласия родителей в кадетские корпуса забирали. Хуже янычар, ей-Богу… Гимназистам запрещаете говорить на родном языке. Думаешь, легко им уроки отвечать?!.. По подозрению в солдаты отдаёте… В костёлах вешаете… Это хорошо?!..
- Знаешь что!.. Я тут совершенно ни при чём!..
- А я при чём?! Я людей жгла и вешала?!..
Глеб резко сел на топчане и стал натягивать брюки.
- Ладно, спи. Утро вечера мудренее. Как там у вас говорится – переспи ночь с бедой.
Завтра сходим к отцу Всеволоду…
- Это ещё зачем?
- Просто в гости. Побеседовать. Спи.
Барбара, не отвечая, повернулась к стене. Глеб надел рубаху и вышел на улицу. Присел на крыльцо, закурил.
И что теперь, спрашивается, делать с этой звездой? Избить, как сделал бы, судя по лубочным книжонкам, простой русский мужик? Противно. Бросить, как поступил бы, согласно бульварным романам, западный комильфо? Ещё того гаже. Анна меня убьёт, полушутя подумал Глеб.
А если серьёзно, мы, интеллигенция, всю жизнь топчемся на пятачке между холопом и угнетателем. На словах легко сказать – мне отвратительна судьба рабовладельца и раба Кто бишь это придумал, Бернс, что ли? Кто-то англоязычный. А жизнь гнёт направо или налево. Обществу нужен раб. Общество называет раба воспитанным человеком. А если в нынешней гнилой среде и уродится воин, боец по складу характера, общество очень постарается его затоптать. Делается это просто – за глаза распускай о воине грязные сплетни, а в глаза оплёвывай его идеалы. «И далась же тебе эта Россия, эта медицина! Кого ты сможешь вылечить в этой стране?!» России, дескать, уже не поможешь, ты парень взрослый, думай о себе, лобызай барские ручки и лови на лету подачки, ползи потихоньку наверх, и ты поймёшь, что жизнь прекрасна и удивительна. Эдак любой галерник в средневековье мог лизнуть руку надсмотрщику, схватить объедки и прийти к тому же выводу. Подобная участь Глеба не устраивала, а знакомые сетовали, что Звонарёв
с годами абсолютно не умнеет. Двадцать пять, пора бы остепениться… Взвалил на себя непосильную ношу, то бишь пошёл в медицину, а путного сюртука заказать не может.
Интересно, во всём мире общество так устроено или только у нас?..
Господи, какой визг поднимут эти холопы, если он привезёт в Иркутск Варю, а та проболтается. Да, честно говоря, Глеб и сам проболтаться мог – он был не чужд хвастовства. Конечно, ссыльные его поймут. Но обыватели… Воспользовался бедственным положением девушки!.. О, подлец-мерзавец!.. И ведь не будешь каждому объяснять, что сострадания в его душе было не меньше, чем похоти. Да и, упустив одного язвенника – там, в больнице – Глеб решил искупить грех, спасти другую желудочницу… Но люди рабского склада в любом поступке видят похоть, зависть или корысть. Хотя в собраниях охотно рассуждают о высоких материях. Знают, что начальство одобрит…
Что характерно, при виде настоящего деспота интеллигенция встаёт на задние лапки – куда там комнатным собачкам… А потом, схватив подачку, интеллигент на всех углах уверяет, что Н. – весьма достойный человек… А от Глеба Звонарёва подачек не дождёшься. На него всех собак можно свешать.
Понять же, что Глеб всей своей жизнью решил хоть как-то уравновесить опасно перекошенную действительность современной России, у обывателя не хватит ни души, ни мозгов.
Многие говорили, что кланяются ради семьи, и, пока Глеб один, не понять ему сермяжной правды холуйства.
