Чужая боль

[karochka64]

Аня, дитя любви
Я всегда считала себя другом своей дочери, мудрой матерью, способной понять и простить многое. Вот жизнь и подбросила мне испытание. Выдержала ли я его? Кажется, да
Я плохо разбираюсь в социальных теориях, но при этом всегда твердо знала, что наша семья - не из низших слоев. Я работала переводчицей, муж - старшим инженером на заводе, дочь училась хорошо в хорошей школе. Юра не пил, мы нормально зарабатывали, вместе с мужем жили уже семнадцать лет и жили неплохо...
Танин "трудный возраст" мы проскочили, как мне показалось, незаметно и без потерь. У нас с дочерью часто бывали минуты откровенности, и Таня иногда говорила мне после таких разговоров по душам: "Ты - самая лучшая мама!" - и в такие моменты мое сердце сжималось от счастья и гордости. Многим ли матерям говорят то же самое? Сколько вокруг было примеров, когда девочки начинали пить, курить и гулять, а моя - тихая скромная отличница, в четырнадцать лет еще ни разу не целовавшаяся...
Потом как-то незаметно разговоров стало меньше, Таня уже не стремилась поделиться сердечными делами, а я как-то закрутилась, завертелась... Спросишь в ечером:
- Как у тебя дела?
- Все в порядке.
- Что в школе?
- По геометрии четыре, по истории пятерка.
- Чем тебе геометрия-то не угодила?
Машет рукой: мол, геометрия - не самое главное в жизни.
- Ну а в остальном как?
- Да нормально.
Посмотрела на нее внимательно - вроде действительно нормально. Вроде спокойная, улыбается...
Ну и слава богу.

Ранний токсикоз - в пятнадцать лет

Первой догадалась, что что-то не так, я. Таня стала какой-то кислой, задумчивой, резко реагировала на замечания, по утрам долго не выходила из комнаты, часто запиралась в ванной и в туалете. Я еще тогда не знала, что психика защищается от неприятного факта тем, то она его не замечает. Я не понимала, что вместо того, чтобы откровенно поговорить с дочерью, придумываю отговорки: переходный возраст, гормоны, первая любовь... Я будто бы отказывалась прямо признать факт, который с каждым днем становился все более и более очевидным: Таня была беременна... Я это поняла в одну секунду, я оказалась перед фактом однажды днем, когда Таня пришла из школы.
В этот день у меня был незапланированный выходной, я решила пожарить ее любимые пирожки с капустой, поэтому открыла ей дверь с улыбкой: знала, что она обрадуется. Но Таня шагнула в квартиру, вдруг посмотрела на меня с ужасом, зажала рот рукой и рванулась в ванную. Я так и осталась стоять в коридоре, глуп о улыбаясь, с полотенцем на плече. Помню, еще в руке у меня была шумовка. Я стояла и стояла, слушая, как она там, бедная, мучается у раковины, и не могла сдвинуться с места. У меня ноги словно приросли к полу.
Наконец Таня вышла из ванной.
- Ты беременна, - сказала я. Не спросила, а именно сообщила ей. Таня возмущенно крикнула:
- Мама! Что ты еще придумаешь! - но при этом смотрела не на меня, а в пол, и по этому ее взгляду я поняла, что она сама обо всем догадывается, но отказывается признать этот уже очевидный факт.
- Таня...
- Мама, я не желаю вообще об этом говорить! Как ты можешь! И вообще!..
- Одевайся, едем к врачу.
Таня молча подчинилась. Мы оделись, вышли из дома, прошли по улице, зашли в троллейбус, доехали до нужной остановки, и все - не говоря друг другу ни слова.
И вдруг на улице меня прорвало.
- Ты что, спятила? Да как ты могла? Я ж тебе все объясняла, рассказывала... Кто он?! Ты вообще соображаешь, что делаешь? Может, тебя надо не к гинекологу вести, а к психиатру?!
Я стояла посреди улицы и кричала на нее, чуть ли не топая ногами. Меня захлестнула ярость. Как она могла нас так опозорить? Однажды в детстве она взяла и самостоятельно уехала с дачи в город, и, когда мы ее нашли через пять часов, у меня уже не было сил ругаться, я схватила ее за плечи и стала трясти - у нее моталась голова и руки, как у куклы... Помню, потом ревела и ругала себя, и просила у нее прощения, а она плакала, обняв меня, и обещала, что больше так не будет. Сейчас мне так же, как тогда, хотелось схватить ее за плечи и хорошенько потрясти.
...Я кричала на нее и тянула к ней руки. Прохожие оборачивались.
"Чего я ору? - мелькнула у меня мысль. - Уже ничего не изменишь".
Я вздохнула и замолчала. Я знала, что больше орать на нее не буду. Буду еще долго спрашивать, возмущаться, удивляться, но орать - нет.
Дочь слушала молча, глядя в землю, а я невольно все время посматривала на ее живот. Живота не было. Под мятой курточкой была обычная девчоночья худоба. "Пошли", - сказала я ей, и мы пошли дальше к автобусной остановке…
Срок оказался немаленьким - восемь недель.
- Ну что я вам могу сказать, - сказала мне докторша, сняв очки. Глаза у нее были грустные. - Мы, конечно, постараемся почистить ее аккуратно, но риск есть. Вы же сама понимаете - первая беременность, пятнадцать лет…
Таня рассматривала рекламный плакат на облезлой стене с таким видом, будто это ее не касалось.
- А…оставить нельзя? - спросила я почему-то шепотом.
Докторша внимательно посмотрела на меня и надела очки обратно. Ответила не сразу.
- Можно…Можно, но… Вы же все понимаете. Роды в пятнадцать лет, школа не закончена, в институт не поступишь… Вам решать. Ну и ей, конечно.
- Нет, но она может родить…физиологически?
- Ну если смогла забеременеть, то почему бы ей не смочь родить.
Мы одновременно посмотрели на Таню, стоявшую у окна. Она была такая маленькая, еще до конца не сформировавшаяся… На секунду мне показалось, что все это - какой-то нелепый сон. Танька - и беременная. Абсурд. Она совсем недавно шла в первый класс, у нее в руках были гладиолусы, прямые, как копья, и мы с Юрой смеялись, потому что ей было тяжело их тащить… Лавровый лист, молоко и йод
- Ну и как мы скажем папе?
Мы шли обратно пешком.
- Мам, помнишь, я в третьем классе однажды пришла домой и выругалась матом? Я тогда еще не знала, как это плохо… Папа на меня тогда так посмотрел - я на всю жизнь запомнила. Как на какое-то гадкое насекомое. Знаешь, если он опять на меня ТАК посмотрит и даже если при этом ничего не скажет, то я умру. Скажи ты, а?
Мне сало смешно и грустно одновременно. Ребенок ребенком.
-Нет, моя дорогая. Давай прямо сегодня начнем отвечать за свои поступки.
Таня посмотрела на меня умоляюще.
- Мам…
- Нет, Таня. Я, конечно, попросутствую, но говорить будешь ты. Теперь расскажи, пожалуйста, о том, с кем ты…э-э…кто отец ребенка.
Таня вздохнула.
- Сережа Попов.
- Твой одноклассник?
Молчание. Я вздохнула. Таня недавно перешла в новую школу, и ребят из ее класса я почти не знала. Да и не интересовалась ими особенно.
- Он знает?
- Зна-а-ает. Он мне лавровый лист покупал.
Я остановилась.
- Какой лист? Зачем?
Таня помялась.
- Ну… Если заварить пачку лаврового листа стаканом кипятки и пить в течение дня, то это спровоцирует…ну, в общем, начнутся месячные.
Меня передернуло.
- Ты пила эту гадость?!
Дочь с вызовом посмотрела на меня.
- Да, пила! А еще я ела сахар с йодом! И пила молоко с йодом!
Господи, оказывается, я не знаю о своей дочери ни-че-го.
- Где ты понабралась этой чуши? А не проще было купить презервативы, если так приспичило?
- Он мне сказал, что будет аккуратным, - пробурчала дочь, - а… в них… не те ощущения…
Меня пробрал нервный смех. Рядом со мной идет моя беременная дочь и стесняется вслух произнести слово "презерватив". Бред какой-то.
Ладно, чего теперь…
Рожать или нет? Принимаем решение
Разговор с Юрой получился крайне тяжелым. Мы вместе с ней зашли на кухню, когда он, ужиная, читал газету. Я села, Таня встала напротив. Юра удивленно посмотрела на нас.
Я решила ей помочь: "Юра, Тане надо с тобой поговорить".
Муж с готовностью отложил газету и приготовился слушать. Я с грустью посмотрела на него, успев подумать, что вот она, последняя минута нашей беспечной спокойной жизни. "Остановись, мгновенье, ты прекрасно…"
- Папа, - сказала Таня, глядя в стол, и Юра вдруг напрягся. - Папа, - повторила она.
Я физически чувствовала его напряжение, возраставшее с каждой секундой. Ну, говори же…
- Папа, я… Я…
Таня набрала полную грудь воздуха и выдохнула:
- Я жду ребенка.
Видимо, слово "беременна" показалось ей более грубым.
Несколько секунд тянулась пауза, самая длинная и тяжелая в моей жизни. Я слышала, как бьется мое сердце, мне казалось, что оно грохочет на всю кухню.
Я боялась посмотреть на него. Я знала, что эта новость Юру убьет. Он, впрочем, как и я, понятия не имел, что наша дочь уже "того". Он любил ее до безумия и точно так же ревновал. Мы обе вздрогнули, когда раздался его рев. "А-а-а!" - орал он. Было жутко, и я, зная, что ему все это будет тяжелее перенести, чем мне, только сейчас поняла, насколько тяжело. "Я убью его! Кто он?!"
…Потом я бегала взад-вперед с валокордином, а Таня то пряталась в своей комнате, то высовывалась наружу, и вообще все смешалось, вечер был бесконечным и тяжелым.
Юра стонал и плакал:
- Аборт! Малолетке! Дурдом какой-то! У нее же после этого детей не будет! И… это так больно!
Я увидела, что он уже пережил эту новость, принял позор и теперь страдал из-за того, что Таньке будет больно.
- Ну пусть тогда рожает.
- У нее вся жизнь пойдет под откос!
- Ты знаешь, мы с ней все обсудили. Она хочет оставить… Говорит, что потом закончит школу экстерном.
- Каким экстерном? Где она? - вскидывался муж. - Где?
Тут появился еще один персонаж. Невысокий паренек, тихонько скрипнув дверью, протиснулся в кухню. Я оценила его смелость.
- Юра, познакомься. Это отец твоего внука, Сережа Попов.
На всякий случай я встала так, чтобы прикрыть мальчика, если Юра кинется на него. Я прикинула, что успею выпихнуть за дверь Сережу и придержать Юру.
Юра действительно сделал такое движение, словно собирался броситься на него, но затем вдруг как-то сник, обмяк. Видимо, как и я тогда, у остановки, поняв, насколько бессмысленно кричать и махать кулаками… Наконец этот бесконечный день закончился.
На следующий вечер мы провели в гостях у Сережиных родителей. Его отец нервно ходил по комнате, мать курила.
- Я не знаю, чего тут обсуждать - по-моему, и так все ясно, - наконец сказала они и выразительно на меня посмотрела. Я помотала головой.
- Они оба хотят оставить ребенка.
- Мало ли что они хотят! - возмутился Сережин отец. - Они один раз уже похотели!
Тут взвился мой муж.
- Правильно, не вашего же сына под нож положат!
- А она вообще головой думала, прежде чем ноги раздвигать?
Секунда - и мы с Сережиной матерью кинулись к ним, поняв, что сейчас будет драка.
- Вадим!
- Юра, не надо!..
Переговоры ничего не дали. И бутылка коньяка, припасенная моим мужем "на всякий случай" ("Свататься идем", - хмыкнул он, засовывая ее в карман), не понадобилась. Семья Сережи категорически заявила, что никакого ребенка они знать не хотят, что жениться в пятнадцать лет и поломать свою жизнь они сыну не дадут, что если мы не хотим делать аборт, то это уже наши проблемы.
Мнение "детей" для них вообще не существовало…
Когда мы шли домой, Таня, все время разговора просидевшая с Сережей в соседней комнате (он держал ее за руку), сказала нам:
- Мама, папа, я оставлю ребенка. Помогите мне, пожалуйста, пока я не начну зарабатывать.
Мы с Юрой переглянулись. За сутки наша дочь стала взрослой. А она вдруг заревела совершенно по-детски:
- Я уже люблю его!
"Учить мы обязаны, но…вы же понимаете…"
На работе мне пришлось взять неоплачиваемый отпуск, чтобы ухаживать за ней, - сильнейший токсикоз давал о себе знать. Неизвестно каким образом информация о Таниной беременности просочилась ко мне на работу, но в последние дня сотрудники меня просто достали "деликатными" вопросами:
- Как себя чувствует твоя дочь?
- Как у нее дела со школой?
Со школой дела были плохи. После того, как Таня в третий раз выбежала посреди урока в туалет, классная руководительница велела ей остаться после уроков и повела к директору.
Мне позвонили оттуда, и я понеслась в школу прямо с работы. И опять - обсуждение происходило без нее. Директор объяснял мне, что беременная девятиклассница - плохой пример для других школьников, как бы извиняясь, говорил о том, что родители его "съедят", что понаедут комиссии…
Тетка-завуч, старая карга с вороньим гнездом на голове, сверлила меня в продолжение всего разговора презрительным взглядом, ничего не говорила, но этот взгляд был яснее всяких слов.
- Конечно, - мямлил директор, - вы можете настоять на том, чтобы она продолжала обучение, и по закону мы обязаны будем пойти навстречу, но подумайте о том, каково ей будет здесь, как на нее будут смотреть учителя и одноклассники… Да и вообще, если она в таком состоянии, то лучше сидеть дома…
К концу беседы я окончательно поняла, что здесь нам не рады, и решительно сказала:
- Она сдаст всё экстерном.
И директор, и завуч шумно вздохнули, не скрывая своего облегчения.
…Иногда вдруг, когда мне уже казалось, что я все поняла и приняла, на меня как бы заново накатывало осознание: ТАНЯ БЕРЕМЕННА! Моя пятнадцатилетняя дочь ждет ребенка!!! И тогда я снова вскидывалась, чтобы кричать на нее, топать ногами, что-то делать в конце концов!
Потом, когда эти приступы проходили, мне становилось стыдно. Я ощущала себя дурой-матерью из телесериала, которая, узнав о беременности дочери, выгоняет ее из дома или говорит: "Хоть в окно прыгай, только чтобы я тебя с животом не видела".

Добрые соседи и верные подружки
- Как ты, милая? К тебе Сережа пришел.
Таня открыла глаза. Она часто плохо себя чувствовала, в основном лежала.
- Скажи ему сама. Ну, скажи, он будет рад.
Сережа зашел в комнату. Выходя я услышала:
- У нас будет девочка…
Презрительные взгляды в последующие месяцы стали для меня уже привычными. От бабок у подъезда прямо-таки исходила волна неприязни, когда я шла мимо, одна или с Таней, и меня это сначала поражало - какое им дело?
А потом я свыклась в тем, что всем есть дело до нас. Девчонки-подружки постепенно перестали Тане звонить, во дворе с ней демонстративно не здоровались и говорили за спиной:
- Вон… Пошла…
Две взволнованные мамаши, с которыми у меня было шапочное знакомство, отловили меня во дворе, когда я шла одна из магазина. И начали наперебой говорить, что "надо прекратить это безобразие" и "пусть она гуляет по ночам, а не среди бела дня". У них, видишь ли, несовершеннолетние дочери, и они в отличие от меня (это не прозвучало, но было слышно) заботятся об их нравственном воспитании.
- А когда тут по двору ходит эта ваша с пузом…
- С животом, - поправила я.
- …неважно, в общем, пусть она ходит в другом месте и в другое время.
Теперь мы с ней, выходя на улицу, почти бегом пересекали двор и ехали гулять в другой конец города… Можно было, конечно, игнорировать выпады соседей, но не хотелось трепать нервы собственному ребенку.
Живот рос, я настояла на том, чтобы Таня занималась, Сережа приходил к ней, причем, как я понимаю, тайком от своих родителей - сбегал с уроков, приносил домашние задания… Это было трогательно и немного забавно, когда они, склонившись над учебником, делали уроки, и учебник почти горизонтально лежал ан Татьянином выпирающем животе. Сережа мне нравился. Он упрямо приходил даже тогда, когда Таня гнала его от себя, злясь на него, на себя, на его родителей. Тогда он терпеливо сидел по дверью. И Таня однажды вечером сказала мне застенчиво:
- Мам, мы, наверное, все-таки поженимся. Сережа сказал, что после девятого класса пойдет работать, мы сможем снимать квартиру…
Я вздохнула.
- Лучше живите у нас, места хватит.
Спокойнее других отнеслись к нам врачи. Никто не читал нам нотаций, не ругал ее, не называл меня плохой матерью - нам деловито объяснили, что и как надо делать.
Нас можно поздравить с прибавлением!
Ночью меня разбудило осторожное касание.
- Мам… мама, у меня живот болит
- Сильно? - спросила я, еще не проснувшись.
- Да…
- Давно? - я села на кровати.
- Ну… уже часа два.
- Юра, вставай! Юра!
Родила она, в общем, нормально, я была рядом, муж во дворе, Сережа - на телефоне. Родилась девочка, довольно крупная, захныкала, и Таня, увидев ее, красно-синюю, заплывшую, с крупной головой, заревела. Врачи стали ее наперебой успокаивать:
- Отличная девочка! Красавица!
Я была им благодарна, мне почему-то тяжело было говорить. Я впервые посмотрела на свою внучку. Она крутила головой со слипшимися волосами и разевала игрушечный рот. И вдруг, я сама не зная почему, всхлипнула. Акушерка всплеснула руками:
- Господи! С вами-то что? Все уже закончилось!
- Извините, - виновато сказала я, - это от счастья. Ну, как назовешь, мама?
Таня сонно посмотрела на меня.
- Аней… В честь тебя.
…Когда я слушала истории из жизни, смотрела фильмы и читала книжки, мысленно примеряя на себя ситуации героев и их поступки, я возмущалась и удивлялась. И гордо думала про себя: вот я бы поступила правильно. Я совершенно точно знала, как я бы действовала, потому что где-то в глубине души была абсолютно уверена в том, что в моей семье ничего подобного никогда не произойдет. Моя дочь не станет принимать наркотики, муж не будет лазить по чужим квартирам, я не уйду в секту. Беременность 15-летней дочери относилась к числу этих вещей, которые НИКОГДА не могли бы произойти в моей семье. Очень легко принимать правильные решения и осуждать тех, кто поступает неправильно, когда ты защищен броней уверенности, в собственном благополучии… Знаете, мне это помогло.

[Penis*]

Замечательно написанно! Читал этот рассказ и честно говоря примерял его к себе. Смог бы я сам поступить БЛАГОРОДНО?
Нам надо любить своих детей.

[CAXAPOK*]

Прочитала просто на одном дыхании.У меня 18-летняя дочь,как бы я поступила в этой ситуации,даже не знаю...

[genka-krokodil64*]

Замечательный рассказ. Читал на одном дыхании. Чужой беды не бывает.

