Зелёная Гвоздика
03.03.2021, 01:00
«Если не знаешь, что делать, делай то, что надо».
Народная мудрость.
1.
День начался скверно. Умываясь, Сергей Иванович Лопатин обнаружил на зелёной панели процарапанную гвоздём свастику. Лопатин родился через дюжину годков после Победы, но батя его, танкист, повоевать успел, и паучий крест воспитатель общежития любил не больше, чем немецких овчарок. Да и то сказать – в чём виноваты теперешние псы?
Но сейчас идти разбираться смысла не имело. Те, на кого Лопатин думал, частично спали, частично уже бегали по киоскам. Вот сядут завтракать – тут-то он им и устроит…
Смешно, однако будущие плотники, столяры, парикмахеры и швеи уважали Лопатина с его филфаком, тремя курсами мединститута и весьма разнообразными знакомствами. Бывший народный депутат улыбнулся, вспоминая вчерашний разговор с директрисой фазанки.
- Сергей Иванович… У вас есть знакомства в криминальных кругах?
- Да так… Расхитители государственного имущества, кухонные боксёры, уличные вояки…
- Авторитеты найдутся?
- Поищем… А что стряслось-то?
- Да опять шпана местная бабки трясёт…
Чёрт, уже почти сутки прошли… Хотя, может, оно и к лучшему – расхититель государственного имущества анархист Тархаев, однокашник по мединституту, по ритму жизни был жаворонок. Не откладывая дела в долгий ящик, Лопатин, постукивая тростью, вернулся в комнату и защёлкал кнопками сотика.
- Тарха-нойон? Займись своими орлами, - и, переходя с фени на мат и обратно, Лопатин изложил суть дела. Авторитет обещал помочь. Настроение немного улучшилось, и Лопатин отправился на кухню – готовить завтрак.
Намазывая хлеб пастообразным сыром, разрезая помидор и заваривая натуральный кофе, Лопатин обратил внимание на цветок. Это было нечто из породы лилий, но сейчас растение не цвело, широкие тёмно-зелёные листья обвисли, как уши собаки таксы – не в последнюю очередь потому, что в горшок насовали окурков. Сергей Иванович помнил, как собственноручно клеил на керамику бумажную ленту с надписью «Цветок не пепельница!». Полоска оставалась на месте, и только частица «не» была вырвана с мясом…
Выход оставался один – унести цветок в свою комнату, хотя уже половина лопатинской двенадцатиметровой жилплощади была заставлена кактусами, фиалками и прочей разнообразной флорой. Узкого подоконника не хватало, и львиная доля цветов стояла на полу.
Заморив червячка, Лопатин выскреб из горшка чужие окурки, и, морщась, выкинул. Очень хотелось матюгнуться, но филолог сдержался. Затем Сергей Иванович приобнял объёмистый вазон, и, покачиваясь, опираясь на трость, понёс в комнату.
Горшок коснулся пола, словно звездолёт – поверхности неведомой планеты. Воспитатель общежития охотно читал фантастику…
Тут из-за двери послышались утробные звуки, а затем юношеский фальцет:
- Гы… А я тебе на спину наблевал!..
И тут же оскорблённое девичье сопрано:
- Козёл!..
Лопатин по голосу узнал Марину Ковалёву, которую про себя называл Жемчуговой, в честь крепостной актрисы Прасковьи. Марина, будущий женский парикмахер, ходила в студию восточных танцев, читала фэнтези, то есть интересовалась чем-то, кроме водки и койки, и даже – страшно сказать – никому не давала.
Когда Лопатин, вооружившись посохом, вышел в коридор, вокруг Марины и её обидчика (его Лопатин тоже вычислил по голосу и по словарному запасу) собралась уже целая стайка парней и девушек, буйно выяснявших отношения. Никто, в натуре, никого не облевал. Шутка юмора, типа. Из кучки парней выдвинулся самозваный адвокат – рыжеватый смазливый юнец по кличке Лисёнок.
- Сергей Иванович, но это же естественно!.. Стремление освободиться от семени так же нормально, как стремление справить нужду. Вот представьте – видите вы прекрасный, финский, с цветочками унитаз. И не имеете права в него помочиться – это, мол, для богатеньких буратин. Также вы видите тёлку, которая ждёт богатенького… Естественно, вы её обхамите!.. Это нормально!..
Марина ждала не богатенького, а ровню, но объяснять это Лисёнку Лопатин не стал.
- Ах, унитаз, - недобро протянул Сергей Иванович. – А про унитаз северных народов слыхал? Берёшь две палки, одну втыкаешь в снег, - для наглядности Лопатин взялся левой рукой за трубу отопления, - а другой отгоняешь волков – вот так, вот так, вот так…
Трость заходила по плечам обидчика и его адвоката. Лопатин знал, что от него, хромого, ловкости не ждут. Тем приятнее было её проявить – не зря в молодости он занимался фехтованием и боевыми искусствами. Марина не удержалась и захлопала в ладоши, девчонки – за ней, а там и парни развеселились. Обидчик с Лисёнком, бормоча под нос невнятные угрозы – издержки хулиганской позы – скрылись в своей норе. Всё-таки в общаге преобладали нормальные люди…
Разобравшись с гопниками, Лопатин пошёл в свою комнату - листать книги о Второй Мировой.
Гос-споди, шипел он про себя. Ну почему я знаю, что вытворяли фашисты, а большинство современной молодёжи не знает? Не любят читать, а тем более книги про реальные, не выдуманные ужасы? Хотя, попадись я современному психологу, возможно, он счёл бы меня ненормальным – мне уже шестой десяток, а я всё про войну читаю. Может, это во мне задатки садиста?