Честно говоря, Глеб и сам побаивался переродиться в холопа. Все говорили, что семья ведёт в рабство. Но, может, они имели в виду работу с утра до вечера, а не умение в ножки кланяться? Вон Всеволод (теперь уже отец Всеволод), на лакея не похож, хоть и глава семьи, глава прихода… До знакомства с ним Глеб был уверен, что поп – тот же самый холоп, только образованный… Ох… Может, хоть Всеволод этой Барбаре голову на место поставит, объяснит, что не всё и не всегда зависит от нас?
Ох… Возможно, он, Глеб, в самом деле поторопился. Не стоило лезть в постель через пять часов после знакомства. Теперь дистанция сократилась, и все шишки, предназначенные генералу М., полетят в Глеба.
Глеб был горяч, неопытен и воображал, что их с Барбарой желания совпадают. Только столкнувшись с холодностью, а потом и со слезами, Глеб понял, что ошибся. Похоже, откачнувшись от роли лакея, Глеб дал крен в сторону деспота…
Всё-таки недаром церковь осуждает гордыню. Глеб от души не любил всё церковное, но там, в больнице, стараясь успокоить оторванного от матери восьмилетнего Пашку, фельдшер говорил ребёнку – не бойся темноты, тебя чёртики нарочно пугают.
А что, если сейчас его тоже чёртики подзуживают?
Может быть, тем, кого Глеб осуждает, родители в детстве не читали книг, а лишь твердили: поклонись, голова не отвалится?.. Вот и результат.
Ну ладно. Если Барбара не захочет, он её больше не тронет. Но венчаться-то всё равно надо, иначе как ехать? Чёрт, чёрт, чёрт!..
Глеб встал, выбил трубку и вдруг поёжился. А вдруг, пока он тут сидит, Варя
что-нибудь сделает над собой? Всё-таки человек после плена… Или, в её представлении, плен продолжается, просто военная добыча от генерала попала к фельдшеру? А фельдшер ещё и хамит!..
Быстрым шагом, стараясь не шуметь, Глеб вернулся в комнату. Варя спала, повернувшись лицом к стене и натянув одеяло до подбородка, видимо, желая спрятаться от всего жестокого мира.
Глеб, не трогая одеяла, прилёг одетый на край топчана и незаметно для себя позабылся сном…
4.
Барбара заснула не сразу.
Наверное, русские в массе своей властный народ, думала Барбара. Стоит с ними переспать, как начинается диктат – то делай, это не делай. Куда генерал с копытом, туда и фельдшер с клешнёй. Вот Стах – тот никогда не пытался ею командовать. Хотя… они и вместе-то были всего ничего. Решились за неделю до провала, когда уже стало ясно, что дело проиграно, когда панический страх пытались заглушить старкой… После разгрома Барбара не видела Стаха ни живого, ни мёртвого. Она боялась спрашивать о его судьбе. Может, он и в Сибири. Интересно, простил бы он ей Глеба? Хотя… Если уж кого прощать, то не Глеба, а генерала-вешателя…
К селу ли, к городу, Барбаре вспомнилась история о том, как одна девушка, то ли полька, то ли украинка, решила повторить Роксолану. Добровольно стала третьей женой довольно крупного крымского феодала, начала давать ему советы и услышала – молчи, женщина… Как часто мы, женщины, уповаем на свои чары – с тем же успехом.
Эх… И почему она родилась барышней, а не кавалером? Вот появись она на свет мужчиной… Да лет на триста без малого пораньше… Она бы всю эту дьяблову деспотию по кирпичикам разнесла!..
…Во сне Барбара увидела себя юношей. И звали того парня Казимиром, и жил он в Смутное время.
- Мы должны взять его, - сказал сотник. – Мы должны заставить его сотрудничать.
- Кто он? – спросил Казимир.
- Православный священник. Говорят, до войны без конца ругался с церковным начальством. Мы пытались на этом сыграть. Не вышло.
- А семья у него есть?
- Отослал неизвестно куда. Эти схизматики тоже не дураки.
- Но почему иду я?