[karochka64]

Это не деловой разговор!
О создавшейся фирме по торговле медицинским оборудованием я услышала от бывшего одноклассника. Он позвонил мне и предложил работу. Скороговоркой перечислил условия, и я, ни секунды не раздумывая, согласилась

У Лапшина был дар убеждать, а я находилась в безвыходном положении. Муж Максим, математик, ни за что не желал бросать свою науку. Его профессорской зарплаты едва хватало на еду и кварплату. Остальное зарабатывала я - технический переводчик на вольных хлебах. Сын Митя еще учился в школе…
Уже в понедельник я сидела в окружении десяти своих новых коллег в крошечной комнатке у черта на рогах…
- Это наш офис, - сказал Сережа, демонстрируя полуподвальное помещение. И добавил: - Вот увидишь, скоро мы переедем в барские хоромы.
И не соврал. Фирма развивалась быстро, дела шли в гору, рос штат, и вскоре мы заняли уже весь этаж, а меньше чем через два года - целое здание…
С самого начала Сережа собирал не профессионалов, а друзей, на которых можно положиться. У нас сложился семейный стиль - все были в курсе проблем друг друга, вместе отмечали праздники, приносили домашнюю выпечку. В трудную минуту начальство всегда готово было помочь: молодой семье - кредитом на жилье, пожилой женщине - контактами с врачами, детям - путевки в хорошие лагеря… Мне сказочно повезло с работой. В то время куча знакомых с высшим образование торговала и занималась извозом, я же делала то, что умели и любила: заведовала отделом технических переводов и зарабатывала приличные деньги.
Беда и дружба рука об руку
Накануне окончания школы про нашего Митю вспомнили вооруженные силы. Утром я отправила его на медкомиссию, уехала на работу. Через три часа он позвонила: "Мама, они просят, чтобы ты приехала". …Врачей было трое. Один из них держал склянку, на которой было написано от руки: "нашатырный спирт".
- Ваш сын серьезно болен. Его нужно срочно класть на обследование. Лечение будет долгим и дорогостоящим.
Я услышала главное: нужны деньги, большие деньги. Будут деньги - Митя будет жить. Если нет…
- Поменяем квартира, - сказал вечером разом постаревший муж. - Продадим машину…
Я же представляла себе завтрашний разговор с Сережей Лапшиным. Я должна была убедить его в том, что Мите надо помочь. У меня просто не было другого выхода…
Убеждать Лапшина не понадобилось. Он сам предложил помощь. Побарабанив костяшками пальцев по столешнице, он сказал: "Тебе ежемесячно будут выплачивать сумму на Митино лечение, в дополнение к зарплате…" Я расплакалась прямо у него в кабинете.
В этот период я почувствовала: меня окружают друзья. На работе все знали о моей беде и старались помочь: кто-то принес видеодвойку, чтобы Мите было не скучно в больнице, кто-то предлагал телефоны врачей, травников, экстрасенсов. Поскольку теперь я разрывалась между больницей и работой, заезжая домой только чтобы поспать, Сергей неофициально разрешил мне приезжать к одиннадцати и уезжать в пять. При том, что случилась такая беда, я не уставала радоваться, как мне повезло с работой, с коллективом…

Тревожный ветер перемен
Предысторию появления у нас аналитического отдела я не помню. В то время я немного выпала из жизни коллектива. И в один далеко не прекрасный день в фирме появилась Галина Петровна. Не знаю, откуда Сергей ее взял. В первый день ее работы по фирме прошел легкий шелест удивления: новый аналитик оказалась психологом по образованию. А на второй день мы увидели объявление о собрании с припиской: "Явка строго обязательна".
На собрании новенькая сидела рядом с Сергеем, осматривая зал. Невысокая блондинка, губы узкие, глаза внимательные… неприятные. Нам ее представили. Она встала и сказала небольшую речь, смысл которой сводился к тому, что она надеется, что ее деятельность позволит фирме наладить внутрикорпоративные отношения. Мы недоуменно переглянулись.
- Что тут непонятного, - пожал плечами муж, выслушав вечером мой рассказ о новой сотруднице. - Просто ваше начальство хочет от вас наконец дистанцироваться. И для этого нанимает сотрудника, который будет его глазами, ушами и руками в коллективе.
"Значит, все меняется", - подумала я. И невольно посмотрела на дверь в Митину комнату. На двери висел календарь с Микки Маусом. Микки Маус корчил веселые рожи, не желая знать о наших проблемах. На секунду я позавидовала ему…
В течение следующего месяца Галине Петровне удалось привести в фирму троих "своих" людей. Одна из них заняла место секретаря-референта в приемной Лапшина - массивная дама, завитая мелким барашком, которую сразу прозвали Овечкой. Специально под нее приемную переоборудовали, а заодно сделали новую дверь в кабинет Сергея - кожаную с золотой табличкой. "Старички" шушукались в курилке, взволнованные переменами.
Между работой и больницей
Я шла по коридору к выходу, когда сзади меня окликнули. Ко мне приближалась Галина Петровна, холодно глядя голубыми глазами.
- Можно узнать, куда вы собрались в рабочее время?
- У меня рабочее время закончилось.
Несколько секунд блондинка в упор на меня смотрела.
- Рабочий день заканчивается в 6 вечера, это касается всех сотрудников.
- У меня сын в больнице, - сказала я, с ненавистью глядя в голубые глаза.
- Это ваши семейные проблемы, их следует решать в нерабочее время. Будьте любезны, вернитесь на место.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и ушла, а я, естественно, понеслась к выходу. Внутри все кипело. На следующее утро я примчалась на фирму раньше обычного. С порога я отправилась к Сергею, надеясь поговорить с ним по душам, но… Кожаная дверь была закрыта, за секретарским столом сидела Овечка и пилила ногти.
- Вам чего?
- Я к Сергею… Александровичу.
- По какому вопросу?
- Что вы меня допрашиваете? Пойдите и доложите, что пришла Матвеева, и он меня примет.
- Не примет, - уверенно сказала блондинка. - Приемные часы - читайте- по средам и пятницам, с часу до трех. А сегодня вторник.
Овечка углубилась в свой маникюр. Я уже выходила из приемной, когда услышала за своей спиной:
- Развели моду вваливаться к начальнику в любое время без стука…
Второе столкновение с Галиной Петровной произошло через пару недель. Митино состояние в это время ухудшилось, он лежал в больнице, равнодушный, исхудавший, с забинтованной головой. Разговаривал мало, ничего не хотел, ни на что не жаловался. Нам с Максимом не удавалась его развеселить, и по возвращении домой мы запирались каждый в своей комнате: Максим курил, я плакала в подушку.
В один из таких дней я приехала на работу позже обычного - усталая и заплаканная. Галина Петровна сидела в холле, возле охраны. Она сказала мне:
- Вы опоздали на сорок минут.
- У меня сын тяжело болен.
- У вас на все одна отговорка. Мало ли кто у кого болен. Личные проблемы надо оставлять за порогом фирмы.
- Вы не понимаете, он очень тяжело болен…
Она уже меня не слушала.
- Потрудитесь подготовить объяснительную записку на имя Сергея Александровича. Да, и не забудьте прийти сегодня на собрание.
У меня перед глазами стоял мой худой сын с синяками под глазами. Я сквозь слезы посмотрела на нее. Господи, какая глупость все эти разговоры, когда Митя, мой ребенок, лежит и ждет, когда я приеду, чтобы улыбаться ему, болтать и отвлекать от грустных мыслей! Да пусть он только позовет - я ни на секунду здесь не задержусь…
Семейные проблемы никого не волнуют!
Ничего я, разумеется, писать не стала. В конце концов я начальник отдела и подчиняюсь непосредственно директору. А какая-то Галина Петровна мне не указ. Поэтому, когда перед собранием она подошла ко мне с вопросом, написала ли я записку, я ей все это и выложила. Она сверкнула голубыми глазами и, ни слова не говоря, ушла.
На собрании Сергея не было. Галина Петровна долго говорила о то, какие у нас недостатки и как мы с ее помощью их исправим. Потом она надела очки.
- Тут у меня данные по работе разных отделов… Отдел сервисного обслуживания - молодцы. Никаких жалоб, все делается аккуратно и в срок.
- Ну да, - хмыкнул кто-то, - у них как раз на днях пропало запчастей на несколько тысяч долларов. Молодцы!
- …Отдела рекламы тоже хорошо работает, никаких нареканий… Отдельно хочу сказать об отделе технических переводов. Я вообще не понимаю, чем он занимается. Чтобы переводить инструкции, достаточно студента со знанием языка. Я почитала переводы - на мой взгляд, он сделаны отвратительно.
Уши у меня горели. Я пять лет работала с инструкциями и ни разу не слышала такой оценки своей деятельности… Собрание шло дальше.
- Несколько слов о дисциплине. В фирме недопустимо вольное отношение к рабочему времени: хочу - прихожу, хочу - опаздываю. На вахте будет лежать журнал, где я попрошу каждого сотрудника расписываться и проставлять время прихода и ухода. Опоздания будут караться штрафами…
Напоследок я снова услышала о себе.
- Некоторые сотрудники считают возможным использовать тяжелое семейное положение в качестве оправдания своих опозданий и неявок. С этим я буду бороться. Никаких поблажек у нас не будет. Те, кто с этим не согласен, могу прямо сейчас писать заявление по собственному желанию.
Мне показалось, что все с жалостью смотрят на меня. Хотелось провалиться сквозь пол, чтобы не видеть этих сочувствующих взглядов, этого собрания, этой ненавистной женщины…
Вечером я рассказала обо всем Максиму. Он сказал:
- Увольняйся. Она все равно тебе жизни не даст.
- За что она меня так невзлюбила?
- Может, она просто потихоньку убирает всех "старичков", чтобы поставить на их места своих людей, - Макс, будучи теоретиком, высказывает иногда здравые суждения. - И в этом случае она не успокоится, пока не вышвырнет тебя за дверь.
- Я пойду к Сереже! - вскинулась я. - Поговорю с ним! Он меня поймет, мы с самого начала вместе!..
- Дорогая, - усмехнулся Макс, - именно Сережа и привел эту даму, не забывай об этом. Я тебе уже объяснял: роли поменялись, а ты все до сих пор меряешь этими старомодными категориями - дружба, симпатия, любовь.
- Это жестоко! - крикнула я.
- Бизнес - вообще жестокая штука.
- А Митя? - тихо спросила я. - Ты забыл, что Митино лечение целиком оплачивается моей фирмой? За каждый день в больнице платит Лапшин!
Муж помрачнел и сказал:
- Займем. Переедем…
- Я пойду к Сереже. Встану на колени. Буду плакать. Ноги целовать. Что угодно. Лишь бы остаться…
В этот вечер в доме впервые прозвучало слово "увольнение". Помню, как я сидела, закрыв глаза, и пробовала его на все лады: увольнение - вольно - вы можете быть свободны… Меня вышвырнут из фирмы, а Митю из больницы. Какая странная взаимосвязь, ведь фирма в одном конце города, а больница - в другом… Я сама не заметила, что плачу. Макс обнял меня за плечи и отвел в спальню.
Идет охота на меня, идет охота!
С этого собрания началась откровенная травля. Галина Петровна то и дело пыталась повесить на меня какие-то поручения, которые были вне моих обязанностей, а когда я ей об этом говорила, заявляла, что я вообще должна радоваться, что меня не уволили. Потом она и ее команда перестали со мной здороваться. Это было глупо, смешно, но действенно и болезненно.
Когда я ехала в автобусе или сидела за своим рабочим столом, или общалась с коллегами, я все время будто видела Митю внутренним взглядом - как он сидит на своей койке в больнице, как идет на процедуры, как ему ставят капельницу. Поэтому я была словно здесь и не здесь и видела себя со стороны - как я шучу, улыбаюсь, печатаю, на самом деле отсутствуя. С другой стороны, я прекрасно понимала, что для того, чтобы удержаться, нужно работать, поэтому я старалась что-то делать, проявлять инициативу, иначе... Мимо доски с приказами я пробегала не глядя. Я боялась листочков с жирной надписью посередине: "ПРИКАЗ".
Я подала Сереже макет рекламного буклета к выставке с переведенными и написанными мной текстами, а через два дня Галина Петровна буквально швырнула мне его в лицо, сказав, что большей халтуры она еще не видела.
Через месяц я случайно увидела в холле наш новый буклет и, открыв его, поразилась: это был мой макет, с моими текстами, которые совпадали вплоть до запятых. А на следующем же собрании Галина Петровна во всеуслышание похвалила рекламный отдел, который сделал отличный буклет…
Рекламщикам дали премию. Я не верила своим ушам.
Через некоторое время я заметила, что все мои идеи и инициативы моментально бракуются Галиной Петровной, однако после неизменно воплощаются в жизнь уже под маркой аналитического отдела. Я поняла, что благодаря этому мое присутствие на рабочем месте становится все более и более бессмысленным. Поэтому, когда это случилось в очередной раз, я пошла к ней разбираться.
- Галина Петровна, - начала я с порога, - если вы меня уволите, я подам на вас в суд, и меня восстановят.
- Подавайте! - я услышала в ее голосе торжество. - Только зарплату-то мы вам платим по двум спискам - черному и белому. Официальная ваша зарплата равна ста долларам, то есть в несколько раз меньше, чем вы в действительности получаете. Подавайте, Матвеева. Вас восстановят, и вы будете получать свою законную зарплату. Но подумайте, каково вам будет работать в коллективе, который вы предали…
Помолчала и добавили:
- А потом я все равно добьюсь вашего увольнения с такой записью в трудовой и с такими рекомендациями, что вам мало не покажется.
Страх оказаться на улице без денег был все сильнее и сильнее. В конце концов я бы пережила увольнение, но у меня на руках был больной Митя… По ночам мне снилось, как его выставляют из больницы. Как я прошу милостыню на углу у собора. Снились мне и деньги - зелененькие, новые, хрустящие… Я просыпалась на мокрой от слез подушке и шла на работу…
Последняя попытка оказалась неудачной
Еще через пару недель мне позвонили из бухгалтерии.
- Наташка, - шепотом предупредила бухгалтер, - фурия собирается проверять зарплаты.
Я повесила трубку и выскользнула в коридор. Подойдя к дверям бухгалтерии, я услышала истеричный визг:
- Как это может быть?! С какой стати ей перечисляются такие деньги?!
Сердце упало: я поняла, что речь идет обо мне. Я прислонилась к стене.
- Кто распорядился?!
Ей ответили, кто. Ее голос упал на два тона ниже.
- Я все это прекращу, причем немедленно. Больше никаких выплат, слышите меня? Сергея Александровича я предупрежу…
Из своего кабинета я впервые за все это время позвонила Сереже на мобильный, попросила о встрече.
- Ради Бога, выкрои для меня пять минут! Я подойду прямо сейчас, ладно? Только предупреди свою секретаршу, а то она меня не пустит.
Впервые за несколько месяцев я попала в кабинет директора. Оказывается, в нем сделали ремонт: новая мебель, обои, картины. Да и сам Сережа чем-то неуловимо изменился.
Я вкратце описала ситуацию, рассказала про разговор, подслушанный в бухгалтерии. Он слушал внимательно, не перебивая.
- Ну а как Митя? Получше? - спросил он наконец.
Я ответила. Он покивал, что-то соображая.
Тут зазвонил телефон, он снял трубку, и я поняла, что это Галина Петровна, по моему поводу.
- Да, это было мое распоряжение. Да, возможно, вы и правы…
Я поняла, что в эти самые секунды решается моя судьба, судьба Мити. Не соображая, что я делаю, я подошла к нему и взяла его за рукав. Он посмотрела в мои глаза и сразу же отвернулся.
- Я вам перезвоню.
Он повесил трубку и долго, не глядя на меня, говорил о том, что бизнес меняется, что, в общем-то, отдел технического перевода действительно выполнил свои функции… Кажется, я даже не дослушала его - развернулась и вышла, а он все еще что-то говорил, глядя в сторону. Я хлопнула дверью, Овечка открыла удивленный ротик… Мне было все равно. Через пять минут я сидела в отделе кадров и писала заявление по собственному желанию.
- Все бегут и бегут, - вздохнула кадровичка, - работать некому. Написали? Куда пойдете?
- Не знаю, - сказала я ей, - куда угодно, но подальше отсюда.
Без работы: все не так уж страшно
Через три месяца мы обменяли квартиру на меньшую, с доплатой. Я снова делаю переводы, сидя дома. Постоянную работу найти пока не могу - все-таки возраст… Мите, слава Богу, лучше, он ходит на процедуры и пьет таблетки, но уже живет дома, учится.
Моя ненависть к Галине Петровне со временем не уменьшилась. Более того, я заметила, что постоянно будто веду с ней внутренний диалог, что-то ей доказываю. Однажды приятельница с работы сказала, что у нее больна дочь, и я искренне обрадовалась: может, она наконец поймет, что это такое - болезнь ребенка, а потом сама испугалась. Остается только надеяться, что со временем это пройдет…

[Penis*]

............................................
Слов нет .Жизненный рассказ. С таким может столкнуться каждый.

[genka-krokodil64*]

Не рой другому яму, сам в нее попадешь. Так всегда бывает.

[Белая Хризантема**]

Очень интересно и поучительно, осуждая других думай , что тоже самое может произойти с тобой ..

[Белая Хризантема**]

Чужую боль никому не понять .

[karochka64]

Еще один день...
Это история обыкновенной женщины, одной из нас, которая жила как все, радовалась и огорчалась, ходила на работу, воспитывала детей, любила мужа… Но, когда жизнь проверила ее на прочность, она выстояла. И беда отступила

В один из обычных вечеров мы с мужем укладывались спать. Я, зевая, расчесывала волосы, Сергей уже лежал в постели и досматривал новости. Когда я залезла под одеяло, Сергей щелкнул пультом, выключил свет и обнял меня. А через несколько секунд он с удивлением спросил:
- Слушай, а что это у тебя такое?
- Грудь, наверное, - удивилась я.
- Вот тут что-то твердое… Ты не чувствуешь? Больно, когда я нажимаю?
- Погоди.
Я включила свет и села на кровати. Сон как рукой сняло.
- Здесь… чувствуешь?
Я пощупала грудь. Небольшое уплотнение, размером с горошину. Где-то глубоко внутри. Я рывком откинулась на подушку.
- Синяк, наверное… Помнишь, я говорила, что ушиблась в автобусе?
- Синяк? Спустя полгода?
Мы молчали. Мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы что-то говорить.
- Завтра же к врачу, ты поняла?
Я не ответила… Онкодиспансер: очередь за надеждой
Конечно, назавтра ни к какому врачу я не пошла. Во-первых, у меня был очень важный день на работе. Во-вторых, мне подумалось, что плюс-минус два дня ничего не изменят. И в-третьих… сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что подтвердятся мои подозрения. Было слишком много грозных признаков: уплотнение, боль… и к тому же моя тетя умерла два года назад от рака молочной железы… Но каждое утро я волей-неволей в ванной ощупывала это место. Мне стало казаться, что "горошина" увеличивается, и все болезненнее реагирует на прощупывание. Наконец наступил момент, когда я поняла, что не смогу больше жить под этим дамокловым мечом, и пошла в районный онкологический диспансер.
Туда я приехала встревоженная, а когда переступила порог этого заведения, то меня охватила тоска: огромная очередь из несчастных женщин, обшарпанные стены, старое аварийное здание… На стенах были развешаны рекламные плакаты фирмы, изготовляющей грудные протезы, и женщины, сидевшие в очереди, случайно взглянув на них, поспешно отводили глаза. В коридоре было тихо, никто не болтал, как это обычно бывает в очереди в поликлинике. Настолько тихо, что было слышно, как в окно бьется муха. Я, не отрываясь, смотрела на нее, лишь бы не видеть развешенные по стенам изображения протезов. Я по-детски загадала: если муха доберется до форточки, значит, у меня все будет в порядке, ложная тревога. А если нет…
Муха билась о стекло, отлетала назад и снова бросалась к дневному свету. Из-за двери кабинета выкрикнули мою фамилию. Я взялась за ручку и в последний раз обернулась к окну, умоляюще глядя на муху: она по-прежнему упорно таранила стекло…
Докторша долго мяла мою грудь, потом отправила меня на маммографию и УЗИ. Когда я вернулась, она рассматривала мои снимки и наконец сказала:
- Нужно взять пункцию. Пока ничего сказать не могу.
Я умоляюще посмотрела на нее.
- Доктор, скажите, у меня… рак?
Докторша упрямо повторила, не глядя в мою сторону:
- Нужно сделать пункцию!
Пункцию я сделала. Через два дня она позвонила мне и сообщила, что у меня найдены атипичные клетки.
Наедине с диагнозом: кто кого
Я хорошо помню, как я встретила это известие. Телефон зазвонил как раз тогда, когда я выжимала в ванной белье, и я выскочила наружу с мокрой майкой. И, когда докторша сказала про эти самые клетки, я машинально крутила в руках майку. Я вроде как ее даже не услышала. Вот, думаю, пятно не отстиралось, придется замачивать.
- Алло, вы меня слышите? Пожалуйста, не надо так переживать, сейчас все это очень хорошо лечится. Нужно, чтобы вы пришли на прием, мы обсудим ваше дальнейшее лечение… Алло!
В разговоре докторша упорно избегала слов "рак", "онкология", заменяя их принятыми у врачей эвфемизмами, но я сразу все поняла. Наверно, с того момента, как мухе в диспансере не удалось выбраться наружу, я этого ждала…
Мне казалось, что это говорят не со мной. Этого просто не могло быть. Как так: я стираю Лешкины и Машкины вещи, у меня на следующий месяц стоит интересный проект на работе, летом мы собирались ехать всей семьей на автобусе по Европе, и вдруг…
Уже потом, когда повесила трубку и тупо валялась на диване (причем я не сразу заметила, что плачу), я вдруг подумала: а может, и не будет никакого лета-то. Нет, конечно, лето будет - меня в нем не будет. Я воспринимала это как-то отстраненно. Вот, думаю, какое-то маленькое уплотнение, скопление клеток может убить такое большое красивое тело. И еще я думала: если посмотреть на меня, внешне все в порядке, и никто не знает, что внутри моего тела бомба с включенным часовым механизмом. А Маша и Леша? Они еще такие маленькие, кто о них позаботится? Неужели я не увижу, как они вырастут? Стало так страшно, что показалось, что меня парализовало. Я пошевелила пальцами, чтобы избавиться от этого ощущения. Я сжала зубы и сказала себе: все будет хорошо, меня обязательно вылечат. Кто сказал, что рак - это неизлечимо? Сейчас все лечат. И тут я вспомнила мамину сестру, умершую от рака. Нет, ее не вылечили… Ну и что? А меня вылечат. Она была старая, а я молодая. Все будет хорошо. Я так лежала , пока не начало темнеть.
…К тому моменту, когда муж вернулся домой, глаза у меня были сухие. Правда, в последующие дни я несколько раз срывалась и со стыдом обнаруживала, что плачу, разговаривая с друзьями, родственниками… Потом это прошло. У меня была масса дел. Я не могла позволить себе сложить лапки.
Теперь я знаю, что это самый правильный настрой. Нельзя себя жалеть. Лежа в больнице, я столько раз видела, как ломались сильные и уверенные в себе женщины, как они уставали. Это было видно по глазам: вот этот человек борется, барахтается, а этот - уже нет. Теперь я знаю, что рак боится сильных.
Три круга онкологического лечения
Дальше были все те круги лечения, которые отмеряны всем больным с онкологией. Когда я переступила порог больницы, то поняла, что сына и дочь я сюда ни за что не пущу. Женщины, несчастные, прооперированные, перебинтованные, с дренажными трубками… Я шла туда, дав себе обещание, что буду держать себя в руках. В первый же день при осмотре, когда моя соседка разделась, я увидела… что у нее нет груди. Это было так ужасно. Я выскочила в коридор и долго сидела там без мыслей, без слез.
Почти сразу меня отправили на операцию. Моя мама - врач - взяла с меня обещание, что я не буду упрашивать подождать с операцией, отказываться от лечения. Операция, наркоз, отход от наркоза… Я была слабая и вялая, и иногда в полузабытьи ко мне приходили такие мысли - а может, не стоит оно таких мук? Будь что будет!
Мне здорово помогли мои соседки по палате. Если кто-то думает, что мы там с утра до вечера плакались друг другу в жилетку, то он ошибается. Мы говорили о наших детях и мужьях, о работе, о каких-то мелких проблемах… Одна женщина начала рисовать, когда заболела. Другая стала чаще заглядывать в церковь. Им было для чего жить. Я сказала себе: у меня дети, Маша и Леша. Я не имею права уйти от них.
…Мне сделали органосохраняющую операцию - удалили только часть железы, поэтому у меня осталась грудь. Сейчас я знаю, как мне повезло, потому что многие женщины испытывают чудовищные муки из-за мастэктомии, из-за того, что после операции чувствуют себя уродами. Но тогда я не хотела сидеть и изучать, какой стала моя грудь. Я была занята: читала литературу, в том числе духовную, работала над новым проектом и даже занялась итальянским языком, который давно мечтала выучить. Смешно, конечно, если подумать: у нее рак, а она лежит и читает учебник по итальянскому.
Потом, после операции, была лучевая терапия. Затем - химия. Полезли волосы. Часто тошнило. Я здорово похудела. Мне повезло, что у меня вообще здоровый и сильный организм, поэтому я переносила химию легче, чем многие мои соседки. У кого-то была рвота, кто-то жаловался на сердце. Волосы лезли у всех. Врачи говорили, что через месяц отрастут другие, еще лучше. Я постриглась почти наголо.
Сережа, мой Сережа, сказал, что мне даже идет, когда мало волос. Он держался потрясающе, и только изредка, когда он думал, что я его не вижу, замечала в его глазах сострадание.
В больнице и ворота, и двери, и стены были заклеены объявлениями с предложениями "чудодейственного лечения". Поскольку у меня мама - врач, я всегда скептически относилась к "травкам" и колдунам. Когда мама узнала о моем диагнозе, она сказала:
- Тебе наверняка будут советовать всякие чудесные исцеления. Не верь. Тебя будут убеждать, что именно это средство помогло, будут называть имена, обвинять тебя в косности. Никого не слушай, только своих врачей.
Персонал больницы постоянно срывал объявления, но они ежедневно появлялись заново. Когда я гуляла, то обязательно проходила мимо входа и срывала несколько штук, чтобы выбросить. Я знала одну такую историю "чудодейственного лечения". Это произошло с дочерью маминой бывшей одноклассницы. Женщина отказывалась лечить свою девочку медицинскими методами от меланомы (рака кожи), водила ее по целителям и бабкам, а врача - терапевта из районной поликлиники - вызвала только тогда, когда несчастная девочка уже не вставала с постели. Спасти ее не сумели…
В больнице я также поняла, насколько важно не просто верить, а с пониманием. Мне рассказывали о женщине, которая решила, что раз Бог послала ей болезнь, то она должна ее смиренно принять и не сопротивляться. Она отказалась от лечения. И даже батюшка не сумел ее переубедить. Я этого не понимаю и не хочу понимать. Никто не сказал, что нельзя бороться против болезни. Болезнь, по моему мнению, - это испытание на прочность. Мама, моя неверующая мама, принесла мне в больницу крестик, которым меня когда-то крестили.
…Потом меня наконец выписали. Лешка и Маша встретили меня мужественно, бросились целовать-обнимать, виду не показали, что во мне что-то изменилось, хотя я выглядела страшно: лысая и уставшая, с синяками под глазами. Я думаю, врачи много общались с моими родными, потому что Сережа, который раньше всегда потакал моим слабостям и капризам, держался со мной строго и изо всех сил старался, чтобы у нас все было так, как раньше. Больше всего я благодарна ему за то, что когда он в первый раз увидел меня без одежды, он не отвел глаз. Я знаю, что это очень важно. Для многих трагедией была именно реакция мужа.
Я возвращаюсь домой, в семью, в работу… в жизнь
Мои родные вели себя со мной совершенно правильно: они брали на себя тяжелую работу по дому, но при этом требовали, чтобы я выполняла свои обычные обязанности, которые была способна выполнять, - готовила, читала Маше на ночь, делала небольшие покупки во время прогулок. Сережа настоял на том, чтобы я как можно раньше вышла на работу.
Надо было скорее выключаться в нормальную жизнь, чтобы рак видел, что ему в ней места нет… От инвалидности я отказалась. А через три месяца пошла на курсы автовождения.
Но несмотря на то, что я твердо верила, что все мои проблемы позади, временами на меня накатывало отчаяние. Поэтому после выхода из больницы я много общалась с психологом, спасаясь от почти неизбежной послеоперационной депрессии. Оказавшись дома, часто бывая наедине сама с собой, я поневоле "расслабилась": ведь в стационаре меня постоянно окружали такие же больные, как я, а то и те, кто был в значительно худшем положении.
Дома после выписки я делала специальную гимнастику, спала на элевационной подушке, ходила на массаж, на процедуры, периодически обследовалась. Много гуляла - "набирала" лейкоциты после лучевой терапии, сидела на диете, потихоньку нарушая запреты врачей и возвращаясь к своему обычному образу жизни.
Прошло три года. Мне кажется, что с тех пор я стала острее чувствовать жизнь, научилась ценить каждое мгновение, радоваться мелочам и не огорчаться по пустякам. Возможно, потому, что я на собственном опыте поняла, какой это ценный дар - жизнь и как легко его можно потерять.
Да, а по Европе на автобусе мы все-таки поехали - в следующем году. Наверное, это была одна из самых лучших наших поездок. Может быть, потому, что мы впервые осознали, какое счастье, что мы вместе, что мы живы, что мы есть друг у друга.

