Миссис Овсянка
15.03.2008, 05:07
:eating: У меня есть приятель,который замечательно описал этот необычный ужин Проголодавшись, мы решили поужинать в ресторане с НЕтайской кухней. Недалеко от отеля наткнулись на обвешанную красными бумажными фонариками дверь – обычный признак китайского ресторана.
Это было явно заведение высокого класса, даже костяные палочки для еды лежали на специальной мельхиоровой подставочке.
Мы выбрали хорошо известные нам блюда – утку по пекински и жареного молочного поросенка.
Утку принесли довольно быстро – это блюдо обычно пользуется популярностью и заготавливается в больших количествах заранее.
Продемонстрировав нам аппетитную зажаренную тушку, за соседним столиком официантка очень аккуратно сняла с неё шкурку кусочками, оставив её на утке.
Затем наш столик был сервирован плетеной коробочкой, наполненной маленькими тонкими пресными лепешками, тарелочкой с кусочками лука и прочей зелени и, конечно же, тарелкой с искусно, без признаков жира, отрезанными кусочками поджаристой шкуркой утки, больше всего похожей на обрывки коричневого пергамента, и маленькие мисочки, наполненные густым темным сливовым соусом.
Сразу вспомнился рассказ о «лакированной» утке. Это весьма сложным способом, в течение 3-х дней приготавливаемое блюдо. Один старый китайский мафиози, вынужденный предать свой клан, зная, что после этого жить ему останется считанные часы, заранее заказал себе вышеназванное блюдо. Для европейца этот деликатес – наглядный пример пропасти в восприятии восточной культуры.
В «лакированной» утке гурман наслаждается поеданием только нескольких невесомых кусочков зажаренной шкурки, остальное (утка целиком, но уже без «одеяния») выбрасывается, или отдается слугам.
Вспомнив этот рассказ, мы самодовольно улыбнулись и в меру своего понимания использовали компоненты для потребления деликатеса. На вкус шкурка оказалась удивительно нежной, прямо воздушной. Подумалось, что гурманы воспринимают мир особо, тоньше, и в этом есть определенная прелесть.
В Пекине, при посещении ресторана специализирующегося на блюдах их утки уже в течение 200 лет, нам тоже сначала подали только шкурку, но чуть позже облагодетельствовали и самой уточкой, уже отделенной от костей и нарезанной на мелкие сочные кусочки.
Но утонченное блюдо совершенно не утолило голода, наоборот, показанная и унесенная утка только распалила аппетит. Ведь даже если нам больше от неё ничего не достанется
( а мы не собирались поддаваться на хитрости Востока и намеревались отстаивать своё право на мясную часть дичи), то у нас в запасе остается хоть и молочный, но всё-таки целый поросенок.
Минут через 10 официантка (судя по всему, из старших. В ресторане вообще четко регулировалось, кто чай разливает, кто посуду убирает, а кто работает с подносимыми блюдами) ставит нам на стол аппетитно зажаренного поросенка кг на 3. Его грустное закопчено-жареное рыльце смотрело на меня. Кожица, поблескивающая, хрустящая, сама просилась в рот. Но уже хотелось не просто есть, а жрать. С поросенка, также как и с утки, шкурка была срезана и оставлена на нем. В результате он выглядел целым. Наш стол по-новой сервировали плетеной коробочкой с лепешками, теперь уже более толстыми и мисочками с другим соусом. Шкурка оказалась очень хрустящей, совсем нежирной и очень вкусной; но шкурки мы уже наелись. Едва поклевав поджаренной кожицы и мысленно простившись с улетевшей птичкой, приступили к более решительным действиям. Увидев, что официантка намыливается куда-то, оставляя нас наедине с неразделанной тушкой, Ира решила взять инициативу в свои руки и попыталась объяснить не говорящей по-английски девушке, чтобы она разрезала поросенка.
Мне показалось, что все находящиеся в ресторане замерли. Надо сказать. Что в китайской кухне ножу не место за обеденным столом. Вся еда подается в виде, не требующем использования режущих предметов. Поэтому тот нож, которым воспользовалась официантка, предназначался исключительно для отделения предварительно нарезанной на мелкие куски шкурки от нежного мяса поросенка и был весьма тупым. Вероятно, нас приняли за крутых знатоков, ибо с этого момента внимание всего ресторана сосредоточилось на нашем столике. С большими мучениями, орудуя тупым ножом, девушка отрезала от головы свинячьего младенца уши и подобострастно предложила столь редкостным знатокам изысканный деликатес. На который теряющие самообладание бледнолицые никак не отреагировали. Ира встала, отняла нож, и действуя больше руками, чем тупой железякой, оторвала переднюю ножку, торжественно водрузив её мне на тарелку.