Сотник поглядел на молодого шляхтича и снизошёл до объяснения, хотя вообще-то приказы не обсуждались.
- Капля камень точит. Один уйдёт ни с чем, другой с тем же самым, а на третий раз, глядишь, твердыня и дрогнет. На худой конец, можешь и зарубить. Терпения нашего уже нету. Подозреваю, этот человек с шишами знается. Быдло растявкается, пся крев… Но победителей не судят.
…Казимир шёл по лесу в сопровождении денщика.
- Я буду говорить с ним, а ты, если что, заходи сзади и хватай за шею. Пережимай локтем горло. Или бей в то место, где шея стыкуется с затылком. Потеряет сознание, тут мы его и свяжем.
- Слухайте, пане… А правду говорят, что отец Всеволод – колдун?
- Не позорься. Во-первых, я в колдунов не верю. Во-вторых, отец Всеволод – духовное лицо. Иноверец, правда…
- Во-первых, ясновельможный пан, даже ксёндзы верят в колдунов и ведьм. Недаром инквизиторы жгут этих последних. А во-вторых, другая страна – другие обычаи. Может быть, здесь все попы – чародеи.
- Помолчи, а, холера тяжка!..
Денщик смолк, а в голову Казимира закрались отнюдь не мистические, но от этого не менее тревожные мысли.
«Я не позволяю своим грабить население. Конечно, я скромный десятник и деревенька у меня одна. Но людям обидно. Могли и сотнику пожалиться. Что, если тот решил от меня избавиться? Ну, зарублю я этого попа… А потом меня выдадут на расправу схизматикам?
И все будут довольны…»
…Посреди леса показался четырёхугольный двор, обнесённый кованой ажурной оградой. В середине двора возвышался небольшой храм с куполами-луковицами, а по углам – четыре избушки. Казимир стукнул в дверь ближайшей хаты и под прикрытием денщика вошёл. Гостям повезло. Хозяин был дома.
Навстречу чужанам поднялся полноватый человек с утиным носом, со светлыми усами и бородкой. Одеждой отец Всеволод подозрительно походил на крестьянина. Казимир воровато обшарил глазами бревенчатые стены. Никакого намёка на оружие. Правда, у самого стола, из-за которого встал хозяин, стояла круглая окровавленная чурка. В деревяшку был воткнут топор. Рядом высилась печь, а на печи в горшке булькала говядина. Сам рубит мясо, удивился шляхтич. Слуг у него, что ли, нету?..
Денщик попробовал было обойти священника сзади, но отец Всеволод, зябко ёжась и совершенно не боясь замарать рубаху, привалился спиной к печи, как бы ненароком положив могутную десницу на топорище.
- Ты пойдёшь с нами, - сказал Казимир, кладя руку на саблю. – Или ты умрёшь. Выбирай.
Отец Всеволод будто не слышал. Когда он заговорил, глухие его слова напомнили Казимиру удары колокола.
- Блажен… муж… иже… не иде… на совет… нечестивых. Отвечайте, зачем…вы…
сюда… пришли? Кто…вас…сюда…звал?
Казимир чутьём понял, что речь не о них двоих, а вообще о поляках. И он решил объяснить.
- Нас позвал сюда долг. Вы, белые люди, живёте под пятой тиранов, как дикари. Не стыдно?
- Это… наш…выбор. Ваши…магнаты…ещё хуже…нашего… царя. А вам… не стыдно…лезть…на чужую…землю?
- Мы хотим вам помочь! Вытащить вас их трясины!..
- Это… предлог. А причина… та, что… королю…и… магнатам…нужна земля…и…меха. Вас…всех…ждёт…расплата. Долгая…и…жестокая.
Отец Всеволод неожиданно перестал гипнотизировать гостя и нормальным тоном добавил:
- Подумай об этом на досуге, сын мой. А пока иди и не греши больше. Не отвлекай людей пустяками.