[genka-krokodil64*]

Героиня молодец. Не сломалась в трудную минуту и по тому победила. Только так и надо.

[karochka64]

Русские рабыни
Уж сколько раз твердили миру, что работа за границей "и опасна, и трудна". Почему же до сих пор находятся женщины, решающиеся на этот чудовищный эксперимент?

Мы живем в городе Советске. Своих детей я воспитываю одна. Так получилось… Мы живем впятером: я, мои малыши, моя пожилая мама и кошка Нана. Я работала диспетчером в автопарке, зарабатывала мало, и наш бюджет, состоящий из моей зарплаты, маминой пенсии и маленькой компенсации на детей, позволял еле-еле сводить концы с концами. Иногда не хватало денег заплатить за квартиру или купить сосисок. Сын был на продленке, дочь - в детском садике, и хоть там их кормили. Так жить нельзя. Пора ехать на заработки
Однажды мы с младшей дочерью Аней шли из детского садика. По дороге домой зашли в магазин за хлебом, и Аня потребовала дорогие шоколадные конфеты. Я, краснея, начала ей говорить о том, что дома дам ей карамель, что мы пока не можем это купить, что она же взрослая и все понимает… Обычно эти уговоры на нее действовали, но тут ее как подменили: она плакала и говорила, показывая на коробку с конфетами, где был нарисован глупый олененок:
- Хочу конфетку! Конфетку!
Из магазина ее пришлось тащить за руку. Дочь визжала, топала ногами и упиралась. Продавщицы смотрели на меня сочувствующе.
…Не знаю, что на меня больше подействовало - Анина истерика или эти сочувствующие взгляды, но я провела ночь без сна, плача и думая о том, что надо срочно найти денежную работу.
Несколько дней я раздумывала. Было очевидно, что у нас в Советске о хороших деньгах можно даже и не мечтать. Переехать в другой город, поближе к столице и к столичным деньгам, тоже было нереально - кому мы там нужны? Более реальным выходом казалось ехать на заработки за границу.
Я слышала, что за рубежом высоко ценят русских женщин, их трудолюбие и работоспособность. Что их охотно берут в няни и домработницы как семьи бывших эмигрантов, так и коренные жители. Я была готова пахать, как лошадь, чтобы обеспечить своим близким нормальное существование. Поработаю и вернусь. Разве наших женщин испугаешь работой по дому?
Когда я приняла это решение, то стала наблюдать за объявлениями и рекламой. Конечно, краем уха я слышала всякие страшные истории о том, как женщины попадают во всякие истории, связавшись с непорядочными агентствами, поэтому решила быть осторожной. Выбрала агентство, которое много рекламировалось по телевизору и в печати, и в один прекрасный день туда отправилась.
В Греции есть все, в том числе работа
В агентстве мне понравилось. Меня встретил доброжелательный приятный мужчина, директор агентства, показал мне лицензию, бумаги на английском языке, рекомендательные письма его партнера из Греции. Я сказала ему, что хотела бы получить работу за рубежом, однако не имею специального образования и плохо знаю английский язык.
Он успокоил меня, что это не проблема - у агентства отличные связи в Греции, где живет много выходцев из нашей страны. Там у их фирмы богатые клиенты, которые хотят нанять именно русских женщин и готовы платить им по шестьсот долларов в месяц за уборку дома и за работу с детьми. Шестьсот долларов! О такой сумме я даже не могла мечтать! А жить мы будем в 1 - 2-комнатных квартирах по 2 - 3 человека. Рай, да и только?
Он показал мне яркие, красочные фотографии этого райского уголка: море, цветы, пальмы, солнце… Директор посетовал, что сейчас кандидаток на работу отпугнули всякими "страшилками", поэтому у них немного клиенток, но, с другой стороны, это гарантирует мне хорошее рабочее место. Напоследок он предупредил меня, что мне потребуется много денег для оформления визы и покупки билетов, но сказал, что в принципе их фирма предлагает кредит.
- Отработаете и вернете, - добавил он, ослепительно улыбаясь.
…Домой я летела как на крыльях.
Оформление документов и подготовка к отъезду заняли два с половиной месяца. В один из вечеров неожиданно объявился мой бывший муж. Увидев сумку, он спросил, куда я собралась. Я с гордостью сказала ему, что еду работать в Грецию. Муж испугался:
- Ты что, с ума сошла? Ты не слышала, что там бывает с женщинами?
Я усмехнулась.
- Во-первых, мне не семнадцать лет, и я не белокурая красавица. Во-вторых, у них есть лицензия, и все документы в порядке. И в-третьих, ты-то нас матпомощью не очень балуешь!
Бывший муж, работник НИИ, вздохнул и опустил голову. "Скажи хоть, где тебя искать, если что…"
Я посмеялась над своим вечно никому не доверяющим мужем. Да если бы он знал, как меня встречали в агентстве, как порхали вокруг меня, что дали мне кредит! И потом, Греция - это цивилизованная европейская страна, не какое-нибудь там дикое восточное государство, где относятся к женщине как к низшему существу! В общем, посмеялась я над ним и попрощалась, пообещав привезти ему парочку сувениров. И снова занялась багажом.
Уезжая, я ощущала себя на пороге исполнения желаний. Наконец-то я буду работать и зарабатывать хорошие деньги, наконец-то я смогу привезти Павлику и Анечке одежду, игрушки, маме - шубу, о которой она так мечтает, и средства на нашу дальнейшую спокойную жизнь! Шестьсот долларов в месяц - шутка ли! Шестьсот умножить на полгода…это три с половиной тысячи долларов! Этих денег нам хватит больше чем на год, да еще на лето останется!
В Грецию от нашей фирмы мы летели вшестером - двое наших, из Советска, остальные из других городов. Мы быстро подружились и всю дорогу были в каком-то приподнятом настроении, радовались мелочам, смеялись, болтали, как давние приятельницы, и еще из иллюминатора самолета пытались рассмотреть город, где мы будем работать.
…В Греции, как и обещал наш работодатель, нас встретили. Это были двое молодых людей приятной наружности, русские. Я пребывала в состоянии эйфории, смотрела на море, на город, разглядывала дома, людей, витрины, деревья и кусты с яркими цветами.
Потом мы выехали из города и поехали по сельской местности. В лицо бил свежий ветерок, девчонки смеялись, у всех было отличное настроение, и красавица Лариса откровенно заигрывала с Сергеем, одним из встречавших.
- Сережа, а мы с вами будем встречаться, когда начнем работать?
- А как же! - Сергей улыбнулся. - Я, можно сказать, все время буду вас здесь курировать…
"Райский уголок" оказывается адом…
По дороге сопровождающие объяснили, что им нужны наши документы для регистрации. Ну, это дело понятное, у нас в России все точно так же, и мы прямо в автобусе отдали им паспорта и обратные билеты. Одна из девушек, Татьяна, удивилась и отказалась было отдать паспорт. Но Сергей объяснила ей, что у нас могут быть большие проблемы с полицией - это не Россия, здесь не откупишься, и если нас поймают на улице без регистрации, то могут дать полгода тюрьмы. После этого мы все молча отдали документы. Наши "кураторы" как-то странно переглянулись и заулыбались. Вскоре автобус остановился. "Ну, девчонки, вот вы и дома", - сказал Сергей, выпрыгнул наружу и театральным жестом распахнул дверь микроавтобуса. Мы увидели маленькую шаткую халупу, заросшую кустами и высокой травой, явно нежилую, с заколоченными окнами. Вокруг не было никаких селений, пели цикады и шелестел ветер.
- Мы здесь будем жить? - удивилась высокая холеная Лариса.
- Да, Ларочка, - ласково ответил ей Сергей и вплотную подошел к ней. А потом… схватил ее за ягодицы.
Лариса завизжала, и из домика вышли пятеро мужчин. Дальше начался какой-то невозможный, невыносимый абсурд. Мы стояли, оцепенев, а мужчины хватали нас и тащили в дом. Я попыталась вырваться, но меня быстро поймали, затащили следом за другими и заперли за нами дверь. Меня, как и остальных, швырнули на пол террасы. Сергей встал перед нами и сказал:
- Значит так, девчонки. Вы сюда ехали на деньги нашей фирмы. Вы нам теперь должны по восемь тысяч долларов каждая. Придется отработать.
Он подошел к Ларисе. Та сжалась.
- Ну какая из тебя няня или там уборщица? Ты на себя посмотри! Неужели такой красоте пропадать задаром!- и Сергей хохотнул, дернул ее за длинные темные волосы и прижал к стенке. Остальные парни смотрели на происходящее и ухмылялись.
- Теперь я ваш хозяин. Это, - он показал на остальных, - ваши партнеры.
Парни заржали, шутка им понравилась… Умом я понимала, что сейчас должно произойти, но верить отказывалась. Этого просто не может быть. Это не может произойти со мной. Я зажмурилась. Сейчас я проснусь в родном Советске - тикают часы, урчит холодильник, дышит Павлик…
- Эй, ты! - тут же услышала я окрик над самым ухом. - Глаза открыть! Меня слушать!
Меня ударили по щеке, и я открыла глаза. Рядом стоял парень, здоровый и сильный амбал. Потом началось: женщины визжали, трещала разрываемая одежда, возбужденно кричали парни, еще я расслышала звуки ударов.
Меня куда-то тащили, скрипел деревянный пол, кто-то тяжело и громко сопел в ухо, и я все ждала, когда прекратится этот жуткий сон, пока мне не стало больно, жутко больно…
Потом нас опять приволокли на террасу и побросали на пол, как дрова. У двоих женщин была настоящая истерика, их обили холодной водой и они замолчали. Сергей, красный и растрепанный, сказал: "По вечерам вы будете обслуживать клиентов в гостинице. За хорошую работу будете получать еду. Бежать не советую: вы получите по пять лет тюрьмы, потому что теперь все вы - нелегалки".
И они ушли, забрав с собой наши вещи. Кто-то из мужиков остался снаружи, а мы лежали на террасе и плакали, а потом стучали в стены и кричали несколько часов подряд:
- Помогите! Помогите! Хоть кто-нибудь! Спасите!
Никто, конечно, не пришел…
Вечером мы дружно решили никуда не ехать. Но за нами пришли и просто волоком вытащили всех во двор.
Лена ухватилась было за дверной косяк, но один из парней вышел во двор, взял булыжник и пару раз стукнул Лену по пальцам… На этом ее сопротивления закончились.
Сергей сказал нам: "В гостинице орать бесполезно, полиции там нет, а хозяин - мой друг. Но если я услышу, что хоть одна из вас будет поднимать шум, то изметелю всех. Если кто-нибудь попытается бежать, отрежу палец. Ясно?"
Я плохо помню первый вечер на "работе", видимо, память сжалилась надо мной. Помню, как я сидела в большом зале за столом с девочками, кто-то подошел, поднял мое лицо за подбородок, а затем меня выволокли из-за стола и потащили наверх. В постели я закрыла глаза, и мир вокруг меня исчез…
В хибаре ночи были холодными, а одеяло только одно. И мы, возвращаясь часа в четыре ночи "с работы", отдыхали по очереди - трое спят под одеялом, трое бодрствуют. Кормили нас мало - в основном пакетными супами, вермишелью быстрого приготовления и хлебом. Мылись мы редко, в самом отеле, в котором работали. Иногда нас били… Но так, чтобы не оставалось синяков и не портился "товарный вид": по печени, по почкам, по животу. Но аккуратно, чтобы потом могли "работать".
Болеть не разрешалось. Охранники не слушали никаких жалоб, и тащили заболевшую в микроавтобус, говоря ей, что работа лечит. Наружу выходить запрещали, дверь была заперта, окна заколочены, только в щелочки был виден город внизу.
Стены террасы были исписаны теми, кто был здесь до на: "Мы - русские рабыни", "Отпустите меня домой", "МАМА!", "Я не хочу жить"… Там есть и моя надпись: "Аня и Павлик, молитесь за маму!" Я была уверена, что уже не вернусь домой.
Как от этого кошмара не перевернулся мир?
Однажды вечером Лариса попыталась убежать: отодрала доску от окна и выпрыгнула во двор. Но ее быстро поймали. Один из наших охранников-греков притащил ее за волосы на террасу, и они ее на наших глазах вдвоем так избили, что она потеряла сознание.
А вечером ее заставили ехать вместе со всеми "на работу". Мы сидели в микроавтобусе, Лариса рядом со мной, она раскачивалась из стороны в сторону и повторяла: "Мама, я не могу больше… Не могу, мамочка… Мама, не могу". По вечерам нас всех забирали на "работу" в местный отель на том же микроавтобусе, на котором везли из аэропорта… Мы садились за большим столом в ресторане, нам брали кофе, и мы ждали. Затем к нам подходили клиенты и выбирали себе, кто им нравился. А потом уходили с нами наверх.
За ночь обычно было три-четыре клиента, но иногда и по семь, восемь и даже десять. Среди клиентов попадались разные. Некоторые угощали шоколадом и фруктами. Один, пьяный, заставил меня танцевать голой, а когда я заплакала, швырнул мне в голову стаканом - я еле увернулась.
Снаружи, в коридоре всегда дежурил кто-то из наших охранников, и убежать было невозможно. После окончания "смены" они нас всегда обыскивали и отбирали деньги, которые нам давали клиенты, если находили в укромных местечках заначку, то били…
Нам постоянно говорили, что мы находимся в Греции нелегально, что у нас нет выхода, и если даже мы попадем в полицию, то нас посадят на несколько лет. Сергей говорил:
- Все равно вы теперь принадлежите нам. Если будет нужно, мы вас и в России найдем.
При каждом удобном случае он и его подручные напоминали нам, что мы в этой стране - никто, хуже животных.
Иногда они приезжали к нам утром, будили и насиловали. Это у них называлось "навестить девочек".
Мы много общались между собой. Оказывается, нас всех "поймали" по-разному. Двое, как и я, "купились" на лицензию и договор с греческим партнером, на телерекламу. Татьяна рассказала, что у нее приятельница вернулась из-за границы и очень советовала ей поехать, порекомендовала эту фирму. Позже мы узнали, что некоторых женщин отпускают, если она взамен себя обеспечат двух или трех других… А Лариса собиралась замуж за грека, который обещал ей найти работу в Греции.
Настал момент, когда мне стало все равно. Мне даже хотелось умереть, потому что выносить все, что со мной происходило, не было сил.
Таня однажды ухитрилась стащить у клиента мобильный, когда он спал, и позвонить из ванной домой. Сказала, что не могла говорить - плакала, а ее папа кричал и спрашивал, где она. Она кое-как объяснила. После этого у нас появилась надежда.
Но шли дни, недели, а полиция никак не приходила, и мы по-прежнему каждый вечер ездили работать в отель. Прошло три месяца. Я посчитала - я принесла своим "хозяевам" около 15 тысяч долларов. Но нас, естественно, никто не отпустил.
Дважды девочки беременели. Аборт им делали тут же, в хибаре, при всех. Приезжал врач - мрачный грек с чемоданчиком - и, абсолютно не стесняясь нашего присутствия, проделывал необходимые процедуры.
Долгожданная тюрьма и депортация
Я понимала, что смогу бежать только с помощью клиента. Другого варианта нет. Я начала разговаривать с ними. По истечении трех месяцев мне однажды попался более или менее нормальный мужик, и я решила, что пора действовать. Мне удалось объяснить ему на ломаном английском, на пальцах, что я из России и что меня держат здесь насильно. А на следующий вечер в отель нагрянула полиция. Они застали наших хозяев врасплох и арестовали нас всех. Мы были так счастливы, что чуть ли не на шею им вешались. Нас отправили в тюрьму "до выяснения обстоятельств", куда мы отправились с радостью. И там мы провели еще два месяца…
За это время я наслушалась от таких же женщин, как мы, разных историй. И поняла, что наша, оказывается, еще далеко не самая страшная. Русских нелегалок насиловали и убивали, перепродавали, заставляли выписывать сюда семью и подруг…
Одна женщина, которая сознательно (!) приехала сюда работать проституткой, рассказывала, что она работала в Турции, а там еще хуже. За проступок могут продать в горы, а там женщины выполняют всю черную работу, за ночь принимают по 20-30 мужчин, их могут обменять на лошадь, оружие или просто убить для развлечения.
Через два месяца нас наконец депортировали на родину. При мне было 200 долларов. В аэропорту у меня их отобрали, оставив только 50 долларов:
- Это тебе на первое время, потом еще заработаешь, тебе несложно…
В моем паспорте поставили штамп: дескать, я теперь в течение пяти лет не имею права поехать в страну Шенгенского союза. Да я в гробу видела весь этот Шенгенский союз!
Хозяева "райского уголка" остаются безнаказанными
Дома родным пришлось сказать, что по дороге меня ограбили. Аня с Павликом очень расстроились, что я не привезла им новые игрушки.
Мать, запершись со мной на кухне, долго меня пытала: "Что там с тобой произошло? Почему ты ни разу не позвонила?" Я что-то пыталась наплести ей, плохо соображая… На следующий день я отправилась в милицию. Думала: ну хоть кто-то должен понести ответственность за то, что со мной произошло. Например, агентство, которое меня туда отправило.
Но в милиции мне дали просто потрясающий ответ:
- Но вы же согласились заниматься проституцией! Значит, это был ваш осознанный выбор.
И я поняла, что никто не понесет наказания. Потом мне знающие люди объяснили, что договор в этих фирмах составлен по-хитрому: какие-то там консультационные услуги…
Я долго смотрела - не покажется ли где-нибудь реклама того самого агентства, или оно все-таки прекратили свое существование? Должны же были из Греции поступить какие-то сведения от местной полиции! Но однажды вечером, возвращаясь домой с работы (я снова вернулась в свой автопарк), я увидела огромный рекламный щит, с которого мне такой знакомой улыбкой улыбался хозяин агентства, приглашая на отдых и на работу в "райский уголок" - в Грецию…

[Luba zolotaya**]

Слышала, видела телерепортажи - но чтобы так красочно и доходчиво, впервые. ШОКОВОЕ СОСТОЯНИЕ. Нет слов.

http://i036.radikal.ru/0803/9a/a8ddc6922ba6.jpg

[Penis*]

Слов нет...
Просто тупо сидим с САХАРКОМ перед экраном ноутбука и молча курим...

