liza
25.10.2021, 07:58
Автор: Владимир Хомичук
...Сибирь. У берега полноводной быстрой реки с каменистым дном сидит Вовка. Ему скоро исполнится пять лет. Он взобрался на свое привычное место — огромный валун, внизу которого взрослые соорудили для детей нечто вроде бассейна, окружив песчаное дно гладкими камнями, похожими на большие белые леденцы. Вовка всегда там устраивается и смотрит на возвышающийся вдалеке островок посреди реки. Он тоже каменный — огромная груда все тех же леденцов, заслоняющих горизонт.
— Вовка, ты всё сидишь?— Да, мама.
— И что же ты там высматриваешь?
— А что там за островом?
— Тайга, сынок.
— Это оттуда папа шишки привозит?
— Да.
— А как он туда добирается на мотоцикле?
— Вон там далеко-далеко есть мост через реку, но его с этого места не видно.
— Тайга далеко за островом?
— Далеко.
— Тогда зачем люди к нему ходят по мелководью?
— На неё посмотреть, кое-что видно: цветы там такие красивые, большие, бордовые. Медведи иногда показываются, умываться выходят или искупаться...
— Вот бы мне тоже посмотреть...
— Не вздумай, Вова! Это ты что ж, тоже по мелководью решил добираться? Тебя течением и снесет! Плавать ты не умеешь. Выброси это из головы. И давай-ка, слезай с камня. Домой пойдем, обедать уже пора. Ишь, чего надумал!
— Я посижу ещё немного, мама. Потом сам прибегу. А ты пока всё приготовишь.
— Слезай, я сказала!
— Ну, мам...
— Красный весь уже, опять сгоришь на солнце, реветь будешь, сметаной тебя мазать придётся.
— Ладно, щас спущусь.
После обеда история повторялась: речка с пронзительно прозрачной водой, валун, белокаменный остров, за которым тайга — непознанная тайна.
Опасная. Вовка однажды всё же решился и пошёл вброд к острову. Успел сделать два шага, и налетевшая волна тут же сбила его с ног. Белобрысого лопоухого мальчишку спасли. Вытащили на берег, отругали, надавали под зад болючих шлепков и вернули откуда-то взявшейся матери. Так и засело в его памяти это слово «тайга» — символ притягательной неизвестности, другой мир.
Зимой было по-иному: другой мир скрывался под снегом и на улицах города. У Вовки был друг — татарин Ильгиз. Вовка не знал тогда, что имя его друга-сорванца означает «путешественник», но почувствовал на себе его тягу к странствиям. Им не было и пяти лет ещё, а Ильгиз подговорил Вовку разведать ситуацию в округе, посмотреть на всё своими глазами. Вовка с радостью согласился: тайны притягивали его похлеще магнита. Забрались они в какой-то автобус, ездили по городу до самого вечера: глазели на людей, новые районы, причудливые здания, сверкающие витрины. Потом стемнело, рабочий день закончился и транспортное средство замерло на автобусной станции в ожидании ночного отдыха. Надо было возвращаться домой, только вот беда — они не знали, куда идти. И спросить не у кого: вокруг ни души. На улице темно и холодно. Маленькие бродяги забрались в какую-то телефонную будку и заснули там вдвоём. Разбудил их вой милицейской сирены, свет фар и крики людей.
— Ну что, голубчики, попались? — сказал им басом какой-то дядька в фуражке.
— Мы ни от кого не убегали, — промямлил Ильгиз.
— Да? А от мам и пап кто сбежал на ночь глядя?
— Мы на разведку ходили, — с достоинством и гордостью заявил Вовка.
— От сейчас и ответите по всей строгости закона.
— Мы не воровали, — захныкал татарчонок.
— Вы у родителей своих душевное спокойствие украли, — пригвоздил милиционер.
Дома их обласкали сначала, мокро расцеловали, а потом наказали — Вовка от отца получил ремня, а Ильгиз был на целый час поставлен в угол.