Казимир потянул саблю из ножен и вдруг оказался в тумане. В висках и ушах кузнечным молотом застучала-забухала кровь. Шляхтич понял, что сейчас упадёт и медленно, стараясь не терять достоинства, попятился к двери. Уже во дворе он вспомнил, что совсем забыл о денщике. Тут-то и навалился стыд. Соратники бы сказали, что воин-слуга всего-навсего быдло, жизнь рыцаря важнее… Но эта мысль не принесла облегчения.
- Пане! Ну что я говорил!..
Казимир обернулся к дровянику. Денщик сидел на отсырелом бревне, тщетно пытаясь дрожащими пальцами набить трубку.
- Ты что! – прошипел шляхтич. – Это же храмовый двор! Да поп тебя сейчас…
- И я про то же! – застучал зубами денщик. – Этот аспид и повязать может… а мы и пальцем не шевельнём… Или вам, ясновельможный пан, к шишам в гости захотелось?
- Меньше болтай! Мажем пятки салом, пока не поздно! – шёпотом приказал Казимир,
и вечерние гости бочком-бочком покинули церковный двор.
…Барбара проснулась и вспомнила, что на дворе просвещённый девятнадцатый век, в котором она, как назло, уродилась женщиной. Поглядела на спящего рядом Глеба. Уж не этот ли доктор-лекарь, из-под каменного моста аптекарь ей насылает такие сны? Говорят, телепатия существует…
Барбара не заметила, как уснула и вновь увидела себя Казимиром. Бывший десятник лежал на топчане. Правая рука не повиновалась ему. В горнице было светло. Казимир скосил глаза и увидел, что рука, скованная деревянной шиной, лежит поверх одеяла, а ещё чуть правее на деревянном стуле сидит отец Всеволод. На сей раз служитель Бога был в рясе.
- Что…случилось? – выдавил из себя Казимир.
- Ваши отступили… Можно сказать, бежали. Тебя, раненого, бросили, а я тебя выходил.
- Ты… меня выходил? Зачем?!..
- Ты не позволял своим издеваться над людьми. Сие трудно, особливо в ратную пору. А тебе удавалось. Ты достоин жить дальше.
Казимир, переваривая услышанное, облизнул пересохшие губы. Отец Всеволод протянул ему чашу с брусничной водой.
- На, попей.
- Спасибо, отец, - поблагодарил Казимир и закрыл глаза.
…Барбара проснулась почти в ужасе. Уже светало, но Глеб ещё спал. На столе рядом с топчаном лежали два рубля, бумага и карандаш. Паненка быстро оделась. Фельдшер, слава Езусу, не проснулся.
«Глеб! Я не сержусь на тебя, но ехать в Иркутск не хочу. Земляка я и в Петербурге найду. Прости».
Чувствуя себя проституткой, Барбара взяла один рубль, сунула купюру за корсаж, влезла на подоконник (слава Езусу, было невысоко) и спрыгнула в сад. Через минуту за ней стукнула калитка.
5.
План Барбары был прост – добраться до костёла и обратиться за помощью к священнослужителю. Поймать извозчика даже здесь, в предместье, ранним утром, оказалось нетрудно, но, уже сидя в пролётке, девушка призадумалась. Говорить ксендзу всё как есть про Глеба паненке не хотелось. Всё-таки государство здесь полицейское, а связи у генерала М. огромные… Ох, не Глебу, не жалкому лекаришке, тягаться с военачальником. Быть может, выдать фельдшера за офицера? Это мысль! Та-ак, поручик кавалерии по имени, допустим, Сергей позвал Барбару уехать… нет, не в Сибирь, а где бишь ещё в империи много ляхов? Есть! Украина!
Словом, как в анекдоте. Верно ли, что Янковский выиграл в лотерею пианино? Верно, только не Янковский, а Яблоновский, не выиграл, а проиграл, не фортепиано, а червонец, не в лотерею, а в карты. Даже если ксендз сотрудничает с охранкой, пусть-ка поищут черную лошадь в ночной степи.