Когда число закладок достигло пятнадцати, а присыпанные землёй трупы, отрезанные груди, абажуры из человеческой кожи и трубы крематориев переполнили чашу Лопатинского терпения, Сергей Иванович взял под мышку книги и пошёл в комнату, где кушало большинство. Долго гнобить едоков не пришлось – этот поток учащихся был более-менее нормальным. Лисёнок попытался было хихикнуть, но Лопатин пригрозил ему тростью, и провокатор замолк. Наконец народ не выдержал.
- Сергей Иванович!.. Хватит, а!..
- Признавайтесь! Кто свастику нацарапал?
Саша Курочкин, деревенский паренёк, поднялся с табуретки.
- Я… Но я же не знал… Мне Лисёнок сказал, это чертей отгонять…
- Ага! Чуть что, так сразу Лисёнок!
Краски не было, пришлось фашистский знак переделать в цветочек. Лопатин, облегчённо вздохнув, заперся в своей крепости и открыл братьев Стругацких, но после обеда – снова-здорово! – в дверях нарисовался улыбающийся Лисёнок.
- Сергей Иванович! Массовичка в главный корпус пришла, репетицию в актовом зале ведёт! Очень просила вас прийти, для вас роль подходящая!..
Театр Лопатин любил и даже работал по распределению завлитом провинциального тюза. На сцене же играть не приходилось ни разу. Но всё когда-то начинается…
2.
Массовичка-затейница вот уже три недели работала в колледже на полставки, но Лопатин ещё ни разу её не видел и полагал, что молодёжные оценки типа «какаду» или «метр с кепкой на коньках в прыжке» сильно преувеличены. Но девица в самом деле оказалась меньше полутора метров ростом. Впрочем, стриженые под мальчика светлые волосы и крашеная зелёнкой чёлка сразу привлекали внимание. Картину дополняли сдвинутые на лоб чёрные очки с голографически-выпуклыми оранжевыми черепами. При виде Лопатина Ирина Игоревна оперативно извлекла из кучи костюмного тряпья нечто чёрное со свастикой на рукаве и серебристыми молниями на воротнике.
- Сергей Иванович, здравствуйте! Как раз на вас!.. – попыталась массовичка взять быка за рога.
От неожиданности Лопатин начал заикаться.
- Эт-то что, эсэсовская форма?
- Разумеется, - просияла Ирина Игоревна, - вы же не будете отрицать, что эсэсовец – это супервоин, идеальный мужчина? Ощутите себя сверхчеловеком!..
- Нет, спасибо. Исключено.
- Наверное, из-за ноги стесняетесь? – сочувственно скривилась режиссёр-самоучка, - Но ведь хромота может быть последствием боевого ранения!..
- Да не в том дело… Вы про фашизм вообще читали что-нибудь? Ну хоть кино про войну смотрели?
- Ах, совковая пропаганда, - сострадание на лице юной дивы сменилось разочарованием. – Подумайте сами! На любой войне убивают!.. Семьдесят лет россиянам не давали быть мужчинами… Конечно же, вы подсознательно завидуете фашистам…
- Молчи, женщина! – не сдержался Лопатин.
Массовичка на всякий случай отскочила подальше, но продолжала гнуть свою линию.
- Да вам и в роль входить не надо! Для вас курица не птица, баба – не человек!.. Вы же готовый эсэсовец!..
Вот уж воистину, учение – свет, а не учение – культпросвет!.. Наверное, стоило заняться Ириной Игоревной всерьёз, но вот захочет ли она? И не на репетиции же!..
- Завтра поговорим, если надумаете, - отрезал Лопатин. Массовичка улыбнулась – возможно, ей привиделась победа – режиссёрская или женская. – А на роль ищите другого, - спустил девушку с небес на землю Лопатин, и, хромая больше обычного, вышел из зала.
Уже в комнате Лопатину почему-то вспомнился разговор с хорошей знакомой Ниной Шиловской. Сергей Иванович робко намекнул, что длинные юбки, туфли без каблуков и старорежимная коса, не говоря уж об отсутствии косметики, резко снижают её шансы на брачно-сексуальном рынке. В ответ он получил шквал эмоций. Выяснилось, что Нина увлекается народниками. Вот так всегда! Заставляют девочку-подростка надеть очки, она находит подходящий имидж, а лет через десять-пятнадцать-двадцать ка-ак швырнет бомбу под ноги мэру!.. И попробуй переведи это чудо на мирные рельсы…
Хотя… Лопатина, как и большинство людей, заводил контраст. А контраст получался и когда выяснялось, что легкомысленно прикинутая девица готова стать женщиной только в законном браке, и когда под личиной старой девы обнаруживалась прожжённая походно-полевая жена… Похоже, Шиловская – как раз последний случай… А его, Лопатина, дочка Аня – наверное, первый. Эх… Растёт без строгого мужского глаза, вот и проколола пупок, рассекает по улицам с открытым животом, благо фигурка позволяет… И в мини-юбке, как без этого…
Чёрт, у Анны день рождения на носу… Денег ни копья. А что попало не подаришь – бывшая жёнушка скосоротится… И ведь не будешь каждый раз напоминать, что оставил семье квартиру…
Тут, как по заказу, мяукнул сотик, и на экране высветилось имя бывшей жены.
- Анька в положении! – сообщила Алёна. Судя по тону, радостного в известии было мало.
- И кто же Он? – поинтересовался отец.
- Рустам Великолепный, чтоб он сдох! – сорвалась Алёна на крик. Впрочем, сдержанностью она никогда не отличалась. – Племянник ректора! Полкурса обрюхатил, и хоть бы кто пикнул!.. Анютка уже четвёртая!..
По шариату живёт, зараза, пронеслось в голове Лопатина. Серьёзность пока не приходила. Казалось, влип в историю кто-то другой.
- Ты никудышный отец! – надрывалась Алёна. – Ты ушёл от нас, когда Аньке было двенадцать!.. По воскресеньям заглядывал!.. Вот и вырастил шлюху!.. Не успела аттестат получить – принесла в подоле!.. Аборт уже поздно делать! Это ты виноват!..