На следующий день Вовка в знак протеста решил сбежать из дома. Ильгиз идею поддержал. Они задумали построить себе дом. В снегу. Сколотили фанерные лопаты и давай рыть в сугробе. Он высокий был, метра с три, а то и побольше. Сварганили себе комнату целую, из тряпок всяких соорудили что-то вроде дивана и ночью смылись из родительских квартир. Завалились опять спать в шубах, валенках да варежках. На этот раз их отыскала соседская овчарка. Облизала лица шершавым языком, стала громко лаять, зазывая родителей и полдюжины соседей.
В гости к отцу приехал брат. Вовка встретился с ним на лестнице: убегал от бати, тот догонял его с ремнём в руках. Вовка скатился кубарем на лысого дядьку с двумя огромными чемоданами в руках. Толстяк загородил дорогу, что-то говоря и улыбаясь, но Вовка метнулся в одну сторону, потом в другую, прыгнул на чемодан, нечаянно задел ногой замок-защёлку, и пузач раскрылся. Из него стали вываливаться большие белые яблоки и ну скакать по ступенькам вниз. Дядька прошёлся матюками по Вовкиной матери, нагнулся, вытянул обе руки в попытке поймать беглецов. Тогда рухнул и второй чемодан, тоже открыл пасть от удара и выплюнул ещё одну партию затворников. Отец Вовки поспешил брату на подмогу, из квартиры выбежала мать, тоже бросилась собирать попрыгунчиков. Вовка воспользовался переполохом и удрал на первый этаж. Хотел открыть входную дверь и смыться куда подальше, но к ногам как раз стали подкатываться яблоки, и он передумал. Стал их собирать и складывать в угол. Яблоки впоследствии оказались благодарными: спасли от ремня. Дома мама объяснила, что лысый — это дядя Володя, родной брат отца, и что Вовку назвали так в его честь, что он в молодости был такой же белобрысый и вообще они очень похожи.
— А что это за яблоки такие красивые, белые тоже, — спросил мальчишка.
— Белый налив называются, из Белоруссии — родины отца, ну и дяди Володи, — ответила мама.
— А это где?
— Уй, далеко. Два дня на поезде надо ехать.
— И что, там этих яблок много?
— Много, сынок, дома у дяди Володи целый сад есть.
— Наверное, поэтому он и лысый: голова, как белый налив.
— Вовка!
— А чего? Так и есть.
— Не вздумай при нём это ляпнуть!
— Если папка ремнём биться будет, так и скажу.
— Не будет, за тебя твой дядя уже вступился.
— Хорошо, тогда не буду.
Дядя Володя оказался добрым и ласковым, но строгим. Ремнём не размахивал, но пару затрещин малец от него таки получил. Одну за вопрос, почему о пне говорят, что он лысый, а вторую за кирпичи в знаменитых чемоданах, которые Вовка туда напихал в отместку за первую затрещину перед отъездом родного дяди. Когда он уехал, батя объявил Вовке и его старшему брату Славке, что семья скоро переезжает. Славка был похож на мамку — волосы тёмные и курчавые, ну а Вовка на отца. Их никто братьями-то и не признавал, всегда дразнили: «один белый, другой серый — два весёлых гуся». Славка обижался и лез в драку, а Вовке нравилось, он эту песенку даже наизусть выучил. Раскрывать новую тайну под названием «Белая Русь» они выехали в темноте поздно ночью.
Так в возрасте пяти лет Вовка приехал на родину своего отца, где тот купил дом в отдалённой глухой деревне. Белоруссия поначалу малышу не понравилась: сверстники встретили его враждебно. Почему? И говор у него был не тот, и вел он себя «не как все», «не как надо». Тогда человечек стал интересоваться у родителей, кто он, откуда и зачем. Ему объяснили, что папа его — белорус по рождению, но в родной деревне прожил только до 14-ти лет, потом стал беспризорником, потому что Вовкиного деда — Фому — расстреляли за то, что он служил в царской армии, а бабушку упекли в тюрьму, где она и померла. Батя пустился в скитания по Советскому Союзу, скрываясь от властей, пытавшихся посадить его в тюрьму по статье за беспризорность. Мама была русской, и над ней все в деревне сейчас подсмеивались, русичкой обзывались. Тогда Вовка разозлился. И у него появилась мечта — выучить все языки мира, даже татарский, чтобы никто, нигде и никогда не посмел над ним смеяться, как над мамой.
А пока надо научиться читать.
— Мам, а мам!