[Весна]

Карочка, как ты всё это пережила? Я не смогла прочитать без слёз...

[Luba zolotaya**]

Карочка, как ты всё это пережила? Я не смогла прочитать без слёз...

Это не про Карочку! Ты что? Это чужая проза...Раздел посмотрите...

[Весна]

Это не про Карочку! Ты что? Это чужая проза...Раздел посмотрите...

Ой, какой конфуз...Прошу прощения...

[genka-krokodil64*]

Хуже всего то, что до сих пор есть наивные. Я подобные истории читаю больше 25 лет. И каждый раз находятся женщины которые считают, что сними такого быть не может.

[karochka64]

Ой, какой конфуз...Прошу прощения...
http://s12.rimg.info/7f4e039d2723aeec23c828b6196ce049.gif (http://smiles.33b.ru/smile.110025.html)

[karochka64]

Дети из другого измерения
Мы проходим мимо них, стыдливо отводя глаза. Мы радуемся про себя тому, что наш ребенок не такой, понимая в глубине души, что это может быть с каждым

Я состояла уже во втором браке, и, когда забеременела, радости не было предела. До этого у меня долго не было ребенка, я мечтала о нем, он мне снился ночами. И наконец - долгожданная беременность! Я летала от счастья и все тяготы переносила легко. Было лето, светило солнце, на улице был праздник. Мне хотелось сделать что-то такое приятное, хорошее, какую-нибудь работу по дому… Я начала убираться, приподняла кровать, и у меня разорвался околоплодный пузырь, стала выходить жидкость. Ребенок начал умирать… Мы вызвали "скорую", а я все время твердила:
- Только спасите ребенка…
Меня приняла инфекционная больница. Ребенок был инфицирован, околоплодных вод уже не было. Две недели я лежала, не шевелясь, меня кололи. А потом мне сказали, что спасать уже некого. Врач сделал ультразвук и сказал, что ребенок нежизнеспособен.
Я лежала, положив руки на живот, и молила, чтобы все, что есть на свете, мне помогло. Я никогда не занималась экстрасенсорикой и тогда еще была некрещеной. Я просто не верила, что это может случиться со мной. Позже я узнала, что все, с кем что-то случается, не верят.
Мне сделали стимуляцию, вызвали преждевременные роды. Я просила, чтобы в любом случае сохранили ребенка. И родилась моя девочка, Сашенька, весом… всего 950 граммов (на сроке пяти с половиной месяцев). Она запищала сама, сама ела. Со мной лежали женщины, больные сифилисом, и каждое утро их дети умирали, поэтому я не могла спокойно сидеть на месте. Все завтракали, а я бежала смотреть на мою дочку. Она была такая маленькая, беззащитная, головка в черных волосках… Потом ее перевели в роддом. Когда я вышла из больницы без Саши, муж меня встречал с цветами. И сказал такую фразу, которую я запомнила на всю жизнь:
- Ну что ты расстраиваешься, мы родим еще одного ребенка!
Я чуть не упала… И ответила:
- Я не хочу другого, я хочу этого!
Сашу положили в кювету, и два с половиной месяца она там лежала. На восемнадцатый день она у меня на глазах…умерла. Это случилось как-то просто, легко, она лежала, и я смотрела, как она дышит, и вдруг она перестала дышать. У нее остановилось сердце. Я закричала, прибежали врачи. Ее откачали.
В тот день, когда Саша родилась, была гроза, шел ливень. Я шла по коридору в этом старом, давно не ремонтировавшемся здании, коридор был темным, смотрела на всполохи молний на стенах и вдруг услышала песню "Не плач". Та есть такие слова: "Не плачь, еще одна осталась ночь у нас с тобой…" Мы ее пели, когда учились в институте. Это моя юность, радость, счастье, первая любовь… И я услышала ее и вдруг поняла: моя дочь будет жить. Это был знак. Хотя сама по себе песня совершенно не веселая, однако она - моя, она тесно связано с моей жизнью. Поэтому я в тот момент твердо поняла, что все будет хорошо. Позже я стала думать, что песня была не только об этом. Видимо, это был знак того, что все будет не так просто…
Потом Сашу выписали. Я была счастлива. Ее вес был два с лишним килограмма, она выжила, мы победили. Страшный диагноз. Но жизнь продолжается
В три месяца я заметила, что Саша не следит глазами за игрушками. Мы поехали к врачу, и нам поставили диагноз "ретинопатия недоношенных". В переводе это обозначало, что мой ребенок никогда не будет видеть. Мне это сказали шесть врачей, но я совершенно точно знала, что это просто невозможно. Я всегда верила в свои силы, и если чего-то хотела, то добивалась. И знала: не может быть, чтобы это произошло с моим ребенком. Но, когда Саше было полгода, мы снова легли в больницу, где нам поставили окончательный диагноз и вынесли вердикт: девочка неизлечима…
Потом я узнала, что шок испытывают все. Мы живем в одном Ире, в одном измерении, а нам говорят, что наш ребенок будет жить в другом. И все задаются одним и тем же вопросом: почему я? Почему именно мой ребенок?
Я лежала дома и долго плакала. Я не жалела себя, я жалела ее. Я думала: "Моя дочь никогда не узнает, что такое зеленый лист, не увидит море, небо. Я не смогу объяснить ей, что такое облака. И она не увидит, что такое длинная дорога. Она почувствует ногами усталость, но ничего не увидит". А потом я подумала: "К чему эти слезы? Если она не видит, значит, я должна научить ее воспринимать мир другими чувствами", Я совершенно четко поняла, что если не я, то никто. Никто больше не поднимет мою девочку, не даст ей всего того, что ей нужно дать. И именно в этот момент ко мне пришло осознание того, что такие дети просто ДОЛЖНЫ БЫТЬ. Как черное и белое. Как день и ночь. Они - часть этого мира. Так должно быть, раз во все времена были такие люди.
Обычно мы с Сашей едем в детский сад рано утром, когда все бегут на работу, не замечая никого ниже пояса. И иногда могут случайно задеть ребенка, ударить сумкой. Потом оборачиваются. Все понимают и говорят: "Ой, извините, я не увидел". И уже потом я вижу, что этот человек идет медленнее, осторожнее, смотрит, как бы кого не задеть, оглядывается… Так и должно быть: люди должны останавливать свой бег и обращать внимание на слабых. Может, тогда они осторожнее пойдут дальше…
Мне повезло, что муж воспринял это известие нормально. Бывают ситуации, когда мужчина уходит от жены, оставляет ее одну с ребенком. Но Андрей полюбил Сашу всем сердцем. Говорят, что мужчины тяжело привязываются к таким детям, но если это происходит, то на всю жизнь. У меня есть один знакомый папа, у которого сын не только незрячий, но и с патологиями нервной системы, с органическим поражением мозга. Виталик не осознает себя во времени и в пространстве. И однажды они были у нас в гостях. Я стала показывать Виталику Сашины игрушки, водить его ручкой по ним. И вдруг отец Виталика говорит моему мужу: "Смотри, как он у меня умеет!" - и сыну: "Сынок, привет!" И протягивает ругу. Знаете, мужчины иногда бьют рука об руку при приветствии, и Виталик по ней вот так бьет. И смеется. Его отец так искренне гордится своим мальчиком! Когда они ушли, у меня были слезы на глазах. Это была такая отцовская гордость! Я считаю, что про таких людей надо снимать фильмы и показывать другим, чтобы они знали, что на свете есть настощая любовь и настоящее сострадание.
И я решила: хватит операций!
Некоторые, после того, как узнают страшный диагноз, начинают лечить, колоть своего ребенка, делать ему огромное количество операций - по восемь, десять, четырнадцать… Они не желают принять своего ребенка таким, каким его им дал Бог. Нам тоже предлагал помощь известный офтальмолог.
- Привозите девочку, мы все сделаем, она будет видеть, все будет хорошо.
Мы с мужем сели вечером на кухне, посмотрели друг на друга… и не повезли ее. Я лично прозревших после его лечения детей не видела. Я не могу взять на себя ответственность делать такой жуткий наркоз и такую серьезную операцию своему ребенку ради эфемерной надежды. Я не могу отдавать своего ребенка на эксперименты, которые не заканчиваются никаким конкретным результатом. Я убеждена в том, что все должно идти так, как идет.
Наркоз для меня - это что-то очень страшное. Я много слышала о детях, которые после наркоза на время переставали говорить или ходить. Есть знакомый ребенок, у которого после этой операции даже было ухудшение. Я помню, как Саша выходила как-то из наркоза, и больше не хочу этого видеть. Эти полтора часа, пока ей делали операцию (это было жизненно необходимо), и потом, пока она отходила от наркоза, я думала, что сойду с ума. Она лежала после операции и говорила какие-то вещи, как взрослый человек. Она лежит, у нее завязаны глаза, и она говорит: "Мама, мне больно. Мне больно, больно, сделай хоть что-нибудь…" Она это повторяет и не плачет. Я бегаю по всей больнице, прошу:
- Сделайте что-нибудь!
А мне говорят:
- Да что вы, ей не может быть больно, эта операция безболезненная!
Я подняла на уши всю больницу. К тому моменту я знала чуть ли не всех медиков в нашем городе, кто работает с этими детьми, поэтому я позвонила знакомому врачу, он приехал, и только после этого Саше сделали обезболивающий укол. Я думала, что поседею. Говорят, некоторые дети выходят из наркоза спокойно, а моя… Этот взрослый, охрипший голос… Нет, больше я этого не хочу. Я не понимаю, как люди отдают своих детей на операции.
Незрячие дети в поисках друг друга
Я начала искать какие-то структуры, которые могли бы помочь нам с Сашей в воспитании и образовании, стала выписывать литературу, читать, учиться общаться с собственным ребенком.
Я прошла все существующие инстанции, занимающиеся детьми, подобными Сашеньке. Начали мы, наверное, как и все, с Всероссийского общества слепых, где нам доходчиво объяснили, что дети до восемнадцати лет не являются членами этого общества, несмотря на то, что они слепые. Я открыла справочник, начала искать организации, в которых можно получить хоть какую-нибудь информацию по развитию таких детей. Мне очень помогла библиотека для незрячих. Я нашла Институт коррекционной педагогики, но они с детьми до трех лет не занимаются - там проходят консультативные занятия, и ничего больше. Я ходила во всевозможные инстанции, в департамент образования… И узнала такую странную вещь: незрячими детьми практически никто не занимается. В магазинах нет почти никакой литературы. Было очень сложно, потому что отсутствовала информация. Если для обычных детей есть огромное количество методик, которые позволяют с ними работать чуть ли не с нуля, то найти что-то по обучению и развитию незрячих детей пр актически нереально. В четыре с половиной года мы начали ездить на занятия в Институт коррекционной педагогики, там всего раз в неделю проходят занятия, но мы были рады и этому.
Потом случайно, через десятые руки, мы вышли на Центр реабилитации незрячих детей и их родителей "Я и МАМА". Если бы этого не случилось, я не знаю, что бы мы делали. И до этого я даже не общалась с матерями, у которых подобная ситуация. Как я ни пыталась в поликлинике и в собесе узнать, есть ли еще в нашем округе незрячие детишки, чтобы нам, матерям, пообщаться, помочь друг другу, мне не давали никакой информации: мы, дескать, на это не уполномочены. Я не могу этого понять. Ведь для нас это общение очень-очень важно. В "Я и МАМА" мы начали общаться - и матери, и дети. Нашим детям важно такое общение, потому что они практически не контактируют с другими детьми. Когда Саша была маленькой, мы переехали и начали выходить гулять. Дети тянутся друг к другу, начинают общаться. Но я до сих пор совершенно искренне не могу понять, почему, как только мамы узнали, что мой ребенок незрячий, они стали деликатно, но твердо уводить в сторону своих детей, будто Саша была заразной? Поэтому моя дочка, пока не пошла в специальный детский садик и пока мы не попали в "Я и МАМА", росла практически одна. Но, когда она начала общаться, у нее стала активно развиваться речь - ребенок как бы вышел в люди и перестал сидеть в своей клеточке.
Нам, матерям, это тоже очень важно, потому что мы все живем наедине со своей болью и дели ее только с самыми близкими людьми. А хочется поговорить еще с кем-то, кто понимает твою проблему как свою собственную.
Я и дочь: учимся жить
Мы занимались дома. Тогда еще я совсем не знала, что надо делать, как делать. Я изначально стояла на позиции природы - чтобы ребенок с помощью запахов и на ощупь познавал окружающий его мир. Я учила Сашу слушать дождь и нюхать землю, различать на ощупь кору разных деревьев. Я учила ее чувствовать радостью И уже потом, обучаясь сама с помощью специальной литературы, я поняла, что интуитивно все делала правильно. Мне очень хотелось, чтобы она чувствовала себя полноценной - не в смысле зрения (она все равно видит этот мир, хоть и по-своему), а в смысле чувств, - мне кажется, что чем раньше ребенок осознает эмоциональную окраску мира, тем более яркой личностью он вырастает. Когда мы с ней играли, я завязывала себе глаза, чтобы понять, как она видит окружающий мир.
Тогда, когда я еще только встала на этот путь, было намного сложнее: незрячих детишек не принимали в обычные детские сады, существовал только один специальный детский садик для таких детей, их везли со все Москвы, и этого было чудовищно мало… Я туда звонила, но мне быстро объяснили, что попасть к ним нереально, потому что они берут в первую очередь детей - жителей округа, где находится садик, так что нам это даже не светило. "Может быть, потом, года через два-три, когда подойдет ваша очередь…" Затем, немного позже, в обычных детских садах стали создавать группы кратковременного пребывания для незрячих детей, но детские сады вовсю противились этому. Сколько я слышала историй о том, что ребенка приводят в садик, а там оказывается, что у них нет мест, нет воспитателя, некому работать и вообще они таких детей не берут. Потом начинаются вопросы: "А почему вы хотите именно к нам?" Как правило, навстречу идут в том случае, если сами руководители детских садов имеют в семье ребенка-и нвалида и понимают, как нам тяжело…
А вот в моем случае было так. Я пришла в детский сад в нашем округе, и мне заведующая объяснила, что они не могут открыть группу для одного ребенка, и я должна идти в другой округ. Я отправилась туда, на что мне сказали: "Вы не из нашего округа, мы вас не возьмем, идите в РОНО". Я пошла в РОНО, сказала, что есть постановление, согласно которому моего ребенка обязаны взять, мне сказали: "Хорошо, мы даем вам путевку в детский сад вашего округа". В моем детском саду заведующая снова сказала, что для одного ребенка группу создавать не будут. А потом я вдруг услышала, что они бы и рады, что к ним приходили и другие родители, но у них совершенно нет денег… например, совершенно не на что купить жизненно необходимый в детском садике компьютер. Делать было нечего. Мы объединились с другими родителями, я заняла денег, и мы купили компьютер. Когда мы привезли его в детский сад, заведующая встретила нас, как родных:
- Куда же вы пропали? Мы подобрали для вас воспитателя!
Сейчас Саша ходит в садик. Она очень довольна. Там они общаются и с обычными детьми, как она говорит - "ходим в гости к детям". Благодаря тому, что рядом нет родителей, которые уводят своих детей от наших, общение между детьми наладилось, они совершенно замечательно вместе играют, гуляют, занимаются. По сравнению с обычными детьми наши малыши совсем другие - разумные, более взрослые. Они не бегают, не прыгают, им больше нравится посидеть, поговорить.
Сейчас она учиться читать по системе Брайля, пальцами, и иногда, как и все дети, совершенно не хочет заниматься. И тогда она отодвигает книгу в сердцах говорит мне: "Лучше бы я видела!" На что я ей говорю: "Конечно, лучше, Сашенька, но то, что ты не видишь, это же не патология! Тысячи людей не видят и живут! Надо за себя бороться".
Она у меня еще совсем маленькая, но я все равно говорю эти слова, потому что она должна с самого раннего возраста их слышать… Я объясняю Саше: "Мы смотрим глазами, а ты смотришь руками. И этим мы с тобой отличаемся".
Поэтому, когда мы идем, например, на какую-нибудь выставку, она мне говорит: "Я не вижу руками, я хочу посмотреть, я не вижу!" Меня это ставит в тупик, потому что я не могу ей объяснить, что где-то что-то трогать нельзя. Но меня радует другое: для нее не составляет труда попросить помощи, и это очень важно. Она может сказать в магазине: "Извините, я не вижу, помогите мне, пожалуйста". Это произошло, когда мы начали ходить в детский садик, и она стала общаться. К ней пришло осознание того, что на видит по-другому. И она научилась просить помощи и не стесняться этого.
Моя цель: "уйти спокойно"
…Иногда, конечно, на меня что-то накатывает, и я снова думаю: почему я? Но через несколько секунд это проходит, и я понимаю, что должна гордиться тем, как я несу свое испытание. Я смотрю на других детей-инвалидов и понимаю, что бывает и хуже. Например, у нас есть знакомая женщина, Вера, у которой сын - инвалид-опорник. Он всю жизнь проведет в коляске. Вера рассказывала мне, что когда они куда-то едут, она видит, как люди отводят глаза. А раньше, когда мальчик был маленьким, мамы на детской площадке доступно объяснили Вере, что они не хотят, чтобы их дети гуляли вместе с Сережей и смотрели "на это уродство". И Вера гуляла с маленьким ребенком… по ночам, когда никто не косился на нее и не уводил детей. Но и она держится, радуется жизни, и Сережа у нее такой же. Я думаю об этом и говорю себе: "Эта женщина не ропщет на судьбу, как же тогда я могу роптать?"
Я знаю, что моя дочь никогда не сможет увидеть то, что вижу я. У нее просто будет другой мир. Я знаю, что я должна буду ее так воспитать, чтобы, когда я буду умирать, я умирала спокойно. Я должна провести ее по жизни и спокойно отпустить, когда я буду уходить. И знать в этот момент, что с ней все будет хорошо.

[Luba zolotaya**]

Карочка! Спасибо. За то что ты приносишь в нашу суету пусть такие страшные откровения, но именно в эти минуты наши сердца открываются навстречу друг другу. Мы становимся добрее и человечнее.Сближаемся.
Больно читать такое о наших детках. Даже дико. Но это правда. Она неизбежна. И не нужно одевать темные очки, чтобы не видеть её.
Сострадание. Вот смысл нашей жизни. Помощь бескорыстная и незамедлительная. И счастье - после отдачи части сердечной доброты. И душевный покой.
Карочка! То что ты делаешь, это замечательно. Буду ждать нового душевного стриптиза.

[genka-krokodil64*]

Этот рассказ следует перенести в другую тему.Благодаря таким Настоящим МАМАм и ПАПАм никакие абборты не нужны.