- Чего ты хочешь? – спросил Лопатин. – Денег? Я попробую занять…
- Поздно ты спохватился! – бушевала жена.
- А что я должен был делать? – осведомился Сергей Иванович. – С фонариком за ними бегать?
- И побегал бы! Хоть крохотный был бы толк от тебя, паразита!.. Воспитатель общаги, на фиг!.. – При всех её недостатках, Алёна всегда выражалась цензурно и никогда бы не унизилась до намёка на хромоту супруга. – Родную дочь воспитать не сумел!..
Далее Лопатин уже не воспринимал слов жены. Мелькнула мысль, что если он отключится, Алёна может кинуться на дочь, однако сейчас, вероятно, Анька была на занятиях, да и супружница предпочитала ругмя ругать не единственное своё дитя, а незадачливого папашу, соломенного тестя, «истинного виновника»…
Пусть остынет. Сможет Сергей помочь – пошлёт эсэмэску. А пока…
- Любишь горячих мужчин? Получи горячую дочь! – отрезал воспитатель общаги, нажимая кнопку отбоя.
3.
Рустама Сергей Иванович пару раз видел и воспринимал его не столько как татарина, сколько как блатного. Но сейчас в голове его закружился смерч. Подобные пылевые вихри кружились лет триста назад в западнославянских станицах в часы татарских набегов. Плен, рабство, бесчестье…
Лопатин любил историко-приключенческие ленты. Конечно же, Сергей Иванович, сидя в кино, сочувствовал жертвам, но порою его правая рука начинала скучать по аркану. Может, за это и стукнуло?..
Как во сне, Лопатин выдвинул ящик письменного стола и вынул некий предмет. Стальное лезвие с долами по обе стороны недлинного – сантиметров десять – клинка было упрятано в чернёные серебряные ножны. Такой же, чернёно-серебряной, была и ручка.
Девятнадцать лет назад, накануне развала Союза, депутат областного совета правозащитник Сергей Лопатин получил письмо из отдалённой колонии строгого режима. Зэки во главе с вором в законе Мамедом Арслановым хотели строить на территории тюрьмы православную часовню (чудны дела твои, Господи!), чтобы замаливать в ней свои грехи, а скуповатое начальство мешало. Лопатин привык к сибирской путанице вер и не очень удивился причудам криминального воротилы. Он и сам полагал, что Бог для всех людей один. То ли в Арсланове только и было мусульманского, что имя, то ли вор погнался за популярностью… Аллах знает.
Вообще-то в колонии строгого режима пускали только депутатов Верховного совета Российской Федерации и выше, но председатель горисполкома местечка, в черте которого томился Арсланов, был хорошим знакомым Лопатина.
Выяснилось, что часовня – часовней, а у Арсланова свой интерес.
- Меня хотят переводить в Среднюю Азию, - сообщил Лопатину широколицый человек с ухоженной бородкой и непривычно мягкими манерами (вор в законе и в заключении мог себе позволить такую роскошь). – А по дороге могут убрать, якобы при попытке к бегству. Я ж православие принял, да и без этого врагов у меня хватает. Не могли бы вы написать Горбачёву, чтобы оставил меня в Сибири? Сошлитесь на то, что я жару не переношу. Я же казанский…
Спасти жизнь человеку – дело святое. Лопатин побеседовал с начальником лагеря. Тот был двумя руками «за». С тех пор, как Арсланов отбывал наказание, преступность в казённом доме снизилась в разы. Письмо генсеку было отослано, и дело выгорело. Милицейское начальство, правда, схватилось за голову – ведь по одному слову Арсланова могли взбунтоваться все тюрьмы и колонии области…
После того, как Арсланов вышел, к Лопатину трижды приходили люди и спрашивали, чего он хочет. Все три раза депутат отказался от благодарности. И вот однажды в его почтовый ящик пришло извещение с липового адреса. Лопатин отлично знал, что никакого пятого дома на улице Харьковской в его городе нет, после третьего сразу идёт седьмой, однако на почту отправился. В ящичке, на чёрном бархатном ложе, лежал клинок. И – ни письма, ни открытки. Пару дней Лопатину было жутко. К добру ли, к худу вспомнился неясно чей обычай – подарили кинжал, значит, велят зарезаться. Но репрессий не последовало.
И вот Лопатин оказался на распутье. Проще всего было обратить оружие в звонкую монету, но вряд ли денег хватит надолго. Зарежешь – в тюрьму пойдёшь. Блат в криминальном мире у Лопатина был обширный, однако за решётку не хотелось. Пригрозить? Вряд ли статья «угроза убийством» ещё работает, однако ректор в случае чего может подсуетиться… К тому же Лопатин знал себя как человека импульсивного и ведал, что может вытащить клинок как бы угрожая, а там и пырнуть недолго. Для запугивания, на крайняк, и трости хватит. Вздохнув, Лопатин с сердцем швырнул кинжал обратно в ящик и пошёл одеваться.
На полпути к институту Сергей Иванович сел на скамейку и закурил. Вместе с ясностью мысли пришёл третий путь. Попросить помощи у Арсланова. Уж он-то Рустама вместе с дядюшкой-ректором в двойной бараний рог завяжет… Но это – пожизненная кабала. А если Лопатину и было чем гордиться в жизни, так независимостью и честностью.
Набеги, плен, рабство, закрутилось в голове с новой силой. Уже, наверное, в Крым пригнали. Единственный способ заступиться за дочь для невольника – науськать одного хозяина на другого. Или продавайся, или сиди опозоренным.
- Аксакал, рассуди нас! – раздалось сверху. Лопатин поднял глаза. Парочка восточных людей лет тридцати-сорока о чём-то горячо спорили. Насколько педагог понял, один у другого занял деньги и не отдавал, но вокруг этого столько было накручено-наворочено, что шайтан ногу сломит.