Да и про то, что проступок успел свершиться, служителю Божию ведать не обязательно.
Конечно, лгать ксендзу – грех, хуже блуда со схизматиком, но Барбара всерьёз тревожилась за Глеба. Да, она к нему уже не вернётся. Но парень не виноват, что крещён в другой вере. Он честно хотел ей помочь.
Дай-то Бог, чтобы все её страхи оказались пустыми, греховными!..
…Костёл был красно-кирпичный, двухбашенный, стремящийся в небо. Он походил на средневековую крепость, обложенную со всех сторон мелкими купеческими особнячками, похожими, помстилось Барбаре, на осадные вражеские повозки. Православной церкви поблизости не было. И то ладно.
Барбара поёжилась. Знали бы прохожие, что у неё в голове!..
Но тут мимо прошла молодая женщина интеллигентного вида с мальчиком лет шести. Мальчик остановился и обернулся к храму.
- Гляди, маменька! Сказочный дворец!..
Дама улыбнулась.
- Да, красиво. Пойдём, нас папенька потеряет.
А Барбаре вдруг стало легко, почти солнечно. Надо же, она ещё могла чему-то радоваться…
6.
Пройдя костёльный дворик и войдя в храм, Барбара обратилась к служке и очень скоро стояла на коленях у решётчатого оконца исповедальни. Рассказывая ксёндзу сказку, паненка была уверена в своей внутренней, окончательной правоте. Может быть, поэтому всё сошло.
Выслушав исповедь, служитель Бога выбрался из своей клетушки и торжественно протянул руку, благословляя сестру по вере. При виде невысокой, шарообразной, такой уютно-домашней фигуры священнослужителя Барбара даже ощутила что-то вроде раскаяния. И этому человеку ей пришлось врать. Какая же она всё-таки грешница, лживая, грязная. Наверное, раньше следовало обратиться сюда. И чего она, глупышка, боялась? Никто и не думал попрекать её генералом.
- Пойдём, дочь моя, - позвал ксёндз. – Пересиди в одной из наших скромных келий, а там подумаем, что делать.
Напряжение последних суток отпустило беглянку. Барбара была как в тумане. Машинально следуя за пастырем, она покинула храмовый двор, подошла к какому-то подсобному флигельку, стоящему по ту сторону кирпичной ограды, вошла в комнату… Служитель алтаря удалился. Барбара посмотрела на застеленную постель, но прилечь на неё не решилась и выбрала кресло-качалку. Вошла служанка, поставила на стол белый хлеб и молоко. Барбара выпила, но от молока закислило. Гостья начала тихонько покачиваться в кресле и не заметила, как погрузилась в дрёму.
…Барбара проснулась, как от толчка. Форточка была открыта. С улицы доносился знакомый голос. Спрыгнув с качалки – та громко стукнула – Барбара подошла к окну. Слава Езусу, на окне висела штора а-ля рыбачья сеть. Снаружи Барбару не было видно, ей же открывался широкий обзор.
…К горлу подкатил горький ком чёрного дыма. Печень в ужасе сжалась, выбросив желчь в желудок. Желчь поднялась по пищеводу и затопила рот. Сплюнуть было некуда. Оставалось глотать, но желчь поднималась обратно.
По тротуару рядом с маленькой фигуркой пожилого ксендза чёткой военной поступью вышагивал генерал М. Он был в штатском. Барбара поймала себя на мысли, что штатский костюм идёт бывшему хозяину, хотя лысина и мешки под глазами выдавали почтенный возраст.
Ксёндз, несмотря на полноту, предупредительно забегал вперёд гостя, заглядывая тому в глаза. Барбара даже почувствовала нечто вроде омерзения. Земляк, называется…
- Вы – человек почтенный, положительный, - вещал ксендз. – Полагаю, вы не обидите бедную девушку. Конечно, у молодых женщин могут быть и обиды, и пустые страхи относительно здоровья…
Пустые страхи! Барбара чуть было не сплюнула желчью на штору, но удержалась. Как истинная полячка, она была аккуратна и бережлива – в том числе и к чужому. Порою в ущерб себе.