В ресторане уже никто даже не дышал.
Я оказался в щекотливом положении.
Передо мной на тарелке лежал большой кусок мяса на костях, а из средств перемещения его в рот у меня были две палочки и собственные руки. Уровень ресторана не позволял мне воспользоваться данными природой приспособлениями, а стиль владения палочками – удержать что-то размером больше ногтя. Кроме того, даже поверхностного взгляда на мясо мне хватило, чтобы определить – оно сыровато.
Помощь пришла со стороны наконец-то появившегося англоязычного метрдотеля.
В дополнение у тупому ножу появился острый.
Ира предложила отрезать для Юли другую ножку поросенка, на что она, насытившись до того свининкой под кисло-сладким соусом, заявила, что хочет только попробовать пару кусочков. Острый нож оказался в Юлиных руках. Воткнув костяную палочку в мягкую попку поросенка (вилок не подавали) она срезала несколько кусочков сырого мяса с задка.
Мэтр не мог больше беспристрастно смотреть на экзекуцию бедняги и поросенок ( вместе с лежащей на моей тарелке отодранной ножке) исчезли со стола. Как уже все догадались, он был подан для деликатного потребления шкурки, а не бедного животного целиком. На опустевшее поле битвы в центре нашего стола водрузили блюдо с поджаренными кусочками утки, шкурку которой мы благополучно уничтожили 20 минутами раньше. Уточка была пересушенной, безвкусной и застревала в возможных и невозможных щелях между зубами, но голод утолила. Изголодавшись от приложенных усилий, мы, так и не получив удовольствия, полностью уничтожили её.
Вскоре на столе появились кусочки обжаренной молодой свининки, борьба с которой исчерпала наши моральные силы. Мы уже могли только смеяться над своей серостью, поглядывая на сиротливо лежащие, на тарелке свиные ушки, безжалостно отделенные в попытке услужить клиенту.
Вкуса поросенка я не могу припомнить, похоже он почти нетронутый остался на столе.
С чем можно сравнить взгляд метрдотеля, когда мы покидали ресторан?
Наверно, так жертва насилия смотрит на уходящего истязателя.
Это было явно заведение высокого класса, даже костяные палочки для еды лежали на специальной мельхиоровой подставочке.
Мы выбрали хорошо известные нам блюда – утку по пекински и жареного молочного поросенка.
Утку принесли довольно быстро – это блюдо обычно пользуется популярностью и заготавливается в больших количествах заранее.
Продемонстрировав нам аппетитную зажаренную тушку, за соседним столиком официантка очень аккуратно сняла с неё шкурку кусочками, оставив её на утке.
Затем наш столик был сервирован плетеной коробочкой, наполненной маленькими тонкими пресными лепешками, тарелочкой с кусочками лука и прочей зелени и, конечно же, тарелкой с искусно, без признаков жира, отрезанными кусочками поджаристой шкуркой утки, больше всего похожей на обрывки коричневого пергамента, и маленькие мисочки, наполненные густым темным сливовым соусом.
Сразу вспомнился рассказ о «лакированной» утке. Это весьма сложным способом, в течение 3-х дней приготавливаемое блюдо. Один старый китайский мафиози, вынужденный предать свой клан, зная, что после этого жить ему останется считанные часы, заранее заказал себе вышеназванное блюдо. Для европейца этот деликатес – наглядный пример пропасти в восприятии восточной культуры.
В «лакированной» утке гурман наслаждается поеданием только нескольких невесомых кусочков зажаренной шкурки, остальное (утка целиком, но уже без «одеяния») выбрасывается, или отдается слугам.
Вспомнив этот рассказ, мы самодовольно улыбнулись и в меру своего понимания использовали компоненты для потребления деликатеса. На вкус шкурка оказалась удивительно нежной, прямо воздушной. Подумалось, что гурманы воспринимают мир особо, тоньше, и в этом есть определенная прелесть.
В Пекине, при посещении ресторана специализирующегося на блюдах их утки уже в течение 200 лет, нам тоже сначала подали только шкурку, но чуть позже облагодетельствовали и самой уточкой, уже отделенной от костей и нарезанной на мелкие сочные кусочки.