Кое-как отвязавшись от пылких южан, Лопатин перевёл дух. Отчего-то стало легче. Наверное, потому, что аксакалом назвали. До чего русский человек истосковался по уважению…
Поднявшись с лавки, Лопатин продолжил путь. Мысли приняли другое направление. Вспомнилось, что сам он полгода не отдаёт хорошему знакомому Петрову тысячу рублей. Не так давно Олег звонил, и ни словом не помянул о долге. А всё равно поругались. Заговорили о русском поэте девятнадцатого столетия, которых в стихах усиленно радел за народ, а в жизни скакал за лисицами по крестьянским полям. Лопатин – не в последнюю очередь из азартности спорщика – начал жарко доказывать, что великий поэт и гражданин имел право топтать чужие посевы. Олег Петров бросил трубку.
Помириться с ним, что ли?.. Извиниться? Деньги вернуть? Может, тогда и у дочери всё наладится?
Эх… Да будь и Рустам, и ректор, и Арсланов русскими – многое с того изменилось бы? Да ноль целых шиш десятых!..
А всё-таки хорошо, что с дочерью всё случилось по доброму согласию. Так что не совсем как в старину... От этой мысли полегчало, как от табачной затяжки.
4.
На широком крыльце у парадного подъезда частной финансово-экономической академии – в последние годы подобных академий в городе развелось штук пять – Лопатин остановился в нерешительности. Залюбовался роем белых мух, хоть по дороге снегопада не замечал. Внутрь заходить не хотелось. Мимо Сергея Ивановича пробегали модно, легко одетые парни и девушки. В глазах мелькало равнодушие, любопытство, а то и сочувствие, будто они ведали про его семейную драму. Но Лопатин знал, что дело в ноге и в тросточке. Он собирался с мыслями. Как найти Рустама? Что сказать ему?
- Папа!
Лопатин поднял глаза. Анька, в сапожках на шпильках, в зелёном пуховике стояла на ступеньку выше его и белые мухи таяли на её чёрных, как у Хозяйки Медной горы, распущенных волосах. Губы Анны были ярко накрашены, а глаза скрывались за тёмными очками. Ревела, небось, подумал отец. Отсюда и окуляры. Правильно. Не фиг показывать горе.
И слова искать не пришлось.
- Почему без шапки? И на шпильках тебе опасно ходить, вообще-то!..
Наверное, первый раз в жизни дочь обрадовалась воркотне отца.
- Папа… Ты… знаешь?
- Знаю. Мать звонила. Я шёл поговорить с ним.
Дочь горько улыбнулась – словно край солнца показался над пепелищем.
- Да он в деревне.
- Рустам? В деревне?
- Да это вообще не Рустам.
Вот так приплыли! Вот так набеги, плен, рабство…Прямо детская считалка какая-то. Хан тут не при чём, он получит кирпичом…
- А кто? – спросил Лопатин, начиная закипать. – Или ты его выгораживаешь? От гнезда отводишь? Да не убью я его!..
- Да ну его к чёрту! – сказала дочь и вдруг всхлипнула. Из-под гангстерских очков потекли чёрные ручьи туши. – Удрал в деревню – и хрен с ним!..
- Не нужен он тебе? – тихо спросил Лопатин. Анька кивнула. Всё было ясно. Котёнок решил поострить коготки на первом, кто попадётся. Поострил… - Но почему ты назвала Рустама?
Наверное, надо было уйти с крыльца, но Сергей Иванович не замечал любопытных взглядов.
- Я думала, - и тут Анька разрыдалась всерьёз, - мама не посмеет на него наехать…
- Мама, может, и не рискнёт, - усмехнулся Лопатин, - а я чуть невинного не зарезал, конспиратор ты наша.
На душе становилось всё легче и легче. Наверное, потому, что, как бы дальше ни пошло, а угроза кабалы миновала. И давить ни на кого не придётся.
- Мама меня убьёт, - шептала Анька, шмыгая носом.
- Пошли ко мне, - решился Лопатин.
Казалось, дочкины слёзы мгновенно высохли. Не будущего она боялась, а матери.
- А к тебе можно? У тебя же казённая комната!
- Договорюсь. Пошли-поехали.
Дочь наклонилась и поцеловала отца в небрежно выбритую щёку.
- Осторожно! – прошипел Лопатин, доставая платок. – Ты же на каблуках! Ещё полетишь!..
5.
Уже когда Анька, напившись чаю с печеньем и малиновым вареньем, прикорнула на отцовской тахте, накрывшись клетчатым пледом – лишь тогда Лопатин послал жене эсэмэску о том, где дочь. Через минуту раздалась трель. Лопатин со вздохом протянул руку… Но звонила Шиловская.
Говорят, русские люди отличаются от иностранцев тем, что на вопрос «как дела» ответ дают обстоятельный. Но теперь Сергею Ивановичу необходимо было выговориться. И на сей раз он получил поддержку.
- Да разве это горе? – удивилась Нина Егоровна. – Рановато, конечно… Но разве мой случай легче? В тридцать семь – ни ребёнка, ни котёнка…
- А ей к тому же вот-вот восемнадцать стукнет, - поделился Лопатин, - что подарить, ума не приложу…
- Книгу, - посоветовала Шиловская.
- Да Аня мало читает, - вздохнул отец.
- Ну тогда комнатный цветок! У вас же, по слухам, весь пол заставлен? Вряд ли начальство хватится…
- Да нет… Анна к дорогим подаркам привыкла…
- Вот уж дудки! – фыркнула Нина Егоровна. – Вы ей подарили себя в качестве опоры! И хватит. Ушла к бедняку-отцу – пусть привыкает к безденежью!..
- Спасибо!
- Спокойной ночи!
- Приятного сна! Привет дочери!
…А день кончается неплохо, подумал Сергей Иванович, доставая из-за шкафа раскладушку. Алёна молчит, ну и ладно. Значит, сообщение дошло.