— Чего тебе, Вовка?
— Научи меня читать.
— Вот пойдёшь в школу через два года, там тебя и научат.
— Два года? Это долго. Мне сейчас надо.
— Зачем тебе сейчас?
— Книжки хочу читать, истории всякие.
— Мультики смотри пока да сказки слушай, мал ты ещё, успеешь.
— Мне очень надо, мам, и не успею я. На земле вон как людей много, и все говорят по-разному, а я хочу все языки выучить. Надо торопиться.
— Ишь ты чего удумал, а зачем тебе все языки?
— Буду со всеми разговаривать на равных.
— Ох и заумный ты у меня растёшь, весь в деда Фому. Ну да ладно, вечером с работы приду, начнём азбуку учить.
— Это буквы, что ли?
— Да, они самые.
— Хорошо, мам, ты только поскорее приходи, не задерживайся нигде лясы точить.
— Это где ты таких слов набрался, а?
— Папка так говорит про тебя.
— Ой, горе ты моё!
Читать и писать Вовка научился быстро: уж очень нравилось ему слова из букв складывать, а потом их перемешивать, как карты, и составлять предложения. Но это было трудно, лучше пока чужие колоды просматривать. Первую книгу он прочитал через год, специально в библиотеку в соседней деревне Клейники записался. Библиотекарь — пухлая женщина с носом-круассаном — долго и недоверчиво на него смотрела и не хотела верить, что худющий мальчик-недоросток с оттопыренными ушами, выгоревшими на солнце жгуче-белыми волосами и затравленным взглядом уже умеет читать. Проверку устроила, Вовка громко отчеканил несколько фраз из подсунутой газеты и был удостоен права прочитать «Царевну-лягушку». Съел он царевну вместе с лягушкой за ночь и на следующее утро опять явился в библиотеку, предстал пред судебным заседанием в составе нахмуренного лица заспанной библиотекарши и её клюющего носа, затем почти дословно пересказал содержание сказки и попросил разрешения самому выбрать следующую книгу. Был оправдан и освобождён прямо в зале суда.
Слог понравившейся книги поглощал его полностью, обвораживал, пугал и укутывал детское сознание в холодные тёмные ночи. Оторваться от начатой книжки он просто не мог. Подолгу лежал или сидел на кровати, вперив взгляд в открытую на такой-то странице тайну, и наслаждался удивительными словами, построенными в изящные предложения-молнии. Деревня, в которой они жили, находилась недалеко от польской границы, поэтому в хате Вовка по радио услышал незнакомую речь, шипящую такую, таинственную, как змея. А потом по телевизору увидел и людей, которые так разговаривали. Вовка решил раздобыть где-нибудь учебник польского языка и выучить его. Учебник он нашёл всё в той же библиотеке, а вот с изучением языка-шипучки оказалось всё далеко не так просто — буквы были другими, причудливыми. Пришлось это дело отложить пока. Надо новую азбуку одолеть сначала. Он попытался, но ничего не получилось: мамка этих букв не знала, спросить было не у кого. «Ладно, в школу скоро пойду, там спрошу», — подумал Вовка. До школы оставался ещё год. Тогда нетерпеливый мальчишка стал просто учить понятные слова и фразы наизусть, не умея ни читать, ни писать по-польски.
Через деревню к границе пролегала широкая асфальтовая дорога. По ней ездили большие грузовые машины. Вовка часто заглядывался на них, представляя себе, куда и зачем они едут. Однажды одна из них остановилась, побурчала, фыркнула несколько раз, из неё вылез дядька и стал громко ругаться на польском языке. Вовка матюков не понял, но зато сообразил по некоторым знакомым словам, что грузовик сломался, и дядьке-шофёру нужна помощь. Побежал домой, позвал батю. Тот пришёл и стал махать руками, не очень понимая, что от него хотят. Вовка приблизился.
— Пап, он говорит, ему бы до границы добраться, там он позвонит на базу, и сюда приедут его друзья, помогут с ремонтом или возьмут на буксир.
Батя и дядька выпучили глаза и открыли рты. Поляк спросил:
— Тлумач?
— Так, — ответил Вовка и пояснил отцу:
— Переводчик.
Когда Вовка вырос, он поступил в Минский государственный институт иностранных языков.