Но утонченное блюдо совершенно не утолило голода, наоборот, показанная и унесенная утка только распалила аппетит. Ведь даже если нам больше от неё ничего не достанется
( а мы не собирались поддаваться на хитрости Востока и намеревались отстаивать своё право на мясную часть дичи), то у нас в запасе остается хоть и молочный, но всё-таки целый поросенок.
Минут через 10 официантка (судя по всему, из старших. В ресторане вообще четко регулировалось, кто чай разливает, кто посуду убирает, а кто работает с подносимыми блюдами) ставит нам на стол аппетитно зажаренного поросенка кг на 3. Его грустное закопчено-жареное рыльце смотрело на меня. Кожица, поблескивающая, хрустящая, сама просилась в рот. Но уже хотелось не просто есть, а жрать. С поросенка, также как и с утки, шкурка была срезана и оставлена на нем. В результате он выглядел целым. Наш стол по-новой сервировали плетеной коробочкой с лепешками, теперь уже более толстыми и мисочками с другим соусом. Шкурка оказалась очень хрустящей, совсем нежирной и очень вкусной; но шкурки мы уже наелись. Едва поклевав поджаренной кожицы и мысленно простившись с улетевшей птичкой, приступили к более решительным действиям. Увидев, что официантка намыливается куда-то, оставляя нас наедине с неразделанной тушкой, Ира решила взять инициативу в свои руки и попыталась объяснить не говорящей по-английски девушке, чтобы она разрезала поросенка.
Мне показалось, что все находящиеся в ресторане замерли. Надо сказать. Что в китайской кухне ножу не место за обеденным столом. Вся еда подается в виде, не требующем использования режущих предметов. Поэтому тот нож, которым воспользовалась официантка, предназначался исключительно для отделения предварительно нарезанной на мелкие куски шкурки от нежного мяса поросенка и был весьма тупым. Вероятно, нас приняли за крутых знатоков, ибо с этого момента внимание всего ресторана сосредоточилось на нашем столике. С большими мучениями, орудуя тупым ножом, девушка отрезала от головы свинячьего младенца уши и подобострастно предложила столь редкостным знатокам изысканный деликатес. На который теряющие самообладание бледнолицые никак не отреагировали. Ира встала, отняла нож, и действуя больше руками, чем тупой железякой, оторвала переднюю ножку, торжественно водрузив её мне на тарелку.
В ресторане уже никто даже не дышал.
Я оказался в щекотливом положении.
Передо мной на тарелке лежал большой кусок мяса на костях, а из средств перемещения его в рот у меня были две палочки и собственные руки. Уровень ресторана не позволял мне воспользоваться данными природой приспособлениями, а стиль владения палочками – удержать что-то размером больше ногтя. Кроме того, даже поверхностного взгляда на мясо мне хватило, чтобы определить – оно сыровато.
Помощь пришла со стороны наконец-то появившегося англоязычного метрдотеля.
В дополнение у тупому ножу появился острый.
Ира предложила отрезать для Юли другую ножку поросенка, на что она, насытившись до того свининкой под кисло-сладким соусом, заявила, что хочет только попробовать пару кусочков. Острый нож оказался в Юлиных руках. Воткнув костяную палочку в мягкую попку поросенка (вилок не подавали) она срезала несколько кусочков сырого мяса с задка.
Мэтр не мог больше беспристрастно смотреть на экзекуцию бедняги и поросенок ( вместе с лежащей на моей тарелке отодранной ножке) исчезли со стола. Как уже все догадались, он был подан для деликатного потребления шкурки, а не бедного животного целиком. На опустевшее поле битвы в центре нашего стола водрузили блюдо с поджаренными кусочками утки, шкурку которой мы благополучно уничтожили 20 минутами раньше. Уточка была пересушенной, безвкусной и застревала в возможных и невозможных щелях между зубами, но голод утолила. Изголодавшись от приложенных усилий, мы, так и не получив удовольствия, полностью уничтожили её.
Вскоре на столе появились кусочки обжаренной молодой свининки, борьба с которой исчерпала наши моральные силы. Мы уже могли только смеяться над своей серостью, поглядывая на сиротливо лежащие, на тарелке свиные ушки, безжалостно отделенные в попытке услужить клиенту.
Вкуса поросенка я не могу припомнить, похоже он почти нетронутый остался на столе.
С чем можно сравнить взгляд метрдотеля, когда мы покидали ресторан?
Наверно, так жертва насилия смотрит на уходящего истязателя.