Народная мудрость.
1.
День начался скверно. Умываясь, Сергей Иванович Лопатин обнаружил на зелёной панели процарапанную гвоздём свастику. Лопатин родился через дюжину годков после Победы, но батя его, танкист, повоевать успел, и паучий крест воспитатель общежития любил не больше, чем немецких овчарок. Да и то сказать – в чём виноваты теперешние псы?
Но сейчас идти разбираться смысла не имело. Те, на кого Лопатин думал, частично спали, частично уже бегали по киоскам. Вот сядут завтракать – тут-то он им и устроит…
Смешно, однако будущие плотники, столяры, парикмахеры и швеи уважали Лопатина с его филфаком, тремя курсами мединститута и весьма разнообразными знакомствами. Бывший народный депутат улыбнулся, вспоминая вчерашний разговор с директрисой фазанки.
- Сергей Иванович… У вас есть знакомства в криминальных кругах?
- Да так… Расхитители государственного имущества, кухонные боксёры, уличные вояки…
- Авторитеты найдутся?
- Поищем… А что стряслось-то?
- Да опять шпана местная бабки трясёт…
Чёрт, уже почти сутки прошли… Хотя, может, оно и к лучшему – расхититель государственного имущества анархист Тархаев, однокашник по мединституту, по ритму жизни был жаворонок. Не откладывая дела в долгий ящик, Лопатин, постукивая тростью, вернулся в комнату и защёлкал кнопками сотика.
- Тарха-нойон? Займись своими орлами, - и, переходя с фени на мат и обратно, Лопатин изложил суть дела. Авторитет обещал помочь. Настроение немного улучшилось, и Лопатин отправился на кухню – готовить завтрак.
Намазывая хлеб пастообразным сыром, разрезая помидор и заваривая натуральный кофе, Лопатин обратил внимание на цветок. Это было нечто из породы лилий, но сейчас растение не цвело, широкие тёмно-зелёные листья обвисли, как уши собаки таксы – не в последнюю очередь потому, что в горшок насовали окурков. Сергей Иванович помнил, как собственноручно клеил на керамику бумажную ленту с надписью «Цветок не пепельница!». Полоска оставалась на месте, и только частица «не» была вырвана с мясом…
Выход оставался один – унести цветок в свою комнату, хотя уже половина лопатинской двенадцатиметровой жилплощади была заставлена кактусами, фиалками и прочей разнообразной флорой. Узкого подоконника не хватало, и львиная доля цветов стояла на полу.
Заморив червячка, Лопатин выскреб из горшка чужие окурки, и, морщась, выкинул. Очень хотелось матюгнуться, но филолог сдержался. Затем Сергей Иванович приобнял объёмистый вазон, и, покачиваясь, опираясь на трость, понёс в комнату.
Горшок коснулся пола, словно звездолёт – поверхности неведомой планеты. Воспитатель общежития охотно читал фантастику…
Тут из-за двери послышались утробные звуки, а затем юношеский фальцет:
- Гы… А я тебе на спину наблевал!..
И тут же оскорблённое девичье сопрано:
- Козёл!..
Лопатин по голосу узнал Марину Ковалёву, которую про себя называл Жемчуговой, в честь крепостной актрисы Прасковьи. Марина, будущий женский парикмахер, ходила в студию восточных танцев, читала фэнтези, то есть интересовалась чем-то, кроме водки и койки, и даже – страшно сказать – никому не давала.
Когда Лопатин, вооружившись посохом, вышел в коридор, вокруг Марины и её обидчика (его Лопатин тоже вычислил по голосу и по словарному запасу) собралась уже целая стайка парней и девушек, буйно выяснявших отношения. Никто, в натуре, никого не облевал. Шутка юмора, типа. Из кучки парней выдвинулся самозваный адвокат – рыжеватый смазливый юнец по кличке Лисёнок.
- Сергей Иванович, но это же естественно!.. Стремление освободиться от семени так же нормально, как стремление справить нужду. Вот представьте – видите вы прекрасный, финский, с цветочками унитаз. И не имеете права в него помочиться – это, мол, для богатеньких буратин. Также вы видите тёлку, которая ждёт богатенького… Естественно, вы её обхамите!.. Это нормально!..
Марина ждала не богатенького, а ровню, но объяснять это Лисёнку Лопатин не стал.
- Ах, унитаз, - недобро протянул Сергей Иванович. – А про унитаз северных народов слыхал? Берёшь две палки, одну втыкаешь в снег, - для наглядности Лопатин взялся левой рукой за трубу отопления, - а другой отгоняешь волков – вот так, вот так, вот так…
Трость заходила по плечам обидчика и его адвоката. Лопатин знал, что от него, хромого, ловкости не ждут. Тем приятнее было её проявить – не зря в молодости он занимался фехтованием и боевыми искусствами. Марина не удержалась и захлопала в ладоши, девчонки – за ней, а там и парни развеселились. Обидчик с Лисёнком, бормоча под нос невнятные угрозы – издержки хулиганской позы – скрылись в своей норе. Всё-таки в общаге преобладали нормальные люди…
Разобравшись с гопниками, Лопатин пошёл в свою комнату - листать книги о Второй Мировой.
Гос-споди, шипел он про себя. Ну почему я знаю, что вытворяли фашисты, а большинство современной молодёжи не знает? Не любят читать, а тем более книги про реальные, не выдуманные ужасы? Хотя, попадись я современному психологу, возможно, он счёл бы меня ненормальным – мне уже шестой десяток, а я всё про войну читаю. Может, это во мне задатки садиста?
Когда число закладок достигло пятнадцати, а присыпанные землёй трупы, отрезанные груди, абажуры из человеческой кожи и трубы крематориев переполнили чашу Лопатинского терпения, Сергей Иванович взял под мышку книги и пошёл в комнату, где кушало большинство. Долго гнобить едоков не пришлось – этот поток учащихся был более-менее нормальным. Лисёнок попытался было хихикнуть, но Лопатин пригрозил ему тростью, и провокатор замолк. Наконец народ не выдержал.