...Сибирь. У берега полноводной быстрой реки с каменистым дном сидит Вовка. Ему скоро исполнится пять лет. Он взобрался на свое привычное место — огромный валун, внизу которого взрослые соорудили для детей нечто вроде бассейна, окружив песчаное дно гладкими камнями, похожими на большие белые леденцы. Вовка всегда там устраивается и смотрит на возвышающийся вдалеке островок посреди реки. Он тоже каменный — огромная груда все тех же леденцов, заслоняющих горизонт.
— Вовка, ты всё сидишь?— Да, мама.
— И что же ты там высматриваешь?
— А что там за островом?
— Тайга, сынок.
— Это оттуда папа шишки привозит?
— Да.
— А как он туда добирается на мотоцикле?
— Вон там далеко-далеко есть мост через реку, но его с этого места не видно.
— Тайга далеко за островом?
— Далеко.
— Тогда зачем люди к нему ходят по мелководью?
— На неё посмотреть, кое-что видно: цветы там такие красивые, большие, бордовые. Медведи иногда показываются, умываться выходят или искупаться...
— Вот бы мне тоже посмотреть...
— Не вздумай, Вова! Это ты что ж, тоже по мелководью решил добираться? Тебя течением и снесет! Плавать ты не умеешь. Выброси это из головы. И давай-ка, слезай с камня. Домой пойдем, обедать уже пора. Ишь, чего надумал!
— Я посижу ещё немного, мама. Потом сам прибегу. А ты пока всё приготовишь.
— Слезай, я сказала!
— Ну, мам...
— Красный весь уже, опять сгоришь на солнце, реветь будешь, сметаной тебя мазать придётся.
— Ладно, щас спущусь.
После обеда история повторялась: речка с пронзительно прозрачной водой, валун, белокаменный остров, за которым тайга — непознанная тайна.
Опасная. Вовка однажды всё же решился и пошёл вброд к острову. Успел сделать два шага, и налетевшая волна тут же сбила его с ног. Белобрысого лопоухого мальчишку спасли. Вытащили на берег, отругали, надавали под зад болючих шлепков и вернули откуда-то взявшейся матери. Так и засело в его памяти это слово «тайга» — символ притягательной неизвестности, другой мир.
Зимой было по-иному: другой мир скрывался под снегом и на улицах города. У Вовки был друг — татарин Ильгиз. Вовка не знал тогда, что имя его друга-сорванца означает «путешественник», но почувствовал на себе его тягу к странствиям. Им не было и пяти лет ещё, а Ильгиз подговорил Вовку разведать ситуацию в округе, посмотреть на всё своими глазами. Вовка с радостью согласился: тайны притягивали его похлеще магнита. Забрались они в какой-то автобус, ездили по городу до самого вечера: глазели на людей, новые районы, причудливые здания, сверкающие витрины. Потом стемнело, рабочий день закончился и транспортное средство замерло на автобусной станции в ожидании ночного отдыха. Надо было возвращаться домой, только вот беда — они не знали, куда идти. И спросить не у кого: вокруг ни души. На улице темно и холодно. Маленькие бродяги забрались в какую-то телефонную будку и заснули там вдвоём. Разбудил их вой милицейской сирены, свет фар и крики людей.
— Ну что, голубчики, попались? — сказал им басом какой-то дядька в фуражке.
— Мы ни от кого не убегали, — промямлил Ильгиз.
— Да? А от мам и пап кто сбежал на ночь глядя?
— Мы на разведку ходили, — с достоинством и гордостью заявил Вовка.
— От сейчас и ответите по всей строгости закона.
— Мы не воровали, — захныкал татарчонок.
— Вы у родителей своих душевное спокойствие украли, — пригвоздил милиционер.
Дома их обласкали сначала, мокро расцеловали, а потом наказали — Вовка от отца получил ремня, а Ильгиз был на целый час поставлен в угол.
На следующий день Вовка в знак протеста решил сбежать из дома. Ильгиз идею поддержал. Они задумали построить себе дом. В снегу. Сколотили фанерные лопаты и давай рыть в сугробе. Он высокий был, метра с три, а то и побольше. Сварганили себе комнату целую, из тряпок всяких соорудили что-то вроде дивана и ночью смылись из родительских квартир. Завалились опять спать в шубах, валенках да варежках. На этот раз их отыскала соседская овчарка. Облизала лица шершавым языком, стала громко лаять, зазывая родителей и полдюжины соседей.