[karochka64]

Ледяные глаза
Говорят, что все мы родом из детства. Что хотим мы этого или не хотим, но события, происходившие с нами много лет назад, оказывают влияние не нас, взрослых. Хорошо, если они имеют счастливый конец…
Однажды, возвращаясь вечером с работы домой, я вышла на улицу, подняла руку и стала ждать. Вскоре рядом остановилась машина, водитель - мужчина в спортивном костюме лет тридцати с лишним - опустил стекло и спросил, куда мне нужно. Я начала объяснять, потом заглянула ему в лицо и обмерла. На меня смотрели внимательные светло-голубые, почти бесцветные глаза. В них было что-то до того опасное и неприятное, что я поспешила поскорее отделаться от водителя, забормотав что-то про другой конец города и про смехотворную сумму. Он уже давно поднял стекло и уехал, а я все стояла в снегу и думала: где я видела эти сосредоточенные голубые глаза с почти черными кругами под ними? С ними было связано что-то до того отвратительное, страшное, что память далеко-далеко спрятала информацию о них, и я, наверное, прошла пешком уже полдороги до дома, когда меня как молнией ударило, и я остановилась, зажмурившись, потому что перед глазами ясно встала кар тинка: ранняя весна, автобус, второй класс, я еду в школу…
Дорога полна опасностей: переход, трамвай, гаражи…
Мама долго отказывалась отпускать меня одну в школу. И я полгода ныла о том, что уже все одноклассники ездят сами (что было неправдой), что я себя чувствую, как в детском саду, когда мама ведет меня за руку, прежде чем она наконец согласилась отпускать меня одну, взяв твердое обещание переходить улицу только на зеленый и только на переходе. Путь до школы был недлинным, но полным всевозможных с маминой точки зрения опасностей. Для начала нужно было перейти улицу около дома. Потом сесть в автобус и ехать до того места, где по проспекту ходил трамвай. Затем на трамвае надо было проехать пять остановок и пройти пять минут до школы. Маму пугал в первую очередь переход дороги. Во вторую - выход из трамвая: мимо проносились машины, и у всех в городе была жива в памяти история о том, как лет пять назад кого-то на выходе из трамвая сбили. Это было давно и сосем не там, где я ездила, но мама часто напоминала мне об этом случае, раз и навсегда приучив выходить из трамвая осторожно. И по следняя опасность ждала меня уже на пути от остановки к школе - гаражи. Глухой тупик, с обеих сторон застроенный гаражами, извиваясь, вползал на горку. Место было на редкость неприятным. Поэтому я всегда старалась поскорее пробежать по переулку свою часть пути, чтобы нырнуть между гаражами и оказаться на тропинке, ведущей в школу. Конечно, был более длинный путь - в обход гаражей, - и мама требовала, чтобы я пользовалась именно им, но какой нормальный ребенок пойдет в обход, когда можно напрямую?
Странные глаза и неприятные ощущения
Как сейчас помню, в то злополучное утро я не успела дома прочитать то, что задали по чтению, поэтому, протиснувшись в плотно набитый салон автобуса, первым делом полезла в ранец и достала учебник. Стояла ранняя весна, я была в коротком пальтишке и, конечно же, в вечной коричневой школьной форме…
Я увлеклась чтением, шевеля губами, и очнулась только от странного ощущения: мне показалось, что что-то скользит по моим ногам с внутренней стороны. Я слегка отодвинулась в сторону, думая, что кто-то задевает меня сумкой. Ощущение пропало, однако через пару минут я снова явно различала присутствие чего-то постороннего между ног и подняла глаза. На меня пристально смотрели внимательные, глубоко посаженные голубые глаза. Они были ледяными, почти бесцветными. Из-за того, что они сидели будто в пещерах, вокруг глаз лежали темные пятна. Губы были тонкими и ярко-красными, на фоне бледной кожи это смотрелось неприятно. Когда он увидел, что я его рассматриваю, губы раздвинулись в улыбке. Мне стало не по себе, и я снова уткнулась в учебник.
Здесь следует сказать, что мама, конечно же, много раз твердила мне о том, чтобы я не вздумала разговаривать на улице с незнакомыми людьми. Кроме того, они с папой часто перечисляли мне то, что нельзя делать: садиться в чужую машину, брать у посторонних игрушки и еду, а также идти или ехать с незнакомыми людьми, которые будут говорить, что они от родителей. Удовлетворяя мое детское любопытство, на вопрос "почему?" они отвечали, что это нехорошие люди, вроде Синей Бороды или людоеда, которые режут детей. Помню, мне представлялась огромная деревянная разделочная доска, типа той, что висела у нас на кухне, и невероятных размеров тесак… Да, и еще одно необходимое добавление: в 8 лет я понятия не имела, что происходит межу мужчиной и женщиной. Я знала, что дети рождаются из живота, и меня совершенно не интересовало, как они туда попадают.
…Незнакомец снова придвинулся ко мне, и я опять явственно ощутила, как его рука оказалась под моей формой. Мне стало чудовищно неловка: я понимала, что происходит что-то не то, но не знала, что делать в такой ситуации. Сказать: "Чего вы делаете?" - а вдруг он ничего не делает и мне все кажется? И потом, что обо мне подумают окружающие? Поэтому я, стиснув зубы, пыталась просунуть между собой и незнакомцем свой портфельчик и встать как-нибудь в стороне от него, но в утренней автобусной давке он через пару минут неизменно оказывался рядом… Толстые наглые пальцы неприятно щекотали то место, которое я никогда бы не решилась назвать вслух. Наконец пытка кончилась, мы подъехали к моей остановке.
- Выходишь? - строго спросил незнакомец, глядя все так же внимательно.
Я неопределенно передернула плечом (вроде и да, и нет) и бочком стала протискиваться к выходу, стараясь потеряться в толпе. Невольно оглянулась - мужчина двигается за мной. Я сказала себе, что мне все кажется, что на этой остановке всегда выходит куча народу, вылезла из автобуса и кинулась к трамваю. Трамвая этот шел в сторону конечной, и я безнадежно опаздывала в школу, садясь на него, но каким-то шестым чувством я понимала: все, что сейчас происходит, куда важнее школы, и главное - избавиться от незнакомца.
Я точно знаю, что он меня преследует
Когда мне было уже больше двадцати лет, я, однажды вспомнив этот эпизод, подумала, что подсознательно действовала правильно: я уводила его подальше от собственного дома и от школы, чтобы он не знал, где я живу и учусь. Кроме того, я села на трамвай, идущий в другую сторону, для того, чтобы проверить, поедет ли незнакомец за мной. Если да, то мне пришлось бы перестать думать, что он едет "просто так" - на конечную на этой остановке почти никто не садился. Поэтому, когда я увидела, как он зашел в заднюю дверь, у меня внутри все опустилось. Мне стало до того страшно, что пересохло во рту.
Мужчина сел рядом (трамвай был почти пустым) и завел непринужденную беседу: где я учусь, где живу, что делаю после школы и так далее. Да, мне говорили, что с незнакомыми людьми разговаривать нельзя, но не объяснили, как этого избежать, если человек заговаривает с тобой о совершенно безобидных и нормальных вещах, никак не связанных с людоедством, и как можно не отвечать, если вопрос задает взрослый.
Я к тому моменту, конечно же, ничего не слышала о стратегии поведения в таких ситуациях, но - опять-таки подсознательно - выбрала одну из правильных: "закосила" по дурочку. Зачем ему знать, что я чувствую исходящую от него опасность? Пусть он лучше будет думать, что я дура дурой (простительно для восьмилетки, да и как проверить, притворяюсь я или действительно недоразвитая). Мне почему-то казалось, что если я наотрез откажусь отвечать или буду молчать, будет хуже.
- Ты в какой школе учишься?
- Я-то? Да… там, - делаю неопределенный взмах рукой.
- Где - там?
- Ну там. Далеко.
Тут мы доехали до конечной, и мне, поскольку я абсолютно не знала этого района, ничего не оставалось, как сесть на трамвай, ехавший в обратную сторону. Мужчина насторожился:
- А чего это ты сначала поехала сюда, а теперь обратно?
На это, едва поняв, что он меня преследует, я приготовила логичный ответ:
- А здесь конечная, народу никого, всегда сесть можно.
Заставить себя заглянуть ему прямо в глаза мне не удавалось…
Когда мы вместе вышли из трамвая (после того, как мы с ним "поговорили", он, не таясь, шел рядом), я впервые его рассмотрела. Невысокий, в тренировочном костюме (этот костюм будет мне сниться еще долго, и я буду шарахаться от людей в синих шерстяных костюмах с белыми лампасами), с темными волосами… Единственное действительно странное, что было в его внешности, - это глаза. Неестественно светлые, глубокие и неприятно сосредоточенные.
Мы вместе сели на трамвай. Мужчина с бесцветными глазами продолжал расспрашивать меня - как меня зовут, как я учусь, где живу. Чувствуя, что он опасен, очень опасен (говорят, у детей сильно развита интуиция), я подсознательно ощущала необходимость говорить ему только неправду. Поэтому сказала, что зовут меня Леной, назвала соседнюю со своей улицу, даже наврала по поводу возраста, прибавив себе год. Затем насочиняла про работу родителей, лихорадочно стараясь запомнить, что я говорю, чтобы он не смог меня подловить, и думая о том, что делать дальше.
Я знала, что к школе привести его нельзя: по дороге к школе были гаражи, а оставаться с ним наедине, да еще и около тех страшных гаражей… Нет! Знала я также, что весь день кататься мы не сможем - когда он поймет, что я еду не в школу, а просто таскаю его за собой по людным местам, он разозлится, а я понимала, что злить его нельзя. Был единственно возможный вариант: трамвая проходил относительно недалеко от работы моей мамы, поэтому я могла уйти туда. В конце концов информация о том, где работает моя мама, ничего ем4у не даст, а я спасусь там, за мной он не пойдет, и я буду, как в детской игре, в "домике".
Обдумав все это, я засобиралась к выходу. Мужчина всполошился:
- Вроде твоя школа в другом месте?!
И я, следую своей роли дурочки, объяснила ему:
- Ой, а я забыла, меня мама просила заехать к ней на работу, забрать кое-какие вещи.
Слава богу, язык у меня уже тогда был подвешен, и я могла, не моргнув глазом, быстро ответить на любой его вопрос…
Мы снова вышли на улицу и пошли рядом. Мы шли, и со стороны казалось, будто мы старые знакомые, идем себе, болтаем, - видимо, незнакомец именно этого и добивался.
Помню, он задавал мне какие-то вопросы, я молола какую-то ерунду… Да, и еще одно: у него был странный, будто немного заторможенный, голос. Он говорил с оттяжкой, что делало его еще более неприятным…
Было самое начало весны, лужи были еще затянуты тонким льдом, деревья стояли голые, но в небе уже было что-то весеннее, и все это - пленка льда на лужах, мокрые ветки, белое небо, идущий рядом мужчина в синем костюме, ледяные глаза - все вместе слилось для меня в цельную картину кошмара, который частями будет являться мне по ночам еще много лет, и сейчас, оглядываясь назад, я думаю: а не потому ли меня столько раз в начале весны посещала странная тревога, ощущение опасности, исходящей от этого весеннего города?..
В двух шагах от спасительной двери
Когда мы проходили оживленный перекресток, я увидела милиционера. Он внимательно смотрел на нас. Я почувствовала, как сжался незнакомец рядом со мной. Как он притих и будто бы уменьшился - словно пытался спрятаться. Я знала, что если что-то не так, надо подойти к милиционеру, и он всегда поможет. Я уже даже сделала шаг к нему, когда мы проходили мимо, и… не подошла. Я не знала, как сказать, что сказать. Не решил ли он, что я вру? Как в присутствии взрослого человека взять и сказать, что он меня преследует? Я маленькая, милиционер мне не поверит, и мне придется идти с незнакомцем дальше, но он уже будет знать, что я всё понимаю, и тогда случится страшное… А потом, что я скажу милиционеру? Что этот мужчина увязался за мной? Он скажет, что мне все кажется, он просто идет рядом. Что он в автобусе щекотал меня… но это я никогда не смогу сказать, никому. И мы прошли мимо.
Незнакомец повеселел, поняв, что я не чувствую никакой опасности. И даже стал шутить. Помню, он поскользнулся и сказал что-то вроде:
- Копыта разъезжаются…
Когда спустя десять лет ту же фразу тем же голосом скажет мой приятель, с которым мы будем идти по заледенелому тротуару, я шарахнусь от него в сторону, сама не понимая, почему…
Потом мы наконец подошли к маминой работе. Слава богу, путь к ней пролегал по людным местам - конечно, можно было срезать и пройти дворами, но я по понятным причинам делать этого не стала.
- Ты надолго? - спросил он, когда мы подошли к массивным дверям маминого учреждения. За высокими окнами проплывали мамины сотрудники, которых я знала, и для того, чтобы оказаться в безопасности, мне надо было всего-навсего открыть дверь…
- Да, да, надолго, на час, - закивала я, окончательно войдя в роль и блаженно улыбаясь.
- Я тебя тут подожду? - полуутвердительно спросил он. Спросил так, будто это было совершенно нормально, что взрослый мужчина лет тридцати пяти будет ждать чужую восьмилетнюю девочку. Так, что мне стало ясно, что у него есть еще какие-то планы на меня…
- Я очень долго здесь буду, - сказала я. Казалось бы, чего проще: просто дернуть ручку двери и нырнуть в спасительный "домик", но я все не могла уйти - это как-то неловка, неприлично - взять и уйти, когда с тобой разговаривает взрослый человек…
Наконец он отошел, всем своим видом выражая готовность сидеть и ждать меня на пороге, а я зашла вовнутрь, и еще, помню, вахтер спросил меня:
- Кто это с тобой был?
Третий случай за последний месяц
Я бросилась в мамину комнату, к ее удивленным сотрудникам, которые сказали, что ее нет, позвонила домой, сказала, что я на ее работе, что со мной все в порядке, и я жду ее… Естественно, родители примчались перепуганные, через двадцать минут и выспросили у меня, что случилось, похвалили за то, что все правильно сделала, и за то, что наврала про себя, отругали, что не подошла к милиционеру, а я так и не смогла объяснить, почему этого не сделала.
Потом они расспросили всех сотрудников и вахтера о мужчине, который шел за мной, но незнакомец, почуяв опасность - у таких, как я позже узнала, сильно развит "нюх", как у диких зверей, - уже испарился, и возле дверей его не было…
В школу в тот день я так и не попала. Мы с папой поехали в милицию, где усталый мужчина в форме выслушал наш рассказ, записал его описание. С моих слов выходило, что незнакомый мужчина преследовал меня до маминой работы и разговаривал со мной. Сказать о том, что было в автобусе, я постеснялась. Потом меня попросили выйти, и уже в дверях я услышала:
- Третий случай в нашем районе за этот месяц с участием голубоглазого мужчины в спортивном костюме…
И что-то еще по поводу того, что я легко отделалась. Дальше я, к счастью, не расслышала.
Повзрослев, я узнала: почти со всеми было что-то
Конечно, несколько лет спустя я поняла, зачем он за мной шел, что ему было нужно и что означали эти пальцы под школьной формой. Я забывала об этом происшествии, но оно постоянно вспоминалось как-то само, всплывало, когда я видела этот трамвай, когда бывала у мамы на работе, когда видела синий спортивный костюм.
Мимо гаражей в школу я больше не ходила. Я будто заглянула в какую-то бездну и, хоть толком и не поняла, что меня там ждет, уже знала, что что-то страшное. Повторения не хотелось.
Помню, потом в течение долгого времени я не могла спокойно смотреть на приятеля моих родителей, у которого были голубые глаза и тонкая бледная кожа, и до тех пор, пока он не исчез из нашей жизни (развелся, женился и переехал в другой город), я старалась не встречаться с ним взглядом, когда он бывал у нас в гостях.
Позднее, много лет спустя, когда я уже была взрослой, но помнила это происшествие, в самых-самых задушевных разговорах с подругами я вспоминала кое-какие свои ощущения, связанные с этой историей, - гадливость, омерзение и чувство, будто меня испачкали. Я спрашивала своих подруг, не было ли с ними чего-нибудь подобного. И, к своему ужасу, неизменно слышала от них ответ: "Да, было".
Одну на выходе из пионерского лагеря, около леса, откуда она опрометчиво сбежала за черникой, подловил мужчина и предложил ей посидеть с ним в "вот той будке", где он собирался ей показать кое-что интересное. Он настойчиво тащил ее за руку в будку, несмотря на то, что она сопротивлялась, и ее спасло только то, что мимо шли люди. Другая ходила в драмкружок, где пожилой преподаватель очень любил показывать маленьким девочкам пластические этюды, залезая им под платья и хватая их за разные места. Третья вечером ехала домой от подружки, оказалась в пустом автобусе, где, кроме нее, был только один пассажир - мужчина со спущенными штанами…
Эти истории, слава богу, имели, в общем-то, хороший конец - в них не было ни изнасилований, ни попыток убийства, однако… Вспоминали мои подруги об этом неохотно, в самых интимных разговорах, передергиваясь от отвращения и чуть не плача. Ощущение омерзения оставались у них навсегда.
Лицом к лицу с кошмаром из прошлого
Я не психоаналитик, и мне трудно сказать, какое влияние на мою жизнь оказал этот случай. Мне 30 лет, я замужем и сейчас редко вспоминаю ту историю из детства. Только вот случайно встретив человека, похожего на "того самого", я вечером долго, трясясь от нервной дрожи, пила чай на кухне, и подробности, давным-давно забытые, вроде затянутых льдом луж, лезли и лезли одна за другой из памяти, и я снова видела бледную кожу, тени под глазами, длинные худые пальцы с синеватыми ногтями. У меня даже мелькнула мысль: может, я сегодня снова встретила его?
Я одернула себя: глупости, ему сейчас должно быть около шестидесяти… А вдруг он совершенно не изменился? Вдруг он так и ходит по городу в том же спортивном костюме и высматривает в толпе маленьких девочек внимательными голубыми глазами? Я дернулась так, что уронила чашку на пол. Пришлось достать рюмку и коньяк…
Мне кажется, что большая часть всех этих бед происходит из-за того, что дети подсознательно, как домашние животные, чувствуют, что все взрослые - хорошие, что они всегда правы. И, сталкиваясь в реальной жизни с ситуацией, когда взрослый человек уверенным голосом чего-то требует от них, они, привыкшие подчиняться взрослым, как загипнотизированные кролики, делают то, что им говорят. Не каждый ребенок, точно знающий, что нельзя ездить в лифте с незнакомым дядей, откажется, когда дядя скажет: "Заходи" и сделает приглашающий жест рукой.
Иногда я думаю о том, что рано или поздно я решусь родить ребенка и как я смогу отпустить его или ее одну на улицу, если знаю, что по этим улицам ходят пожилые (или не очень) мужчины, ищущие маленьких детей для воплощения своих эротических фантазий?
Мамы! Спросите своих детей: не случалось ли с ними что-то подобное?

[genka-krokodil64*]

Прошлое всегда возвращеатся. и нужно быть к этому готовым.

[karochka64]