- Сергей Иванович!.. Хватит, а!..
- Признавайтесь! Кто свастику нацарапал?
Саша Курочкин, деревенский паренёк, поднялся с табуретки.
- Я… Но я же не знал… Мне Лисёнок сказал, это чертей отгонять…
- Ага! Чуть что, так сразу Лисёнок!
Краски не было, пришлось фашистский знак переделать в цветочек. Лопатин, облегчённо вздохнув, заперся в своей крепости и открыл братьев Стругацких, но после обеда – снова-здорово! – в дверях нарисовался улыбающийся Лисёнок.
- Сергей Иванович! Массовичка в главный корпус пришла, репетицию в актовом зале ведёт! Очень просила вас прийти, для вас роль подходящая!..
Театр Лопатин любил и даже работал по распределению завлитом провинциального тюза. На сцене же играть не приходилось ни разу. Но всё когда-то начинается…
2.
Массовичка-затейница вот уже три недели работала в колледже на полставки, но Лопатин ещё ни разу её не видел и полагал, что молодёжные оценки типа «какаду» или «метр с кепкой на коньках в прыжке» сильно преувеличены. Но девица в самом деле оказалась меньше полутора метров ростом. Впрочем, стриженые под мальчика светлые волосы и крашеная зелёнкой чёлка сразу привлекали внимание. Картину дополняли сдвинутые на лоб чёрные очки с голографически-выпуклыми оранжевыми черепами. При виде Лопатина Ирина Игоревна оперативно извлекла из кучи костюмного тряпья нечто чёрное со свастикой на рукаве и серебристыми молниями на воротнике.
- Сергей Иванович, здравствуйте! Как раз на вас!.. – попыталась массовичка взять быка за рога.
От неожиданности Лопатин начал заикаться.
- Эт-то что, эсэсовская форма?
- Разумеется, - просияла Ирина Игоревна, - вы же не будете отрицать, что эсэсовец – это супервоин, идеальный мужчина? Ощутите себя сверхчеловеком!..
- Нет, спасибо. Исключено.
- Наверное, из-за ноги стесняетесь? – сочувственно скривилась режиссёр-самоучка, - Но ведь хромота может быть последствием боевого ранения!..
- Да не в том дело… Вы про фашизм вообще читали что-нибудь? Ну хоть кино про войну смотрели?
- Ах, совковая пропаганда, - сострадание на лице юной дивы сменилось разочарованием. – Подумайте сами! На любой войне убивают!.. Семьдесят лет россиянам не давали быть мужчинами… Конечно же, вы подсознательно завидуете фашистам…
- Молчи, женщина! – не сдержался Лопатин.
Массовичка на всякий случай отскочила подальше, но продолжала гнуть свою линию.
- Да вам и в роль входить не надо! Для вас курица не птица, баба – не человек!.. Вы же готовый эсэсовец!..
Вот уж воистину, учение – свет, а не учение – культпросвет!.. Наверное, стоило заняться Ириной Игоревной всерьёз, но вот захочет ли она? И не на репетиции же!..
- Завтра поговорим, если надумаете, - отрезал Лопатин. Массовичка улыбнулась – возможно, ей привиделась победа – режиссёрская или женская. – А на роль ищите другого, - спустил девушку с небес на землю Лопатин, и, хромая больше обычного, вышел из зала.
Уже в комнате Лопатину почему-то вспомнился разговор с хорошей знакомой Ниной Шиловской. Сергей Иванович робко намекнул, что длинные юбки, туфли без каблуков и старорежимная коса, не говоря уж об отсутствии косметики, резко снижают её шансы на брачно-сексуальном рынке. В ответ он получил шквал эмоций. Выяснилось, что Нина увлекается народниками. Вот так всегда! Заставляют девочку-подростка надеть очки, она находит подходящий имидж, а лет через десять-пятнадцать-двадцать ка-ак швырнет бомбу под ноги мэру!.. И попробуй переведи это чудо на мирные рельсы…
Хотя… Лопатина, как и большинство людей, заводил контраст. А контраст получался и когда выяснялось, что легкомысленно прикинутая девица готова стать женщиной только в законном браке, и когда под личиной старой девы обнаруживалась прожжённая походно-полевая жена… Похоже, Шиловская – как раз последний случай… А его, Лопатина, дочка Аня – наверное, первый. Эх… Растёт без строгого мужского глаза, вот и проколола пупок, рассекает по улицам с открытым животом, благо фигурка позволяет… И в мини-юбке, как без этого…
Чёрт, у Анны день рождения на носу… Денег ни копья. А что попало не подаришь – бывшая жёнушка скосоротится… И ведь не будешь каждый раз напоминать, что оставил семье квартиру…
Тут, как по заказу, мяукнул сотик, и на экране высветилось имя бывшей жены.
- Анька в положении! – сообщила Алёна. Судя по тону, радостного в известии было мало.
- И кто же Он? – поинтересовался отец.
- Рустам Великолепный, чтоб он сдох! – сорвалась Алёна на крик. Впрочем, сдержанностью она никогда не отличалась. – Племянник ректора! Полкурса обрюхатил, и хоть бы кто пикнул!.. Анютка уже четвёртая!..
По шариату живёт, зараза, пронеслось в голове Лопатина. Серьёзность пока не приходила. Казалось, влип в историю кто-то другой.
- Ты никудышный отец! – надрывалась Алёна. – Ты ушёл от нас, когда Аньке было двенадцать!.. По воскресеньям заглядывал!.. Вот и вырастил шлюху!.. Не успела аттестат получить – принесла в подоле!.. Аборт уже поздно делать! Это ты виноват!..