В гости к отцу приехал брат. Вовка встретился с ним на лестнице: убегал от бати, тот догонял его с ремнём в руках. Вовка скатился кубарем на лысого дядьку с двумя огромными чемоданами в руках. Толстяк загородил дорогу, что-то говоря и улыбаясь, но Вовка метнулся в одну сторону, потом в другую, прыгнул на чемодан, нечаянно задел ногой замок-защёлку, и пузач раскрылся. Из него стали вываливаться большие белые яблоки и ну скакать по ступенькам вниз. Дядька прошёлся матюками по Вовкиной матери, нагнулся, вытянул обе руки в попытке поймать беглецов. Тогда рухнул и второй чемодан, тоже открыл пасть от удара и выплюнул ещё одну партию затворников. Отец Вовки поспешил брату на подмогу, из квартиры выбежала мать, тоже бросилась собирать попрыгунчиков. Вовка воспользовался переполохом и удрал на первый этаж. Хотел открыть входную дверь и смыться куда подальше, но к ногам как раз стали подкатываться яблоки, и он передумал. Стал их собирать и складывать в угол. Яблоки впоследствии оказались благодарными: спасли от ремня. Дома мама объяснила, что лысый — это дядя Володя, родной брат отца, и что Вовку назвали так в его честь, что он в молодости был такой же белобрысый и вообще они очень похожи.
— А что это за яблоки такие красивые, белые тоже, — спросил мальчишка.
— Белый налив называются, из Белоруссии — родины отца, ну и дяди Володи, — ответила мама.
— А это где?
— Уй, далеко. Два дня на поезде надо ехать.
— И что, там этих яблок много?
— Много, сынок, дома у дяди Володи целый сад есть.
— Наверное, поэтому он и лысый: голова, как белый налив.
— Вовка!
— А чего? Так и есть.
— Не вздумай при нём это ляпнуть!
— Если папка ремнём биться будет, так и скажу.
— Не будет, за тебя твой дядя уже вступился.
— Хорошо, тогда не буду.
Дядя Володя оказался добрым и ласковым, но строгим. Ремнём не размахивал, но пару затрещин малец от него таки получил. Одну за вопрос, почему о пне говорят, что он лысый, а вторую за кирпичи в знаменитых чемоданах, которые Вовка туда напихал в отместку за первую затрещину перед отъездом родного дяди. Когда он уехал, батя объявил Вовке и его старшему брату Славке, что семья скоро переезжает. Славка был похож на мамку — волосы тёмные и курчавые, ну а Вовка на отца. Их никто братьями-то и не признавал, всегда дразнили: «один белый, другой серый — два весёлых гуся». Славка обижался и лез в драку, а Вовке нравилось, он эту песенку даже наизусть выучил. Раскрывать новую тайну под названием «Белая Русь» они выехали в темноте поздно ночью.
Так в возрасте пяти лет Вовка приехал на родину своего отца, где тот купил дом в отдалённой глухой деревне. Белоруссия поначалу малышу не понравилась: сверстники встретили его враждебно. Почему? И говор у него был не тот, и вел он себя «не как все», «не как надо». Тогда человечек стал интересоваться у родителей, кто он, откуда и зачем. Ему объяснили, что папа его — белорус по рождению, но в родной деревне прожил только до 14-ти лет, потом стал беспризорником, потому что Вовкиного деда — Фому — расстреляли за то, что он служил в царской армии, а бабушку упекли в тюрьму, где она и померла. Батя пустился в скитания по Советскому Союзу, скрываясь от властей, пытавшихся посадить его в тюрьму по статье за беспризорность. Мама была русской, и над ней все в деревне сейчас подсмеивались, русичкой обзывались. Тогда Вовка разозлился. И у него появилась мечта — выучить все языки мира, даже татарский, чтобы никто, нигде и никогда не посмел над ним смеяться, как над мамой.
А пока надо научиться читать.
— Мам, а мам!
— Чего тебе, Вовка?