Я буду вам мамой...
В этом рассказе больше сорока раз встречается слово "мама". Наверное, потому, что речь идет о женщине, для которой это слово стало самым главным в жизни. Призванием, профессией, смыслом… В общем, всем на свете
Мне с детства нравилось общаться с детьми, играть с ними в школу, в детский сад. Я мечтала о большой семье, у меня стоял пример перед глазами - у моей бабушки было 10 детей, и мне так нравилось, когда все в сборе, когда так много родственников… По профессии я программист. Восемь лет была замужем, своих детей не родили. Для меня это было большим горем, разочарованием в моей семейной жизни. Я очень переживала из-за этого, страдала… Видимо, разочарование было таким сильным, что наш брак этого не выдержал, и мы разошлись.
Мой возраст подходил к критическому - 38 лет, проблемы со здоровьем… В общем, все это постепенно убеждало меня в том, что я таи и останусь без детей. Зарабатывала я неплохо, и время от времени задумывалась, не усыновить ли мне ребенка. Но я знала, что при неполной семье добиться этого практически нереально… И еще я думала: ну, возьму я ребенка, на мою маму особенно рассчитывать нельзя, работаю я много, значит, придется отдать его в детский садик. На общение оставалось бы совсем мало времени. Он бы был сыт, одет, но на то, чтобы поднять детдомовского ребенка, отогреть и воспитать его, времени не было.
Материально я была настолько обеспечена, что при желании могла бы позволить себе даже взять нянечку, но… сразу возникал вопрос: а смысл? Зачем брать ребенка из детского дома - чтобы передать его в руки очередному чужому человеку? Но мысль о приемном ребенке все время возвращалась ко мне…
Потом у меня заболела мама. Днем я работала, а ночью дежурила у нее в больнице. Было страшно от мысли, что если вдруг мама сейчас, не дай бог… я ведь останусь совсем одна.
К счастью, все оказалось не настолько серьезно, и мама медленно, но верно шла на поправку.
И однажды утром я ехала из больницы на работу и в метро открыла газету "Московский комсомолец", а там небольшая заметка под названием "Профессия - мама". В ней рассказывалось о новой для нашей страны форме воспитания детишек-сирот. И в конце было сказано, что "если вы любите детей, хотите посвятить им свою жизнь и узнать побольше об этой модели, пришлите нам свою анкету, расскажите о себе, вложите свою фотографию".
И я, ни на секунду не задумываясь, сразу же - перед работой - купила конверт и заполнила анкету. И вечером ее отослала. А через несколько дней мне позвонили и сказали: "Мы вас ждем, приезжайте".
Красивые фотографии и мечты о будущем
Я поехала. Мне рассказали о проекте так называемой детской деревни. В маленьких коттеджах в Подмосковье поселяются "мамы" и их приемные дети - 6-8 ребят. Мама - это призвание и профессия. Она должна быть незамужней, без маленьких детей. За свою работу мама получает зарплату, право на пенсию, отпуск, выходные. Кроме того, ей выделяют деньги на детей и на обустройство дома. В деревне есть преподаватели и администрация. Иногда маму подменяет помощница - "тетя".
Таким образом воссоединяются дети, лишенные материнской заботы, и женщина, страдающая из-за отсутствия детей… Мне дали посмотреть книгу о том, как модель семейного детского дома работает в других странах - в Австрии, Чехии. Фотографии мне очень понравились: мама, вокруг нее - дети, все так красиво, уютно, домики аккуратные… Первое впечатление: ну, это сказка, Запад, у нас такого быть не может. Но, как бы там ни было, речь шла о том, что около меня будут дети, а этом моя мечта!
- Подумайте, - говорили психологи, - может, вы захотите выйти замуж?
А я тогда совершенно точно поняла, что именно здесь смогу проявить себя как женщина и как мама. И все, остальное мне уже было неважно. И я сказала:
- Нет, я не захочу выйти замуж, я хочу, чтобы у меня были дети. Много детей.
Я безумно боялась, что не пройду конкурс - желающих было много, а требования строгие. Я видела, как переживали "кандидатки в мамы", которые уже настроились на то, что у них будет много детей, а потом оказывалось, что они по какой-то причине не подходят. Я помню эти волнения и слезы… Но я вместе с другими четырнадцатью женщинами прошла отбор, тесты, и мы начали заниматься в школе мам. Нас повезли смотреть наши будущие дома. Нам они очень понравились - точь-в-точь как на картинках, только пока там были пустые стены, еще не было ни окон, ни лестниц на второй этаж, ни канализации.
В школе мы занимались три раза в неделю. Приходили психологи, педагоги, врачи… Мне было все безумно интересно, я общалась с остальными мамами, и мне было удивительно, насколько у всех у нас разные судьбы и истории, а встретились мы в одной точке…
В ту пору все жили ожиданием. В домах начались отделочные работы, и мы стали туда ездить. Была зима, отопление пока не работало. Мы уже получили деньги на приобретение посуды, занавесок, хозяйственных мелочей, поэтому с огромным удовольствием бегали по городу в поисках самого лучшего, и каждый день на себе тащили это в свои дома… Книжки и игрушки тогда еще не предусматривались, и мы покупали их на свои деньги, несли из дома, собирали по знакомым. Как потеплело, мы переехали в новые дома. Воды еще не было, мы ходили через железнодорожные пути на колонку. Тогда мы вместе отмечали праздники, дни рождения, собирались, что-то пекли… Это тоже было очень интересное и счастливое время.
В ожидании детей: скорее бы
Мне одной из первых предложили детей. Сказали: есть пять детей, братии и четыре сестры, от 4 до 13 лет, будете брать? И я сразу ответила: да! Я не видела их, но по вечерам, когда ложилась спать, я их всех представляла, и все не могла дождаться, когда их наконец привезут. А их все не везли. Между тем остальным мамам уже начали давать детей. И я ходила за директором по пятам и спрашивала: "Ну когда же? Когда?" Директор говорил, что пока не получается, бабушка детей против. Отца у них не было, мать умерла, бабушке тяжело с ними, и она отдала их в приют. Но отпускать к нам не хотела, потому что это австрийский проект, а Австрия - это в ее понимании немцы, а бабушка прошла войну, поэтому пусть лучше дети будут в приюте, только не у немцев. Этих детей мне никак не давали. Потом сказали:
- Вот есть еще двое - будешь брать?
- Буду!
И снова:
- Нет, с этими тоже не получается…
Вот есть еще…
- Беру!
Мне уже было все равно, кого, потому что уже во всех домах были дети…
Полгода детей не давали, и бабушка сдалась только после того, как их начали усыновлять за границу, причем в разные страны. И тут она наконец решила: пусть уж лучше останутся в России.
Мне показали их фотографии.
- Вы готовы?
- Да, я уже давно готова!
Дети мне сразу понравились, но на фотографиях они были какие-то несчастные. И только старшая, Лена, стояла спокойно, и сразу чувствовалось, что она для них - и мама, и защита, и опора.
Первый день - самый главный
Все, вот-вот должны привезти. Я что-то готовлю, жарю-парю, то к окошку бегаю, то валерьянку пью… И все думаю: как войдут, как посмотрят, как примут… Зашла Надя, соседская девочка:
- Вера, да ты не волнуйся.
- Надя, как приедут, ты мне свистни.
Выглядывала-выглядывала, но тот момент, когда подъехал автобус, все равно прозевала. Забегает Надя, шепчет:
- Приехали!
У меня все опустилось. Ну, думаю, мама моя… Было страшно, потому что я знала: от первого момента зависит то, как дальше сложится наша жизнь.
Открывается дверь, наш директор говорит детям:
- Это ваш дом, это ваша мама.
Дверь закрывается, и мы одни, лицом к лицу. Я им говорю:
- Так. Проходите.
Заходим в комнату, я сажусь на диван, они стоят передо мной, как школьники. И им страшно, и мне страшно. Я навсегда запомнила их глаза. Они еще боятся, но уже принимают тебя. Они еще ничего не знают о тебе, но уже доверяют… Сохранилась фотография, сделанная в первый день, - у них плечики опущенные, все какие-то чумазые…
Я сказала:
- Я бы хотела, чтобы младшие называли меня мамой, а старшие - как вам будет удобно. Можете Вера и на "ты".
Старшей, Лене, было почти 14, мальчику, Саше, - 11 лет. Как я скажу 14-летней девочке, у которой год назад умерла мать, "зови меня мамой"? Саша, поскольку он считал себя очень взрослым и тянулся за Леной, стал меня называть так же, как она: "ты" и "Вера". На тот момент меня это устроило, и они около четырех лет так и звали меня… А младшие в этот же день начали называть мамой.
Первую неделю мы с ними ездили в город, ходили в цирк, на аттракционы. Присматривались друг к другу. Они очень старались понравится - все время заглядывали в глаза, улыбались… Причем у них сразу повелось: если мы куда-нибудь едем, ты по дороге туда держись этих двух за руки, а обратно - других. Они решали, когда чья очередь.
Но дома, например, они ничего не делали, все сидели и ждали, когда я поставлю на стол, когда уберу, когда позову. А мне было как-то неловко их просить, и я хотела, чтобы они привыкли к дому, к домашнему уюту, и потом, мне самой было в охотку обслужить, помыть, приготовить, принести, поставить красиво… Прошло, наверное, три или четыре месяца, когда мне Лена в первый раз сказала:
- Давай я хлеб порежу…
…Через какое-то время мы очень сблизились и с маленькими, и с большими. С Леной у нас сложились дружеские отношения, хотя она пробыла в деревне всего два года с небольшим. Она мне много про себя рассказывала, я ей- про себя, своих друзей, знакомых, бывшего мужа. Я многим с ней делилась, рассказывала о своих ошибках: "Может, хоть ты так делать не будешь…"
Сейчас Лена уже замужем, у нас внуку 2 года. Когда он говорит "бала" - это для меня самое большое счастье. У нас с ней очень хорошие отношения. За полгода, как уйти отсюда, она начала называть меня мамой. Я ее как старшую брала с собой в поездки, в путешествия со своей компанией, и у нее иногда в разговорах, в шутках вдруг проскакивало:
- Мама! - и снова молчок.
А я все время ловила эти моменты, запоминала их… Потом Саша тоже стал называть меня мамой. Я все представляла себе, что, когда он вырастет, мы его будет провожать в "большую жизнь", и я ему скажу, чтобы он называл меня мамой. Я все время представляла себе эту сцену. А получилось все само. Ему было уже лет 15. Я уехала на выходные к своей матери, он мне позвонил туда и спросил:
- Маму можно?
И по телефону меня назвал "мама". Я приехала после выходных, и опять он меня зовет по имени. Но как-то я поднялась на второй этаж, а он мне кричит:
- Мам, можно взять?
И все. И с этого момента так и пошло. Мы прожили вместе не один год, и взрослые дети начали называть меня мамой…это было…очень радостно…
В нашем полку прибыло!
После этих пяти детей пришел Эдик. Нам сказали: "Будет совсем маленький Эдик". Мы приготовились, что будет маленький трехлетний ребенок, ждали его всей семьей, купили ему какие-то крохотные вещички… Фотографию нам не показали - не было. В день приезда ждем с праздничным обедом, они едут долго, с транспортом проблемы. Наконец часов в шесть открывается дверь, смотрим - стоит длинный худой мальчик четырех с половиной лет. А мы ждали, что будет совсем малыш. Стоит и смотрит на нас. Лена спрашивает:
- Это к нам?
Я говорю:
- Наверное…
Нам его представляют:
- Это Эдик.
Ну, раз Эдик, значит, наш. Мы не обедали, ждали с двух часов, чтобы вместе сесть за стол, а он говорит:
- Я есть не хочу.
Я говорю:
- Ну ты хотя бы сядь с нами за стол, мы тебя ждали… Съешь банан, яблоко…
Он говорит:
- Ну, хорошо…
И проходит к столу, такой деловой. Прошелся по комнатам, все обследовал, вроде все ему понравилось. Ему я тоже мамой представилось, но знала, что у него и мать, и отец живы.
Они умерли, уже когда он здесь был. А так время от времени его навещали и отец, и бабушка… Мать приехала только один раз. Щелкнула его на полароид и уехала. Потом письмо прислала: "Ты же у меняя один-единственный, у тебя, кроме меня, никого нет", и групповую фотографию. Эдик спрашивает у меня:
- Мам, а где она?
Я говорю:
- Нет, Эдик, тут я тебе не помощник. Не знаю.
Потом сказала ему:
- Напиши ей ответ, - но он не стал…
Его дети хорошо приняли, потому что он был младшим. А вот со следующим уже были проблемы.
Вторая мама для 9-летнего "хулигана"
Нам показали Вовкину фотографию:
- Будете брать?
- Будем!
А потом началось:
- Мама, а он в приюте надо кошками издевается, а у нас Пузик!
- Мам, а он черепаху скинул!
- Мам…
Оказывается, Эдик с ним в приюте общался и теперь рассказывает, какой он плохой мальчик. Я - к Лене:
- Лен, он что, такой уж плохой?
Она мне:
- Да нет, нормальный…
Решили - берем. Но дети уже ждали его с большой осторожностью: девятилетний мальчик, хулиган… Приехал - действительно, совсем взрослый.
Когда мы с ним уже сидели вдвоем рядом в комнате, я ему сказала:
- Я бы хотела, чтобы ты называл меня мамой.
А он усмехнулся:
- Что, вторая мама?
Мне уже было не так страшно, потому что я уже знала, что со временем дети все равно потихоньку привыкают. Поэтому я сказала ему:
- Мне, в общем-то, все равно. Но я не знаю, как тебе самому лучше будет, ведь остальные меня зовут мамой. Зови как хочешь: по имени или вообще никак.
Прошло буквально полчаса-час, и он стал ходить за мной и говорить:
- Мама. Мама. Мама… - через каждую секунду. Подойдет, сядет рядом, положит голову на плечо, чтобы гладила, и опять: - Мама. Мама.
А у него мать жива. Пьет, не работает.
С остальными детьми у него долго были натянутые отношения. И дрались они, и ругались, ему было тяжело пробивать стену из них, шестерых, и это утихло только по прошествии года-двух.
Потом я стала просить: "Дайте нам еще маленькую девочку…"
Мне сказали:
- Маленькой девочки нет. Есть мальчик, Вова. Возьмете?
Показали фотографию. Девять месяцев, крошечный совсем, глаза огромные. Я с этой фотографией к Лене:
Лен, ты пока детям не говори, смотри, будем брать?
- Мы же девочку хотели…
- Девочки нет, только мальчик.
- Мам, смотри, какой симпатичный. Давай возьмем?
- Давай. Будет еще один Вова у нас.
Годовалый мальчик весом семь килограмм
Когда нам его дали, ему был год и неделя. В моем представлении ребенок в год уже хотя бы сидит или там ползает. А Вовка… Привозят его в одеялах, в пеленках, распутывают, достают, дают мне на руки… И говорят:
- Ты голову-то, голову придерживай, он голову еще не держит.
Зубов нет, весит семь с половиной килограмм. Семь с половиной! Жуткий рахит - огромное пузо, ножки-крючочки. Мне говорят:
- Вы учтите, его надо купать как грудного.
Я - к Лене.
- Лен, а как его купать-то?
Лена мне показала, как мыть надо, у нее опыт был, она же с младшими возилась. Я же никогда не общалась с грудными (он по развитию подходил к восьмимесячному). Жидкая каша, молоко из бутылки, все по чуть-чуть… Как он ел! Все время рот открывал - только успевай ложку запихивать! К нам специально ходили смотреть, как он ест. А нам сказали: двести-триста грамм, больше нельзя. И сажать нам его не разрешали. А сам он не переворачивался, вообще ничего не делал. Как клали - так и лежал. Мы вокруг него прыгаем, игрушками трясем, а ему совершенно неинтересно.
Первые шажки Вовка сделал, когда ему уже был год и семь месяцев Долго не говорил. Я думала, что он вообще никогда не заговорит, потому что он только плакал, больше никаких звуков не издавал, но врачи меня успокаивали:
- Вы не волнуйтесь, заговорит…
Мне было очень интересно, когда он начал развиваться, увеличиваться в размерах, когда начали крепнуть ножки - это было так здорово! По ночам я все слушала, как он дышит - ровно ли, не прерывается ли дыхание…
Вовка стал общим любимцем. Дети его по очереди катали в коляске, каждому надо было подержать его на руках. Он до сих пор избалован вниманием.
"Отдай ее обратно!" - одна против всех
Вику мы взяли совсем недавно. Это было тяжело: по прошествии пяти-шести лет здесь они никого больше видеть не хотят - а зачем, у нас ведь семья!
Я их вроде настроила, они ждали девочку, вместе со мной готовили платья-бантики-игрушки, пришла Вика, они с ней поиграли день, другой, третий, а потом говорят мне:
- Мам, отдай ее обратно!
Начали с ней ссориться, конфликтовать…
- Чего это она тебя сразу стала мамой называть?
Даже Вова-старший - и тот туда же. Я к нему:
- Уж тебе бы говорить, когда ты сам пробивал эту брешь! Чего ж ты теперь на эту девочку нападаешь?
А он мне в ответ:
- Она мне никем никогда не будет.
Я говорю:
- Тебе-то, может, и никем, но мне-то она будет…
Вика порезала ножницами все занавески в комнатах, их вещи… Кто ее знает, зачем. Может, она так на себя внимание хотела обратить, может, сделала это в знак протеста. Дети, понятное дело, сердились.
Сейчас вроде стало полегче, но все равно они мне говорят время от времени: "Вика все не так делает, она к школе совсем не готова, ничего не умеет, мы были не такими…"
Ничего, это пройдет. Я уверена, все будет хорошо. Я им всегда объясняю, что нам всем - и мне, и им - повезло, что мы нашли друг друга здесь.
Они уходят, но мы все равно вместе
По достижении 15 лет наши дети уходят в Дом молодежи - общежитие, где они живут, учатся самостоятельности. Так уже ушли Лена, Саша, Вова… Надя скоро должна уходить. Вова так плакал, когда мы расставались. Рыдал у меня на коленке - здоровый парень, на две головы выше меня, и плачет, и плачет… Я ему все говорила, что у нас не прерываются отношения. И каждый выходной он здесь, и Лена здесь, и мы к Лене, и Саша, и дверь не закрыта… Теперь он звонит каждый день.
А еще у нас есть такой ритуал - когда они уходят, мы начинаем целоваться. Приходишь-уходишь - обязательно поцеловаться. И по телефону в конце обязательно надо сказать:
- Целую тебя.
…Иногда приходишь на праздник в школу или сад, они тебя ищут глазами. Нашли - и все, больше им ничего не надо, они ни на кого не смотрят. Поймали твой взгляд и держат его…

[Пyмяyx**]

А у меня была слепая подруга.

[natawa]

Этим детям очень повезло – они нашли настоящую маму, добрую, терпеливую с сердцем полным любви.
Не всякая женщина может стать настоящей матерью.

[genka-krokodil64*]

Повезло всем, И маме и детям. Вот только уходить в 15 лет не стоит,Надо оставаться совсем. Так будет правильней.

[Баба Лися]

Спасибо,Карочка-отличные рассказы, и читаются-легко и быстро,... и чувство хорошее после них остаэтся на душе-Молодец

[natawa]

Повезло всем, И маме и детям. Вот только уходить в 15 лет не стоит,Надо оставаться совсем. Так будет правильней.
По – моему в их договоре было оговорено, что по достижении 15 –ти летнего возраста дети должны перейти в дома молодежи. А на их место приходят другие . это своего рода дет-дом.

[genka-krokodil64*]

Это был плохой пункт договора.

[karochka64]

Спасибо,Карочка-отличные рассказы, и читаются-легко и быстро,... и чувство хорошее после них остаэтся на душе-Молодец
Всегда рада

[natawa]

Это был плохой пункт договора.
За то хотя бы до 15 лет они жили с хорошей мамой и узнали любовь. Да и связь с этой мамой не теряют:приезжают, пишут да мама к ним ездит.

[genka-krokodil64*]

Так-то оно так. Но уж если жить вместе то до конца.Или до того момента пока кто-то из детей не захочет создать свою семью и жить от дельно после свадьбы. Такой вариант самый лучший.

[karochka64]