- Чего ты хочешь? – спросил Лопатин. – Денег? Я попробую занять…
- Поздно ты спохватился! – бушевала жена.
- А что я должен был делать? – осведомился Сергей Иванович. – С фонариком за ними бегать?
- И побегал бы! Хоть крохотный был бы толк от тебя, паразита!.. Воспитатель общаги, на фиг!.. – При всех её недостатках, Алёна всегда выражалась цензурно и никогда бы не унизилась до намёка на хромоту супруга. – Родную дочь воспитать не сумел!..
Далее Лопатин уже не воспринимал слов жены. Мелькнула мысль, что если он отключится, Алёна может кинуться на дочь, однако сейчас, вероятно, Анька была на занятиях, да и супружница предпочитала ругмя ругать не единственное своё дитя, а незадачливого папашу, соломенного тестя, «истинного виновника»…
Пусть остынет. Сможет Сергей помочь – пошлёт эсэмэску. А пока…
- Любишь горячих мужчин? Получи горячую дочь! – отрезал воспитатель общаги, нажимая кнопку отбоя.
3.
Рустама Сергей Иванович пару раз видел и воспринимал его не столько как татарина, сколько как блатного. Но сейчас в голове его закружился смерч. Подобные пылевые вихри кружились лет триста назад в западнославянских станицах в часы татарских набегов. Плен, рабство, бесчестье…
Лопатин любил историко-приключенческие ленты. Конечно же, Сергей Иванович, сидя в кино, сочувствовал жертвам, но порою его правая рука начинала скучать по аркану. Может, за это и стукнуло?..
Как во сне, Лопатин выдвинул ящик письменного стола и вынул некий предмет. Стальное лезвие с долами по обе стороны недлинного – сантиметров десять – клинка было упрятано в чернёные серебряные ножны. Такой же, чернёно-серебряной, была и ручка.
Девятнадцать лет назад, накануне развала Союза, депутат областного совета правозащитник Сергей Лопатин получил письмо из отдалённой колонии строгого режима. Зэки во главе с вором в законе Мамедом Арслановым хотели строить на территории тюрьмы православную часовню (чудны дела твои, Господи!), чтобы замаливать в ней свои грехи, а скуповатое начальство мешало. Лопатин привык к сибирской путанице вер и не очень удивился причудам криминального воротилы. Он и сам полагал, что Бог для всех людей один. То ли в Арсланове только и было мусульманского, что имя, то ли вор погнался за популярностью… Аллах знает.
Вообще-то в колонии строгого режима пускали только депутатов Верховного совета Российской Федерации и выше, но председатель горисполкома местечка, в черте которого томился Арсланов, был хорошим знакомым Лопатина.
Выяснилось, что часовня – часовней, а у Арсланова свой интерес.
- Меня хотят переводить в Среднюю Азию, - сообщил Лопатину широколицый человек с ухоженной бородкой и непривычно мягкими манерами (вор в законе и в заключении мог себе позволить такую роскошь). – А по дороге могут убрать, якобы при попытке к бегству. Я ж православие принял, да и без этого врагов у меня хватает. Не могли бы вы написать Горбачёву, чтобы оставил меня в Сибири? Сошлитесь на то, что я жару не переношу. Я же казанский…
Спасти жизнь человеку – дело святое. Лопатин побеседовал с начальником лагеря. Тот был двумя руками «за». С тех пор, как Арсланов отбывал наказание, преступность в казённом доме снизилась в разы. Письмо генсеку было отослано, и дело выгорело. Милицейское начальство, правда, схватилось за голову – ведь по одному слову Арсланова могли взбунтоваться все тюрьмы и колонии области…
После того, как Арсланов вышел, к Лопатину трижды приходили люди и спрашивали, чего он хочет. Все три раза депутат отказался от благодарности. И вот однажды в его почтовый ящик пришло извещение с липового адреса. Лопатин отлично знал, что никакого пятого дома на улице Харьковской в его городе нет, после третьего сразу идёт седьмой, однако на почту отправился. В ящичке, на чёрном бархатном ложе, лежал клинок. И – ни письма, ни открытки. Пару дней Лопатину было жутко. К добру ли, к худу вспомнился неясно чей обычай – подарили кинжал, значит, велят зарезаться. Но репрессий не последовало.
И вот Лопатин оказался на распутье. Проще всего было обратить оружие в звонкую монету, но вряд ли денег хватит надолго. Зарежешь – в тюрьму пойдёшь. Блат в криминальном мире у Лопатина был обширный, однако за решётку не хотелось. Пригрозить? Вряд ли статья «угроза убийством» ещё работает, однако ректор в случае чего может подсуетиться… К тому же Лопатин знал себя как человека импульсивного и ведал, что может вытащить клинок как бы угрожая, а там и пырнуть недолго. Для запугивания, на крайняк, и трости хватит. Вздохнув, Лопатин с сердцем швырнул кинжал обратно в ящик и пошёл одеваться.
На полпути к институту Сергей Иванович сел на скамейку и закурил. Вместе с ясностью мысли пришёл третий путь. Попросить помощи у Арсланова. Уж он-то Рустама вместе с дядюшкой-ректором в двойной бараний рог завяжет… Но это – пожизненная кабала. А если Лопатину и было чем гордиться в жизни, так независимостью и честностью.
Набеги, плен, рабство, закрутилось в голове с новой силой. Уже, наверное, в Крым пригнали. Единственный способ заступиться за дочь для невольника – науськать одного хозяина на другого. Или продавайся, или сиди опозоренным.
- Аксакал, рассуди нас! – раздалось сверху. Лопатин поднял глаза. Парочка восточных людей лет тридцати-сорока о чём-то горячо спорили. Насколько педагог понял, один у другого занял деньги и не отдавал, но вокруг этого столько было накручено-наворочено, что шайтан ногу сломит.