— Научи меня читать.
— Вот пойдёшь в школу через два года, там тебя и научат.
— Два года? Это долго. Мне сейчас надо.
— Зачем тебе сейчас?
— Книжки хочу читать, истории всякие.
— Мультики смотри пока да сказки слушай, мал ты ещё, успеешь.
— Мне очень надо, мам, и не успею я. На земле вон как людей много, и все говорят по-разному, а я хочу все языки выучить. Надо торопиться.
— Ишь ты чего удумал, а зачем тебе все языки?
— Буду со всеми разговаривать на равных.
— Ох и заумный ты у меня растёшь, весь в деда Фому. Ну да ладно, вечером с работы приду, начнём азбуку учить.
— Это буквы, что ли?
— Да, они самые.
— Хорошо, мам, ты только поскорее приходи, не задерживайся нигде лясы точить.
— Это где ты таких слов набрался, а?
— Папка так говорит про тебя.
— Ой, горе ты моё!
Читать и писать Вовка научился быстро: уж очень нравилось ему слова из букв складывать, а потом их перемешивать, как карты, и составлять предложения. Но это было трудно, лучше пока чужие колоды просматривать. Первую книгу он прочитал через год, специально в библиотеку в соседней деревне Клейники записался. Библиотекарь — пухлая женщина с носом-круассаном — долго и недоверчиво на него смотрела и не хотела верить, что худющий мальчик-недоросток с оттопыренными ушами, выгоревшими на солнце жгуче-белыми волосами и затравленным взглядом уже умеет читать. Проверку устроила, Вовка громко отчеканил несколько фраз из подсунутой газеты и был удостоен права прочитать «Царевну-лягушку». Съел он царевну вместе с лягушкой за ночь и на следующее утро опять явился в библиотеку, предстал пред судебным заседанием в составе нахмуренного лица заспанной библиотекарши и её клюющего носа, затем почти дословно пересказал содержание сказки и попросил разрешения самому выбрать следующую книгу. Был оправдан и освобождён прямо в зале суда.
Слог понравившейся книги поглощал его полностью, обвораживал, пугал и укутывал детское сознание в холодные тёмные ночи. Оторваться от начатой книжки он просто не мог. Подолгу лежал или сидел на кровати, вперив взгляд в открытую на такой-то странице тайну, и наслаждался удивительными словами, построенными в изящные предложения-молнии. Деревня, в которой они жили, находилась недалеко от польской границы, поэтому в хате Вовка по радио услышал незнакомую речь, шипящую такую, таинственную, как змея. А потом по телевизору увидел и людей, которые так разговаривали. Вовка решил раздобыть где-нибудь учебник польского языка и выучить его. Учебник он нашёл всё в той же библиотеке, а вот с изучением языка-шипучки оказалось всё далеко не так просто — буквы были другими, причудливыми. Пришлось это дело отложить пока. Надо новую азбуку одолеть сначала. Он попытался, но ничего не получилось: мамка этих букв не знала, спросить было не у кого. «Ладно, в школу скоро пойду, там спрошу», — подумал Вовка. До школы оставался ещё год. Тогда нетерпеливый мальчишка стал просто учить понятные слова и фразы наизусть, не умея ни читать, ни писать по-польски.
Через деревню к границе пролегала широкая асфальтовая дорога. По ней ездили большие грузовые машины. Вовка часто заглядывался на них, представляя себе, куда и зачем они едут. Однажды одна из них остановилась, побурчала, фыркнула несколько раз, из неё вылез дядька и стал громко ругаться на польском языке. Вовка матюков не понял, но зато сообразил по некоторым знакомым словам, что грузовик сломался, и дядьке-шофёру нужна помощь. Побежал домой, позвал батю. Тот пришёл и стал махать руками, не очень понимая, что от него хотят. Вовка приблизился.
— Пап, он говорит, ему бы до границы добраться, там он позвонит на базу, и сюда приедут его друзья, помогут с ремонтом или возьмут на буксир.
Батя и дядька выпучили глаза и открыли рты. Поляк спросил:
— Тлумач?
— Так, — ответил Вовка и пояснил отцу:
— Переводчик.
Когда Вовка вырос, он поступил в Минский государственный институт иностранных языков.