Мой пятый угол
Говорят, что с милым рай и в шалаше. А с немилыми? А с немилыми и хоромы тесны… И тогда вступает в свои права пресловутый квартирный вопрос, который испортил не только москвичей…
Мое детство закончилось в четырнадцать лет, в одночасье, в ту ночь, когда мама умерла в больнице от инфаркта. Жизнь мгновенно распалась на "до" и "после". "До" были праздники, вкусности, обожающий мамин взгляд и дом, полный гостей. "После" - сочувствующие взгляды соседей, полная пустота и холодный, заброшенный дом. Еще был отец, но, по правде говоря, иногда мне казалось, что лучше бы его не было.
Моя мама вышла замуж довольно поздно - в 33 года, когда уже махнула рукой на свою женскую судьбу. Я родилась, когда матери было 36. С отцом мы никогда особо не любили друг друга, и он не любил маму. А мама его обожала. Видимо, в благодарность за то, что он взял ее, "синий чулок", в жены, она только и думала о том, как отблагодарить его. Я это наблюдала всю свои сознательную жизни, и меня это здорово раздражало, особенно когда отец приходил с работы, и развалившись в кресле, смотрел телевизор, ожидая, когда придет с работы мать и погреет ему ужин. Дошло до того, что он отказывался есть "вчерашнее", а ел только приготовленное сегодня, свежее. Мама приходила с работы и покорно надевала фартук.
Короче говоря, когда мама умерла, мне показалось, что я осталась одна на всем свете. В общем, так оно и было.
Хоть одна живая душа, кому я буду нужна
Я плохо помню первые годы после ее смерти. И слава богу. Ничего хорошего в них не было. Одинокие вечера в огромной квартире - папа в своей комнате, я в своей. Я сбегала из дому под любым предлогом, отец особенно не возражал. Я рано начала встречаться с парнями, шататься по компаниям, попробовала вино… Несколько лет веселой невеселой жизни. Добрые родственницы сначала жалели меня ("бедная девочка, она так несчастна, она ищет любви и тепла", "при живом отце сирота"), подкармливали, давали денег, а потом перестали. Но к тому моменту я будто протрезвела, поняла, что мне срочно нужно что-то делать, и я поступила в институт.
В 17 лет я узнала, что беременна. Это было для меня большой неожиданностью, однако еще большей это стало для моего парня-моряка, который, узнав радостную новость, исчез, и только через месяц я узнала, что он куда-то перевелся. Я решила рожать. Возможно, от отчаяния. Наверно, мне казалось, что на свете будет хотя бы одна живая душа, которая меня любит, появится хоть кто-то, кому я нужна. И потом, я впервые почувствовала, что могу что-то решить.
Отец, узнав о моей беременности, пришел в бешенство. Несмотря на то, что до этого его нисколько не заботил мой моральный облик, он кричал, что я его опозорила, что я "подбираюсь" к квартире и надеюсь прибрать ее целиком к своим рукам, что я дрянь, девка… Под конец он выдохся и вполне спокойно сказал, чтобы я на него особенно не рассчитывала: у него своя жизнь - у меня своя. Тем более, что он достаточной молодой, и он сам женится и своих наследников нарожает.
- Живи как знаешь. Сама рожай, сама воспитывай, обеспечивай, дело твое.
Память о маме стоит дорого
Роды, первые месяцы, Кирюшка не принимал молоко, не спал, много плакал, у меня не было коляски, манежа, кроватки… Все эти проблемы отца не коснулись. Я бросила учебу, работала нянечкой в детском саду. Помогали мамины подруги и родственницы: детской одеждой, игрушками, деньгами. Мы с отцом жили в одной квартире, но будто бы на разных концах земли. Готовили себе отдельно, держали отдельную посуду, покупали продукты каждый сам на себя. Разговаривали мало.
Однажды отец накричал на меня из-за того, что Кирюша плакал полночи и не давал ему спать. Я предложила разъехаться. Отец будто потерял дар речи:
- Да… Да как ты можешь! Это же мамина квартира! Это память о ней…
Я внутренне удивилась. Не больно-то часто до этого он вспоминал о маме. На кладбище на кладбище не ездил, памятник я ставила на свои деньги, оградку - тоже, цветочки, фотографию - все сама делала. Мамины вещи - те, что подешевле, он раздал, остальные продал, деньги оставил себе, мне о них ничего не говорил. Кажется, квартира была для него единственной памятью, причем самой ценной. Наверное, основная ценность была не в том, что она мамина, а в огромном метраже, высоких потолках, длиннющей лоджии, в расположении в самом центре города… Короче, в ее невероятной рыночной стоимости. Конечно, ему не хотелось упускать из рук такую "память" и разменивать ее на две "однушки" на окраине, однако и вышвырнуть меня на улицу не мог: мы с ним обладали равными правами на квартиру. Так мы и жили, как в коммуналке, не родные, не чужие, пока не появилась Наталья Дмитриевна - новая папина жена. Она, насколько я поняла, давно "обхаживала" папу и, когда наконец добилась своего, въехала в нашу кварт иру триумфатором. Я на свадьбе не была - не с кем было оставить Кирюшу. Думаю, что никто по этому поводу не расстроился…
В общем, получился классический сюжет: мачеха и падчерица. В первый же день Наталья Дмитриевна заявила:
- Кухню мы переделаем, я не люблю коричневый цвет. И вообще это мещанство надо отсюда убрать.
"Мещанство" - это мамины тарелочки, которые стояли под потолком. Она собирала их многие годы, а я до сих пор тщательно вытирала с них пыль.
Отец сказал Наталье Дмитриевне:
- Как скажешь, ты же здесь хозяйка.
Меня будто не существовало. Я чуть ли не со слезами попросила Наталью Дмитриевну не трогать тарелочки, но на следующий день, когда я возила Кирюшку к врачу, они исчезли. Отец и Наталья Дмитриевна молчали и пожимали плечами: выбросили. Я, рыдая, своими руками разгребла половину мусорного бака, но нашла только горстку осколков. Когда я крутила в руках эти осколки, мама будто умерла для меня во второй раз.
Через пару дней приехала мебель Натальи Дмитриевны, потом исчез мамин комод, затем в комнатах сделали перестановку, а еще через месяц на кухне сделали ремонт.
Прекрасно понимающая всю ценность "приданого", которым обладал мой папа, его жена невзлюбила меня с первой секунды, видя во мне препятствие для полного обладания шикарной квартирой. Я занимала целую комнату, я слонялась перед ее глазами, я отказывалась ей подчиняться, у меня был "тяжелый" ребенок… (Кирюша, заговорив, начал заикаться. Он и до этого наблюдался у невропатолога - нервный, истеричный, капризный. Врач все расспрашивала меня по поводу обстановки дома… А что я могла ей сказать?)
Наталья Дмитриевна моментально и полностью подчинила отца своей воле, в результате чего он сменил работу на более денежную (перешел из шоферов "скорой помощи" в таксисты), а мне без лишних церемоний было сказано, что если я не начну выполнять работу по дому и делиться деньгами, то меня просто вышвырнут на улицу.
С самого первого дня у нас с ней начались стычки. Отец или сохранял нейтралитет, или принимал сторону Натальи Дмитриевны, твердя, что я занимаю слишком много места, что от моего ребенка много шума (будто это не его внук), что вообще мне давно пора жить самостоятельной жизнью.
Я не так готовила, я не умела убираться, у меня был "истеричный урод", я шлялась по вечерам… Нам явно было тесно в огромной квартире. Стоило мне начать купать Кирюшу, как начинался крик, что я уже час сижу в ванной. Едва я начинала копошиться на кухне, как заявлялась Наталья Дмитриевна и демонстративно сдвигала в сторону мои миски-доски-кастрюльки, а то и просто молча составляла их в раковину. Кирюшу она не замечала. Она демонстративно продолжала читать, когда он сидел у ее ног, заливался слезами и просился к ней на ручки. Когда ко мне приходили гости, из холодильника моментально пропадали колбаса, салат, сыр, со стола исчезали фрукты, вдруг оказывалось, что только вчера допили вино, которое до этого стояло полгода…
…В один из вечеров невовремя вернувшийся домой отец застал меня в подъезде с ухажером и, притащив меня за руку домой, отвесил мне такую пощечину, что мне пришлось неделю мазаться тональным кремом, "позаимствованным" у Натальи Дмитриевны.
- Шалава, шлюха, девка подзаборная! Одного в подоле притащила, теперь, значит, за вторым гоняешься!
Я снова подивилась внезапно проснувшимся отцовским чувствам и не сразу поняла, что он попросту боится. Боится того, что у меня появится защитник, что я настою на размене, что приведу в дом кого-то еще…
Кто ж не хочет большой и светлой любви?
Через полгода я поняла, что уже готова лезть в петлю. С одной стороны - демонстративно не замечающий меня отец, с другой - мачеха из андресовских сказок, с третьей - издерганный, нервный ребенок. Правда, с четвертой стороны был человек, который держал меня на плаву, не давал погрузиться в полный мрак, - мой друг Володя, тот самый, за которого я получила от папочки по физиономии. То ли он меня жалел, то ли действительно был неравнодушен ко мне, но он стоически выслушивал мои жалобы, помогал чем мог (съездить-встретить-проводить-подвезти), время от времени подбрасывал нам с Кирюшой то фруктов, то немножко денег… И иногда робко предлагал:
- Может, поженимся?
Предложение было заманчивым. Я бы уехала из своего сумасшедшего дома. Рядом был бы внимательный, добрый, да и просто хороший человек. Но… Я не любила Володю и отдавала себе в этом отчет. А он говорил, что это неважно, что я обязательно полюблю, что мы будем чудесной семьей, что он уже любит Кирюшу…
…Наталья Дмитриевна швырнула мне в физиономию Кирюшкины колготки. Получилось это так. У меня был выходной. "Родителей" не было дома. Я сидела на кухне, смотрела телевизор и зашивала дырку на пятке Кирюшиных колготок. В "местах общего пользования" я подолгу находилась только тогда, когда их не было дома. Тогда я могла понежиться в ванной или посидеть на кухне с книжкой или с телевизором. А в тот злополучный вечер зазвонил телефон, я пошла в комнату, оказалось, что это подруга, с которой мы уже тысячу лет не виделись… В общем, мы с ней заболтались, я слышала, как пришли отец и Наталья Дмитриевна, через некоторое время попрощалась и побежала на кухню - убрать за собой чашку и колготки. Но Наталья Дмитриевна уже поджидала меня на кухне, держа в руке на отлете колготочки, как улику:
- Ты с ума сошла - разбрасывать грязные тряпки по обеденному столу?
- Это не грязные… они из стирки… я зашивала…
Вместо ответа она швырнула колготки мне в лицо и демонстративно, с грохотом, поставила мою чашку в раковину… Ревела я уже на улице. Не могла позволить себе такой роскоши в их присутствии. Видимо, это было последней каплей. Я уже и так лезла на стеу от бесконечных придирок Натальи Дмитриевны, от демонстративно не замечающего меня отца, от неустанных Кирюшкиных попыток прорваться в "родительскую" комнату (одна из них увенчалась успехом, после чего родной отец сказал мне, что врежет замок в дверь их комнаты, а если мы и его сломаем, то вызовет милицию…). Из автомата, всхлипывая, я позвонила Володе: "Я больше не могу… Забирай нас…"
И он забрал. В тот же вечер. Приехал, молча взял мои собранные сумки и, не глядя на "родителей", пошел вниз. Мы с Кирюшкой потоптались в прихожей - никто не собирался целовать нас на прощание - и пошли за ним следом, услышав в спину: "До свидания…"
Хороший, добрый, но… нелюбимый
Зажили мы сначала хорошо. Я наслаждалась покоем, тем, что была полноправной хозяйкой в доме, что рядом не было Натальи Дмитриевны и отца, что можно было себе позволить не ходить за Кирюшкой по пятам, собирая его игрушки, зная, что никто не устроит тебе скандала, если найдет на кухне его вещи…
Володя тих радовался, глядя на меня. Он ничего от меня не требовал, но, конечно же, я старалась и постирать для него, и погладить, и приготовить…
Я тосковала по своему старому дому, чувствовала себя, как в конуре, после наших огромных потолков, и однажды мне так захотелось хотя бы просто побывать дома, что я тайком, ни слова не говоря Володе, поехала после работы на старую квартиру.
Поднявшись на этаж, я обнаружила, что в дверь был врезан новый замок. Я стала звонить, стучать, но никто не открыл, хотя я явственно чувствовала, что там кто-то есть: прижавшись ухом к двери, я услышала бубнеж телевизора, а еще мне показалось, что я слышу, как с той стороны кто-то дышит…
Четыре месяца мы жили втроем тих и спокойно, и однажды, проводив Володю на работу и услышав от него традиционное "пока, моя любимая женушка", я вышла на кухню, посмотрела в окно и обнаружила, что на улице идет снег.
Это был первый снег, он выпал неожиданно, и я до сих пор помню, как стояла, замерев, перед окном, и думала: "Вот так и жизнь пройдет, рядом с нелюбимым мужчиной, который будет смотреть на меня добрыми глазами, каждый день, уходя и возвращаясь, целовать меня, обнимать меня по ночам, а я буду думать: наверное, надо терпеть. И наверное, это и есть жизнь, все лучше, чем там…" Вечером я не выдержала и расплакалась перед Володей:
- Ты же знал, что я тебя не люблю, зачем ты нас перевез к себе?
Он молчал… Я собрала вещи, взяла за руку Кирюшу и поехала… Куда? Домой, как я тогда считала.
Безобразная сцена на лестничной площадке
Я была терпелива, и на этот раз дверь нам открыли. На пороге стояла Наталья Дмитриевна, которая, однако, совершенно не собиралась впускать нас вовнутрь.
- Забирай своего урода и мотай отсюда, - заявила она мне.
Дверь была открыта, поэтому я прижала ее ногой на всякий случай и сказала, что я никуда отсюда не пойду, что это мой дом, что тут прописаны я и мой ребенок, и мы имеем право здесь находиться. Эту речь я приготовила по дороге, но он не малейшего действия не оказала.
- Я сказала: забирай своего урода и мотай отсюда, - повторила Наталья Дмитриевна, слегка повысив голос.
Я с отвращением услышала свой крик, срывающийся на визг:
- Вы не имеете права!
- У тебя есть мужчина, есть квартира, там и живи.
- Я приду с милицией, - предупредила я.
Тогда Наталья Дмитриевна сделала следующее: она отпустила дверь, вплотную приблизилась ко мне, схватила меня за волосы и рванула: влево-вправо, влево-вправо. Я завизжала, краем глаза заметив, как Кирюшка испуганно присел за сумкой. На мой крик захлопали двери, соседи повыскакивали на лестницу, и Наталья Дмитриевна, возвысив голос, еще пару раз дернула меня:
- Я тебе покажу!..
Соседи потрясенно наблюдали эту сцену. Я услышала, как кто-то нерешительно произнес: "Да разнимите же их кто-нибудь!" - но никто не двинулся. Я изо всех сил пыталась дотянуться до морковных кудрей Натальи Дмитриевны. Она трясла головой, отодвигаясь от меня, а я тянулась и тянулась к ее волосам растопыренными пальцами… Потом она, рванув пару раз напоследок наиболее чувствительно, отпустила меня и пнула сумку в пролет лестницы (Кирюшка еле успел отскочить):
- Пошла вон отсюда!
Дверь с грохотом захлопнулась. Мы остались на площадке. Вещи разлетелись по всей лестнице. Кто-то ползал, собирая их, кто-то протягивал мне носовой платок:
- Нельзя же так!..
- Безобразие…
- Надо в милицию звонить…
Голоса были неуверенными. Я посмотрела на звонок: нажать - не нажать? Вдруг она на этот раз придумает еще что-нибудь похлеще, например, прыснет в щель дихлофосом?.. Как можно жить с ней в одной квартире? Куда мне деваться?
Кирюшка теребил меня за рукав и говорил:
- Н-не п-плачь, мама. Н-не п-плачь.
Соседка отвела нас к себе, и там, на кухне, я со слезами рассказала ей все: и про Наталью Дмитриевну, и про свадьбу, и про убогую квартирку на окраине, и про мужа… Там мы просидели добрых полтора часа, пока я приходила в себя, грустно рассматривая из-за шторы до боли знакомый двор.
Чужие люди оказались добрее, чем родные
Соседка рассказала мне, что смотрела какую-то передачу по телевизору, где речь шла об организациях, которые помогают жертвам домашнего насилия, - а я, по ее словам, именно такой жертвой и была. У них есть приюты, где можно жить некоторое время, а также они дают юридические консультации, помогают с адвокатами…
Ей хватило десяти минут, чтобы найти мне телефон. Я позвонила, и едва ли не впервые в жизни меня выслушали и даже посочувствовали. Потом я съездила к Володе, поговорила с ним, и мы решили, по совету фонда, чтобы я пока пожила у него - во второй комнате, как соседка, пока, как выразились в организации, "ситуация не разрешится". В принципе можно было пожить и в приюте, но это уже для тех, кому совсем некуда податься.
Ей хватило десяти минут, чтобы найти мне телефон. Я позвонила, и едва ли не впервые в жизни меня выслушали и даже посочувствовали. Потом я съездила к Володе, поговорила с ним, и мы решили, по совету фонда, чтобы я пока пожила у него - во второй комнате, как соседка, пока, как выразились в организации, "ситуация не разрешится". В принципе можно было пожить и в приюте, но это уже для тех, кому совсем некуда податься.
Наталью Дмитриевну о том, что начинаю судиться с ними по поводу своей квартиры. В итоге, испугавшись суда, они, наконец, согласились на обмен, и у меня появилась своя собственная квартира, крошечная, но МОЯ, где я была хозяйкой, где мы с Кирюшкой могли быть вдвоем, без посторонних… Квартира однокомнатная, но рядом лес, недалеко метро, напротив детский садик, куда Кирюша ходит… Я перевелась туда на работу, так что сын весь день у меня на глазах. Вроде бы даже стал меньше заикаться. Часто улыбается, стал такой общительный. И его внезапные истерики, когда он бросался на пол и бил ногами-руками, которые меня так пугали, тоже вроде прекратились. Я восстановилась в институте, днем работаю, вечером сижу за учебниками…
Отца я с тех видела только один раз - случайно на улице. Он не подошел ко мне, а я… Я сделала вид, что не узнала его. Мы так и разошлись, едва не задев друг друга плечами. Иногда я прохожу мимо старого дома. Тогда я до боли в глазах всматриваюсь в наши окна: кто там теперь живет? Что-то там изменилось? И вижу - то другой абажур, то новые шторы, то рамы… Я останавливаюсь, и подолгу смотрю из-за дерева на свою квартиру, надеясь, что никто меня не видит…

[genka-krokodil64*]

Прекрасный рассказ. Вовремя героине пришла помощь.

[karochka64]

Воскресный папа
Мое детство прошло под маминым лозунгом "твой отец был подлецом". Но я всегда верила в то, что мой ребенок вырастет в полной семье, что мы будем счастливы втроем… Однако вышло иначе
Мы с Андреем поженились через полгода после знакомства. Ни я, ни он к этому не стремились, однако, когда я забеременела, он "поступил как честный человек". Я верила, что у нас будет отличная семья, что муж обязательно полюбит нашего маленького. Андрей, уже когда смирился с тем, что станет отцом, почему-то был убежден в том, что родится сын. Мне, если честно, было все равно.
Знаете, что сказал мой муж, когда узнал, что у нас родилась дочь? "Я так хотел мальчика!" Но я не заметила его разочарования. Я пребывала в состоянии сказочной эйфории. Я сразу же забыла про все "беременные" проблемы. Когда Маша родилась, мне хотелось петь, кричать на весь мир о том, какая у меня чудесная дочь.
У Маши с ее папой были очень хорошие отношения, я видела, что они друг друга любят. Если сначала он психологически не мог принять тот факт, что у него будет ребенок, то потом его друзья мне рассказывали, что он все время о ней говорит: как она ползает, как ест, что сказала, что сделала.
Сказка закончилась. Начались суровые будни
После родов дома, естественно, возникла достаточно напряженная атмосфера: маленький ребенок постоянно требовал внимания, отнимал все время и силы. Маша очень плохо спала, много капризничала. Соседи как раз в это время делали ремонт, и нередко после того, как я час ее укачивала, и она наконец засыпала, в стену с воем вгрызалась дрель. Маша начинала плакать. Кроме того, она не принимала мое молоко, у нее болел животик, она кричала, надсаживаясь, и мне в эти минуты казалось, что я умираю Ее напряженно сжатые красные кулачки тянулись ко мне, и я чувствовала ту же боль, что и она. А Андрей нервничал и спрашивал, почему я не могу ее успокоить.
- Значит, ты плохая мать! - однажды сказал он мне. Я часто была на грани истерики. Меня раздражало то, что мой замечательный муж не только не участвовал в уходе за ребенком, но, приходя, даже не мог разогреть себе ужин и сидел ждал, пока я выкупаю и накормлю Машу. Когда однажды я в сердцах спросила его, почему он не может сам приготовить себе ужин, он изумился и спросил меня, о чем я думала, когда выходила замуж.
- И вообще, - продолжил он, - я давно замечаю, что ты очень плохо ухаживаешь за мной.
Тут я взорвалась. Поймите меня: кричащая Маша, вечно недовольный муж, чудовищная усталость.
- Ты что, инвалид? - закричала я. - Девушка? Растение? Почему я должна за тобой ухаживать? Что это за формулировки такие? Ты что, не можешь оторвать зад от дивана и вынуть из холодильника сковородку с едой?
- Я работаю! - заорал он в ответ. - Пашу как лошадь!
- А я тут с Машей развлекаюсь с утра до вечера!..
Кроме того, для меня всегда самым страшным злом был хронический недосып, и, войдя в это состояние, я стала нервной, издерганной, часто начинала плакать. В глазах моего мужа я теперь часто видела отчетливое выражение досады. Он явно разочаровывался в семейной жизни.
Помню, Андрей как-то сидел на больничном, и я решила использовать это время для своих нужд: съездить к врачу, навестить мама, сделать покупки. Андрей согласился последить за Машей (естественно, безо всякого энтузиазма). Ей к тому моменту уже было полтора года, и она отлично ходила на горшок. А к концу недели, когда Андрей ее "пас", я вдруг обнаружила, что моя дочь опять стала писать по углам. Оказалось, что среди зимы она, полуголая, ползала по холодному полу первого этажа, когда из-под дверей ужасно сквозило, а муж не обращал на это никакого внимания.
…Мы много ссорились. У нас возникали споры по самым пустячным темам, по поводу и без: он брал посмотреть фильм, а я хотела в свободную минуту просто полежать на диване с книжкой, я предлагала в выходные съездить к моим родителям, а он хотел остаться дома… И каждая ссора была жестокой битвой с откровенным подтекстом "кто главнее", битвой, в которой все средства были хороши. В одну из таких яростных ссор я в пылу борьбы бросила ему:
- Да ты никогда не удовлетворял меня как женщину!
Я прекрасно знала, что это страшное оскорбление для мужчины. Он побледнел и в ответ на это сказал:
- Да я и женился-то на тебе только потому, что ты забеременела!
Говорить было больше не о чем. И так все шло, шло до тех пор, пока все не стало совсем плохо. Мы возненавидели друг друга, причем довольно быстро. Оно постоянно повторял, что, если бы не поспешный брак, он бы сейчас вышел в большой бизнес и зарабатывал хорошие деньги.
К третьему дочкиному дню рождения мы с мужем подошли с таким результатом: не могли друг друга видеть. Я отдыхала, когда он был на работе. Да и он не спешил домой. Андрей орал по любому поводу. Я постоянно погружалась в депрессии. Маша чувствовала все, что происходит, была нервной, легко возбудимой. Один раз, когда мы с Андреем затеяли на кухне очередное выяснение отношений, а дочь рисовала в комнате, вдруг открылась дверь, и ворвался мой зареванный ребенок. Как только я ее увидела, у меня остановилось сердце: ударилась! упала! Но дочь кинулась к Андрею, обхватила его ноги, повисла на них и, прижимаясь к его брюкам, все повторяла: "Папа, не уходи, не уходи, папочка!" Мы ее еле успокоили, Андрей качал ее и говорил, что никуда не уйдет. Она так и заснула у него на руках, он отнес ее в комнату, потом вернулся.
Но в тот же вечер мы решили развестись и через два месяца расстались.
"Маша, это дядя Игорь!" А в ответ - тишина…
Я стала тем, кем боялась стать всю жизнь, - матерью-одиночкой. Однако к моменту я настолько устала от совместной жизни с Андреем, что была этому только рада. Два года мы с Машей жили вдвоем. Я отдала ее в садик, сама работала. Андрей приезжал по выходным, привозил деньги, фрукты, забирал Машу и гулял с ней. Я заметила интересную особенность: чем дольше мы жили порознь, тем крепче он привязывался к дочери.
Возможно, тут оказывало влияние то, что, насколько я знала от общих знакомых, он время от времени встречался с женщинами, но быстро расставался. Разочаровываясь в отношениях с женщинами, он все время возвращался к дочери, которая любила его, не требуя ничего взамен. Она всегда очень радовалась его приезду. Я старалась никогда не проявлять при ней своего отношения к бывшему мужу.
А потом я начла встречаться со своим коллегой, Игорем. Игорь был совершенно не похож на моего импульсивного и эмоционального бывшего мужа. Довольно долго мы с ним приглядывались друг у другу, прежде чем начали сближаться.
Спокойный и уравновешенный, он неоднократно говорил мне, что очень любит детей, что очень хочет познакомиться с Машей. Я провела дома необходимую работу: рассказала Маше, что у меня есть друг дядя Игорь, и что он скоро придет к нам в гости.
Но вскоре я заметила, что Маша возвращается после встреч с отцом заторможенной и особенно нервно реагирует на упоминание о дяде Игоре. Я не придала этому значения, решив, что, когда Маша его узнает, быстро к нему привяжется. И вот один раз я сказала ей, что надо купить яблок и испечь пирог, потому что к нам придет дядя Игорь. Но в ответ на это - вы не поверите! - моя шестилетняя дочь посмотрела на меня и сказала:
- Хватит, мама, мужиков водить!
Я открыла рот в изумлении, не зная, что на это сказать. Ругать - глупо. Ребенок явно повторяет чужие слова, и я даже знаю, чьи именно.
И вот однажды вечером Игорь наконец пришел к нам в гости.
- Машенька, - сказала я дочери, - это дядя Игорь. Мы вместе работаем.
Дочь смотрела на него настороженно, исподлобья. Молчала. Обычно веселая, приветливая и общительная, она стояла, насупившись, и ничего не говорила. Да что же это такое?! Что происходит с моим ребенком?
Игорь сел перед ней на корточки и достал из кармана игрушку - куклу с огненно-рыжей шевелюрой. В Машиных глазах вспыхнул было интерес, она протянула руку, но тут же отдернула и спрятала ее за спину.
Вечер прошел довольно напряженно. За ужином Маша не желала общаться с Игорем, сверлила его взглядом, как волчонок. Поэтому, когда она слезла со стула и ушла в свою комнату, мы даже вздохнули с облегчением.
Когда Игорь, уходя, начал одеваться, то оказалось, что в обоих ботинках доверху насыпана земля. Рядом валялись улики: полупустой горшок и печально поникшая пальмочка.
Игорь несколько натянуто посмеялся и стал перекладывать землю обратно в горшок. Я, сгорая от стыда, помогала ему. Что он подумает о матери этого ребенка? Не умеет воспитывать, не может контролировать поступки дочери… Подумает: оно мне надо?! Я боялась посмотреть ему в глаза. Уходя, Игорь оставил куклу на комоде. Потом я посмотрела - Маша тайком ее забрала.
На следующий день я, как обычно, отвела ее в садик и поехала на работу. На сердце было тревожно: как там меня встретит Игорь после вчерашних "выкрутасов"? И каким же облегчением было для меня увидеть его улыбку и понять, что все в порядке!
Мой бывший муж- блюститель нравственности
В выходные приезжал Андрей. Они с Машей ходили в зоопарк. Вечером он ее привез, мы вместе поужинали, и я отправила Машу спать. И тут началось!
- Ты соображаешь, что делаешь? - ледяным тоном спросил мой бывший.
Я уставилась на него.
- Ты решила при ребенке дом свиданий устроить? Ты вообще мать или…
Тут он употребил крепкое слово. Я отвесила ему пощечину. Он смотрел на меня сузившимися от ярости глазами.
- Если я еще раз услышу от Маши, что ты водишь мужиков, я у тебя ее заберу, - сказал он. Я начала кричать, что это не его дело, что я не говорю ничего о его бабах.
- Со мной не живет маленький ребенок! - перебил он меня.
Мы долго ссорились в этот вечер. Уходя, он обернулся в дверях и сказал:
- Я не шучу. Если будешь водить мужиков, останешься без Маши.
Когда он ушел, я кинулась в комнату дочери. Она спала, нахмурившись во сне, маленькая беззащитная девочка, которую мы, взрослые, сделали игрушкой в своей чудовищной игре…
Как я когда-то могла подумать, что люблю этого человека? Как я могла так думать, если где-то по земле ходил совсем другой, удивительный, самый лучший на свете мужчина! Наши отношения с Игорем были совершенно другими. Я чувствовала, что этот человек становится мне самым родным.
Но я все-таки не жалею, что вышла замуж за Андрея, ведь иначе у меня не было бы Маши. Моей единственной и любимой дочери, моей ласточки, моего сокровища. "Не отдам! - сказала я мысленно. - Ни за что, никому, никогда". И я, до этого довольно равнодушная к религии, вдруг начала отчаянно и горячо молиться.
Я обращалась к Богородице, утешительнице всех матерей, и просила ее помочь мне и моей дочке, потому что больше помочь нам было некому. И беззвучно плакала, глядя на свое маленькое чудо, сопевшее на подушке…
Я думаю, что общаясь с дочерью, Андрей ее как-то накручивал. Маша стала нервной, пару раз без повода устраивала истерики. Ей иногда снились кошмары. Однажды она заболела ангиной. Я очень волновалась - Маша всегда тяжело болела, с высокой температурой, с надрывным кашлем.
Я поговорила по телефону с Игорем и почувствовала, что я не одна волнуюсь, - он принял близко к сердцу ее болезнь: я поняла это по его мгновенно изменившемуся голосу. Я была ему очень благодарна за эту поддержку.
Маша лежала на кровати такая маленькая, красная, с влажной кожей, спутанными волосами… В полузабытьи она все время повторяла:
- Мам, у меня горят коленки… У меня коленки горячие…
А я все нашептывала ей:
- Потерпи, маленькая, подожди, - молясь про себя, чтобы поскорее подействовали таблетка.
Маша вроде успокоилась, задремала, а потом заворочалась-завозилась и вдруг вскрикнула и заплакала:
- Мам… Не отдавай меня Карабасу… Карабас съест… Мама, мамочка, не отдавай меня, пожалуйста…
Я понимала, что она бредит, но у меня просто разрывалось сердце.
- Детка, успокойся. Никому тебя не отдам. Я здесь, маленькая, здесь.
- Мам, - продолжала моя дочка, не открывая глаз, - мам, позови папу. Папочку позови. Он прогонит Карабаса.
Я схватила телефон.
- Алло, Андрей? Приезжай срочно к нам! Маша болеет, бредит, тебя зовет… У нее ангина.
Но наш папа приехать никак не мог, у него были важные дела.
- Но она же бредит! - кричала я.
- Так у нее ведь высокая температура? - уточнил он. - Поэтому и бредит. Вызови врача…
Я в ярости бросила трубку. Ну о чем еще говорить с этим человеком?!
…Когда Маша выздоровела, она к счастью, не вспоминала про Карабаса. Ну мало ли что привиделось больному ребенку? Хотя, думаю, что-то ее все-таки беспокоило, потому что на часто вскрикивала и всхлипывала во сне, а пару раз даже описалась. Я очень переживала за Машу, потому что понимала, что в появлении "Карабаса" и ее нервозности виноваты мы с бывшим мужем с нашими бесконечными проблемами. Пора прекратить эти ужасные выяснения отношений.
Но Андрей не унимался. Однажды, вернувшись домом после общения с отцом, Маша была задумчива, а потом прямо спросила меня:
- Мама, а ты что, теперь будешь любить дядю Игоря, а меня - нет?
Я, конечно, стала ей говорить, что люблю ее и что никогда и ни за что не разлюблю. Я очень надеялась, что разубедила ее. Но, когда Игорь пришел к нам во второй раз, я поняла, что ошибалась. Маша встретила его уже откровенно по-хамски.
С порога она заявила ему:
- Мама на тебе не женится! А ты, толстый Карабас, уходи отсюда!
Так вот кто такой Карабас…
В воскресенье Машу опять забирал папа. Привезя ее, он мне ничего не сказал, не стал задерживаться, даже не заглянул в квартиру. Молча развернулся и ушел. Ну и скатертью дорога!