Кое-как отвязавшись от пылких южан, Лопатин перевёл дух. Отчего-то стало легче. Наверное, потому, что аксакалом назвали. До чего русский человек истосковался по уважению…
Поднявшись с лавки, Лопатин продолжил путь. Мысли приняли другое направление. Вспомнилось, что сам он полгода не отдаёт хорошему знакомому Петрову тысячу рублей. Не так давно Олег звонил, и ни словом не помянул о долге. А всё равно поругались. Заговорили о русском поэте девятнадцатого столетия, которых в стихах усиленно радел за народ, а в жизни скакал за лисицами по крестьянским полям. Лопатин – не в последнюю очередь из азартности спорщика – начал жарко доказывать, что великий поэт и гражданин имел право топтать чужие посевы. Олег Петров бросил трубку.
Помириться с ним, что ли?.. Извиниться? Деньги вернуть? Может, тогда и у дочери всё наладится?
Эх… Да будь и Рустам, и ректор, и Арсланов русскими – многое с того изменилось бы? Да ноль целых шиш десятых!..
А всё-таки хорошо, что с дочерью всё случилось по доброму согласию. Так что не совсем как в старину... От этой мысли полегчало, как от табачной затяжки.
4.
На широком крыльце у парадного подъезда частной финансово-экономической академии – в последние годы подобных академий в городе развелось штук пять – Лопатин остановился в нерешительности. Залюбовался роем белых мух, хоть по дороге снегопада не замечал. Внутрь заходить не хотелось. Мимо Сергея Ивановича пробегали модно, легко одетые парни и девушки. В глазах мелькало равнодушие, любопытство, а то и сочувствие, будто они ведали про его семейную драму. Но Лопатин знал, что дело в ноге и в тросточке. Он собирался с мыслями. Как найти Рустама? Что сказать ему?
- Папа!
Лопатин поднял глаза. Анька, в сапожках на шпильках, в зелёном пуховике стояла на ступеньку выше его и белые мухи таяли на её чёрных, как у Хозяйки Медной горы, распущенных волосах. Губы Анны были ярко накрашены, а глаза скрывались за тёмными очками. Ревела, небось, подумал отец. Отсюда и окуляры. Правильно. Не фиг показывать горе.
И слова искать не пришлось.
- Почему без шапки? И на шпильках тебе опасно ходить, вообще-то!..
Наверное, первый раз в жизни дочь обрадовалась воркотне отца.
- Папа… Ты… знаешь?
- Знаю. Мать звонила. Я шёл поговорить с ним.
Дочь горько улыбнулась – словно край солнца показался над пепелищем.
- Да он в деревне.
- Рустам? В деревне?
- Да это вообще не Рустам.
Вот так приплыли! Вот так набеги, плен, рабство…Прямо детская считалка какая-то. Хан тут не при чём, он получит кирпичом…
- А кто? – спросил Лопатин, начиная закипать. – Или ты его выгораживаешь? От гнезда отводишь? Да не убью я его!..
- Да ну его к чёрту! – сказала дочь и вдруг всхлипнула. Из-под гангстерских очков потекли чёрные ручьи туши. – Удрал в деревню – и хрен с ним!..
- Не нужен он тебе? – тихо спросил Лопатин. Анька кивнула. Всё было ясно. Котёнок решил поострить коготки на первом, кто попадётся. Поострил… - Но почему ты назвала Рустама?
Наверное, надо было уйти с крыльца, но Сергей Иванович не замечал любопытных взглядов.
- Я думала, - и тут Анька разрыдалась всерьёз, - мама не посмеет на него наехать…
- Мама, может, и не рискнёт, - усмехнулся Лопатин, - а я чуть невинного не зарезал, конспиратор ты наша.
На душе становилось всё легче и легче. Наверное, потому, что, как бы дальше ни пошло, а угроза кабалы миновала. И давить ни на кого не придётся.
- Мама меня убьёт, - шептала Анька, шмыгая носом.
- Пошли ко мне, - решился Лопатин.
Казалось, дочкины слёзы мгновенно высохли. Не будущего она боялась, а матери.
- А к тебе можно? У тебя же казённая комната!
- Договорюсь. Пошли-поехали.
Дочь наклонилась и поцеловала отца в небрежно выбритую щёку.
- Осторожно! – прошипел Лопатин, доставая платок. – Ты же на каблуках! Ещё полетишь!..
5.
Уже когда Анька, напившись чаю с печеньем и малиновым вареньем, прикорнула на отцовской тахте, накрывшись клетчатым пледом – лишь тогда Лопатин послал жене эсэмэску о том, где дочь. Через минуту раздалась трель. Лопатин со вздохом протянул руку… Но звонила Шиловская.
Говорят, русские люди отличаются от иностранцев тем, что на вопрос «как дела» ответ дают обстоятельный. Но теперь Сергею Ивановичу необходимо было выговориться. И на сей раз он получил поддержку.
- Да разве это горе? – удивилась Нина Егоровна. – Рановато, конечно… Но разве мой случай легче? В тридцать семь – ни ребёнка, ни котёнка…
- А ей к тому же вот-вот восемнадцать стукнет, - поделился Лопатин, - что подарить, ума не приложу…
- Книгу, - посоветовала Шиловская.
- Да Аня мало читает, - вздохнул отец.
- Ну тогда комнатный цветок! У вас же, по слухам, весь пол заставлен? Вряд ли начальство хватится…
- Да нет… Анна к дорогим подаркам привыкла…
- Вот уж дудки! – фыркнула Нина Егоровна. – Вы ей подарили себя в качестве опоры! И хватит. Ушла к бедняку-отцу – пусть привыкает к безденежью!..
- Спасибо!
- Спокойной ночи!
- Приятного сна! Привет дочери!
…А день кончается неплохо, подумал Сергей Иванович, доставая из-за шкафа раскладушку. Алёна молчит, ну и ладно. Значит, сообщение дошло.