- Да, она привереда, конечно, - сетовал генерал. – Ноет и ноет… Лекаря ей подай… Знаем мы сих эскулапов. Только денежки тянут, а толку чуть. Проще новую девку захватить.
- Да, вы человек смелый, для вас это пустяки, - мячиком скакнул ксендз.
У Барбары потемнело в глазах. Позорище!..
- Пороть таких надо, - поделился мудростью генерал. – Её счастье, что я – человек интеллигентный, воспитанный…
- Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, - бобиком прыгал ксёндз. – Мы ей сейчас эфирную масочку на лицо. А на улице скажем – плохо барышне стало…
- С ейной сестрой бывает, - кивнул старый воин.
- Женщине нужен хозяин, - гнул свою линию служитель Божий. – Крепкий хозяин, серьёзный. А этот офицеришка поиграется да в бордель продаст…
Офицеришка! Барбара вспомнила, что ей удалось околпачить церковника, и эта мысль вернула ей силы. Даже горечь во рту поубавилась.
Ксёндз и генерал должны были обогнуть квартал. Барбара потерпела наугад четверть минуты, затем испугалась, что может и не успеть.
Влезла на подоконник (второй раз за день!), толкнула от себя створку, спрыгнула и спряталась за кустами цветущего шиповника. Вначале Барбара, пригнувшись, делала вид, что ищет вещь, упавшую из окна, затем расхрабрилась, выпрямилась и пошла по тоннелю, образованному стеной флигеля и стеной шиповника. На повороте стена шиповника кончилась. Барбара вышла на перекрёсток… и обомлела. Из пролётки деловито вылезал её давешний знакомец Глеб Звонарёв.
- Стой! Не отпускай лихача!..
…Сидя на извозчике, Барбара спрятала лицо на груди у Глеба. Частично это была предосторожность, но…
Главное заключалось в другом. Этот человек пришёл за ней. Чувствуя на рёбрах властные пальцы Глеба, Барбара вспомнила, как в крутые годы хмельничины, всего лишь два с небольшим века назад, вожди еврейских общин просились в рабство к мусульманам – лишь бы спасти людей от смерти и пыток. Наверное, так могли поступать и поляки, простые и не очень. Сейчас Барбара хорошо понимала этих людей…
7.
- Как ты нашёл меня?
- На твоём месте я пошёл бы в храм. Если уж искать земляка, то там.
- Но в Петербурге несколько костёлов!..
- Я бы обошёл все.
- А если бы не нашёл меня?
- Не знаю… Возможно, покрутился бы у особняка генерала М. недельку-другую. Может, походил бы по злачным местам.
- А если бы и там не обнаружил?
- Один бы уехал. Ты ведь сама сбежала, в конце-то концов.
Год назад я бы обиделась на такие речи, подумала Барбара. Но сейчас она была благодарна Глебу за честность.
Барбара ждала всего – от шуточек до ругани, если не хуже, но Глеб был серьёзен и уважителен. Даже странно для разговора в постели…
- Ну, ты молодец. Такую байку придумала… Можно ещё пару дней у Анны прожить. А так бы – срываться пришлось.
- Знаешь, я слыхала, что некоторые святые отцы – подлецы, но не очень-то верила… Думала, наговаривают на них. А вышло…
- Кто знает… Может, он тебя на каких-нибудь пленных выменивал. Государство деспотическое…Кое-где и прогнуться надо…
Барбара приподнялась на локте и посмотрела сверху на Глеба. Его носатое щекастое лицо, освещённое падавшими из окна лунными лучами, было непроницаемо, как маска сибирского шамана. Барбара не ожидала от простоватого фельдшера такого широкомыслия.
Впрочем, они ещё только начинали познавать друг друга…