Самый страшный вечер: бывший муж забрал дочь
А в понедельник, когда я пришла забирать дочь из садика, воспитательница посмотрела на меня с удивлением.
- А Андрей Владимирович уже забрал Машу! - сказала она мне. - Вы разве не знаете?
До этого несколько раз, когда я болела или застревала на работе, он ее забирал. Воспитательницы его знали. Поэтому и отдали ему ребенка, не задумываясь. А у меня подкосились ноги. Это ощущение безотчетного страха и пустоты было у меня всего несколько раз в жизни. Ничего более мучительного мне не доводилось испытывать.
Кое-как я доползла до ближайшей скамейки, сели и дрожащими пальцами стала набирать на мобильном его номер. Окружающие люди вызывали у меня раздражение, а все их проблемы казались пустыми и надуманными по сравнению с моей… "Абонент находится вне зоны доступа". Домашний телефон тоже не отвечал…
Стараясь не думать о том, что он мог привести в исполнение свою угрозу, я помчалась к себе домой. Два раза подвернула каблук, один раз сильно споткнулась, выронила сумку. Может быть, он просто привел ее к нам, надеялась я. Подбегаю к нашему подъезду, поднимаю глаза - темные окна, тишина.
Позвонила бывшей свекрови. Нет, Андрей ей не звонил. И не заходил. И где он, она тоже не знает. Уже на ночь глядя я поехала к нему на квартиру. Позвонила, практически ни на что уже не надеясь, и вдруг… Послышались шаги, и Андрей открыл мне дверь.
- Где Маша? - спросила я его.
- У меня, - спокойно ответил он.
- Отдай мне ребенка! - сказала я.
- Нет, - ответил он. - Я ведь тебя предупреждал. Помнишь?
- Я вызову милицию, - сказала я.
Он усмехнулся.
- Ради бога. У меня такие же права на дочь, как и у тебя.
Я заплакала. Я умоляла его, стоя на лестничной площадке. В этот момент в дверь протиснулась сонная Маша в ночной рубашке.
- Мама! - сказала они, и протянула ко мне руки. Я увидела эту незнакомую мне рубашку и поняла, что мой бывший муж уже давно все продумал и предусмотрел. И что ему только нужен был повод, чтобы забрать ребенка. Мне стало страшно. Я оттолкнула Андрея, рванулась к дочери, схватила ее, подняла на руки. Она поджала босые замерзшие ножки.
- Это хорошо, что ты приехала, - сказала она мне.
А я развернулась и побежала с ней вниз, прикрывая ее своим пальто. Андрей стоял наверху на площадке.
Потом я выспросила у нее, что говорил отец. Оказывается, он сказал, что дядя Игорь - злой Карабас, который будет ее наказывать, как наказывал Буратино: вешать на гвоздь. К несчастью, у Игоря действительно была борода, и он был довольно плотного телосложения, поэтому аналогию мой дорогой бывший муж придумал неплохую. С этим надо срочно что-то делать, подумала я. Так больше продолжаться не может. Это невыносимо.
С утра я отправилась к юристу. Но он только пожал плечами и сказал, что вряд ли сможет помочь. Можно, конечно, попытаться ограничить нашего папу в родительских правах, но маловероятно, что удастся это сделать. Он ведь не алкоголик, не хулиган. Если я буду препятствовать Андрею видеться с Машей, он может обратиться в суди и добиться, чтобы ребенка передали ему.
Я рассказывала Игорю об Андрее, плакала. Игорь молчал. Да и что он мог сказать? Неделю я прожила в состоянии постоянной тревоги: не забрали ли он Машу из садика? И вообще, что делать, когда он приедет в воскресенье? Не давать ребенка? Прогнать его?
Но в воскресенье… наш папа так и не приехал. И даже не позвонил. Мы с Машей долго ждали его (я со страхом), но днем пришел Игорь и сказал, что у него есть три билета в цирк. И мы отправились туда втроем.
После этого Маша стала значительно лучше общаться с Игорем, особенно после того, как он дома жонглировал мандаринами не хуже дяденьки из цирка. Через некоторое время Маша даже привязалась к нему и то и дело спрашивала меня, придет ли к нам еще дядя Игорь.
Они вместе гуляли, им было интересно друг с другом. А я… Я боялась поверить такому счастью.
Нас теперь трое: жизнь налаживается
Андрей не появлялся довольно долго. Я сказала Маше, что папа уехал, и она успокоилась, перестала его ждать. Однажды он пришел в воскресенье, привез ей конструктор, посидел у нас на кухне, мы вместе выпили чай, а потом он уехал. В глаза смотреть избегал.
Только через полгода после нашей свадьбы с Игорем я узнала, что в этот кризисный момент Игорь вмешался во всю эту историю, поговорив (как я понимаю, неоднократно) с Андреем. О чем они беседовали и какие аргументы он приводил моему бывшему мужу, я не знаю, но это помогло.
Еще через год, когда Маше было уже семь лет, женился и Андрей. Мы вполне мирно (совсем не так, как раньше) договорились, что он будет брать ее на выходные. Я очень надеюсь, что теперь все будет по-другому…

[Баба Лися]

Спасибо, Kарочка,опять проглотила,... вот, читаю и постоянно ловлю себя на мысли-ну что особенного она тут пишет? вроде-ничего, может манера изложения какая-то особенная? Вроде нет,.. может язык сверх изощрённый? тоже не заметила,... тогда почему эти рассказы глотаются?так и не нашла ответа,...может "выдашь" секрет?:BIG:

[Penis*]

не нашла ответа,...может "выдашь" секрет?:BIG:

Мне кажется, что эти рассказы про жизнь без прикрас. Поэтому и читаются на одном дыхании.

[genka-krokodil64*]

Да, замечательный рассказ. Папа за ум взялся. Повезло всем.

[karochka64]

Спасибо, Kарочка,опять проглотила,... вот, читаю и постоянно ловлю себя на мысли-ну что особенного она тут пишет? вроде-ничего, может манера изложения какая-то особенная? Вроде нет,.. может язык сверх изощрённый? тоже не заметила,... тогда почему эти рассказы глотаются?так и не нашла ответа,...может "выдашь" секрет?:BIG:
Дорогая Баба Лися!
Эти рассказы не я пишу.Я их просто читаю,а те каторые мне "трогают" за сердце,я скачиваю и предлагаю Вам.

[karochka64]

С вещами на выход
Оказывается, накопить деньги на квартиру - это еще только половина дела. Необходимо предусмотреть массу нюансов, чтобы у вас ее потом не отняли. Тот, кто однажды потерял жилье, никогда не сможет рассказывать об этом спокойно
Поскольку в то время, когда мы приобретали квартиру, рынок еще был диким, нецивилизованным, мы покупан и ее так, как, надеюсь, сейчас уже никто не делает, - через "черных" маклеров. Собственно, именно поэтому наша история так печально и закончилась...

Я помню, как все начиналось

Сын дорос до полутора лет, мы решили, что нам пора жить отдельно от родителей, и начали искать квартиру. Сначала рассматривали варианты поблизости от того места, где привыкли жить. Но, как вскоре выяснилось, даже самое плохое и маленькое жилье в нашем районе стоило сумасшедших денег, поэтому в процессе долгих поисков мы "уходили" все дальше и дальше, пока не оказались на другом конце города.
Квартиру, которая нас заинтересовала, я нашла по объявлению в газете. Позвонила по указанному телефону. На том конце провода обрадовались моему звонку и начали описывать достоинства квартиры, района, окрестностей... То, что рассказывали, мне очень понравилось: зеленый тихий район, рядом парк, в квартире недавно был ремонт... Впоследствии парком оказался небольшой сквер напротив, со всех сторон окруженный оживленными улицами, метро было не в десяти, а в 15-20 минутах ходьбы, ремонт явно был не недавно, но в остальном квартира нас устраивала.
Мы заняли деньги и оформили купчую. Все документы заверили у нотариуса, зарегистрировали сделку в департаменте жилья, то есть все было по закону. Впоследствии, правда, мы узнали, что совершили все ошибки, которые можно сделать на этом пути: связались с "черными" маклерами, не проверили историю жилья, не пообщались с предыдущим хозяином...
Мы сделали небольшой ремонт и въехали. Вещи перевезли с помощью друзей. Это было весело и как-то... задорно. Мы отметили наш переезд в тот же день, сидя на коробках. Пили шампанское из пластиковых стаканчиков, ели салаты из контейнеров, пели под гитару и угомонились только в три часа ночи...
Через полгода после того, как мы переехали, нам начали приходить... повестки в суд. Получив первую такую повестку, мы даже не поняли, в чем дело, и решили, что это какая-то ошибка - к тому моменту нам казалось, что мы прожили в нашей квартире уже много-много лет и почти и думать забыли о том, что только недавно купили ее. И лишь не до конца выплаченные долги напоминали об этом. А тут - повестки.
После получения второй мы забеспокоились, начали выяснять, в чем дело, и узнали, что мы - четвертые в цепочке покупателей этой квартиры. Прежняя владелица, как оказалось, находилась в федеральном розыске, а самые первые владельцы - те, которые и подали в суд, принадлежали чуть ли не ко всем льготным категориям граждан. Эта семья (назовем их Ивановыми) состояла из одних женщин.
Старшая, 90-летняя бабушка была инвалидом. Ее дочь сидела в тюрьме. Внучка являлась матерью-одиночкой, а ее дочь - несовершеннолетней. Именно с внучкой мы и имели дело на протяжении последующих лет.
Основания ДЛЯ иска были такими. Квартира Ивановых была приватизирована с нарушением закона: при приватизации не были учтены интересы несовершеннолетнего ребенка - правнучки. И. как они написали в своем заявлении, при продаже их обманули с деньгами - заплатили меньше, чем обещали. Поэтому они настаивали на том, чтобы сделка была расторгнута и квартира им возвращена. Как выяснилось, все предыдущие сделки были расторгнуты! И когда мы покупали квартиру, она уже находилась под судом, хотя на нее не был наложен арест. В общем, мы оказались крайними.

Беременная мать против матери-одиночки

Сначала нам приходили повестки с требованием явиться в суд. Друзья помогли нам найти адвоката, который ходит туда вместо нас. Маклеры, у которых мы купили квартиру, к тому моменту благополучно исчезли, и найти их не представлялось возможным. Сами мы в суде были только один раз. Со слушаний, как с фронта, поступали сводки. Сводки были неутешительными: суд склонялся к тому, чтобы расторгнуть сделку Ивановых, следовательно, квартира должна была вернуться к ним, а мы тут были вроде как совсем ни при чем. Затем Иванова-внучка стала приходить к нам домой. Нет, она нам напрямую не угрожала, но требовала:
- Вы олжны освободить квартиру!
Она по закону принадлежит нам! Как вам не стыдно обворовывать ребенка!
Маленькая деталь: накануне одного из ее очередных визитов я узнала, что я беременна. Несмотря на всю эту тяжелой ситуацию, у меня даже вопроса не возникло, рожать или нет. Конечно, да! Поэтому я, понимая, что силы мне еще понадобятся, сказала через дверь Ивановой во время ее очередного визита:
- Знаете, у нас есть суд - самый справедливый суд в мире. Как он решит, так и будет. А вы сюда больше не ходите.
Понятное дело, она за дверью разразилась уличной бранью, но действительно больше не приходила и не звонила. Надо сказать, что, хотя на вид она и производила впечатление умственно недоразвитого человека, действия, которые она предпринимала, были весьма неглупыми. То ли она была далеко не дура, то кто-то направлял ее, но делала она их грамотно. Она писала ходатайства в суд в другие высокие инстанции письма от имени девяностолетней бабушки, обивала пороги, то есть развила бурную деятельность. Думаю, что для Ивановых (точнее, для Ивановой-внучки) это был своего рода бизнес: они выручили за квартиру деньги и хотели в конечном счете получить обратно еще и квартиру.
Если говорить о маклерах, то я не могу со стопроцентной вероятностью утверждать, что они знали о нахождении квартиры под судом. Но, судя по тому, как они ее продавали, им это было известно - они старались сбыть ее с рук как можно быстрее. Но, может, ничего и не знали - они были настолько непрофессиональны, что вполне могли даже толком и не проверить квартиру. Конечно, когда закрутилось все это дело, и мы пытались их найти, суд посылал милицию по местам их прописки, но они как сквозь землю провалились.
Процесс длился два года, за это время сменились три судьи. Наша защита упирала на то, что мы заключили сделку законным образом, мы лично Ивановых не обманывали, поэтому пусть они судятся с предыдущими владельцами. Ивановы давили своими льготами...
К определенному моменту мы даже перестали переживать и нервничать по поводу всех этих слушаний. Наверное, это произошло тогда, когда поняли, что квартиру мы так или иначе потеряем.
Между тем долги по ней еще даже не были выплачены. Раздавая их, мы продавали все, что только могли - машину, гараж, участок, Установили дома жесткий режим экономии. Конечно, нам очень помогли родители в этот период. Они привозили нам продукты, водили сына в выходные в кино, дарили нам вещи для будущего малыша. Естественно, что съем квартиры в такой ситуации стал бы для нашего бюджета просто непосильным бременем, поэтому мы всячески пытались растянуть процесс суда, как могли, до того момента, когда мы расплатимся с нашими кредиторами.

Мы проиграли. И тихо ушли

К тому моменту наши кредиторы уже знали, какая у нас сложилась ситуация с квартирой, и в один из вечеров муж пришел с работы с помертвевшим лицом:
- Нам надо срочно найти десять тысяч долларов и отдать в течение недели.
Когда кредиторы поняли, что мы можем потерять квартиру, они нам выкрутили руки этим требованием.
И вот на этом фоне звонит мне подружка в истерике. Говорит, что ее муж - сволочь и скотина. Я испугалась:
- Что случилось?
А она мне объясняет:
- Он такой гад! Я вчера купила ему окорок, а он сказал, что у него гастрит, что окорок слишком жирный дня него, и устроил мне просто жуткий скандал!
Я ее в течение получаса утешала, потом повесила трубку и сказала мужу:
- Вот это я понимаю, вот это у людей действительно проблемы!
После этого я уже философски относилась к нашему квартирному вопросу.
На последнем, пятом, слушании суд все-таки признал нашу сделку незаконной. Таким образом, мы должны были освободить квартиру. Выселение происходило как в кино. Я была дома одна. В дверь позвонили. Я посмотрела в глазок и увидела на площадке целую толпу мужчин в форме и в штатском. Они показали мне документы, и я открыла. Это были прокурор, судебный исполнитель и два милиционера. Процессия, зайдя в коридор, где мы все еле-еле уместились (ведь я к тому моменту стала уже дамой с довольно крупным животом), торжественно вручила мне решение суда, после чего ушла.
После этого визита мы сами, не дожидаясь милиции и выламывания дверей, покидали свои вещи в коробки, заказали грузчиков и машину (друзей уже беспокоить не стали), вызвали милицию, чтобы они опечатали квартиру, и тихо отбыли обратно к родителям...

Новое жилье, новый район, новые хлопоты

После возвращения к родителям у нас были две глобальных проблемы: предстоящие роды и поиск новой квартиры. Роды прошли хорошо, и. несмотря на все волнения этого периода, сын у нас родился здоровым и веселым.
Мы влезли в очередные долги и уехали на съемную квартиру, в Подмосковье, где прожили целый год. А родители тем временем продали свою квартиру и выделили мужу его долю. И мы стали искать новое жилье. Оказалось, что двухкомнатные квартиры - дефицит. Я названивала в агентства и слышала, что "двушек" в самом дешевом районе, на который мы нацелились, нет. И вот я так звонила-звонила, и вдруг мне сказали:
- Есть одна "двушка".
- Отлично, я везу вам залог!
- Вы не будете смотреть квартиру?!
- Потом.
Нам нужно было, чтобы она осталась за нами, потому что они разлетались, как горячие пирожки в холодную погоду.
Так мы оказались на самой что ни на есть окраине, где на тот момент квартиры стоили в два раза дешевле, чем в других районах Москвы. На работу мне надо было добираться оттуда два часа (и это при том, что из Подмосковья, где мы снимали жилье, я ехала полтора). Здесь не было детского садика, магазинов, даже хлеб приходилось возить сюда из Центра. В общем, когда мы переехали в этот район, здесь не было ничего. Это сейчас он хорошо обжит и почти весь застроен, а тогда кругом были сплошные стройки и дикая грязь... Помню, когда мы приехали смотреть квартиру, я открыла дверь машины и спросила:
- Слушайте, а ногу куда поставить?
Грязь была по колено...
Когда мы покупали ту квартиру, в которой живем сейчас, то были уже пуганные жизнью, поэтому мы вписали в договор наших детей. Я настояла на этом, сказав, что, если кто-то захочет с нами судиться, пусть он судится с детьми. Эту квартиру мы покупали уже через агентство, я лично изучила все документы.
Поскольку квартира была в новостройке, то если бы мы покупали ее у Правительства Москвы, оформление заняло полтора-два месяца, а нам самым банальным образом нужно было где-то жить. Поэтому формально у квартиры был хозяин - сотрудник агентства (наличие владельца позволяло быстро оформить сделку). И мы тщательнейшим образом его проверили, обратились даже к базе МВД, выяснили, что он одинокий, здоровый, и успокоились, потому что поняли, что в случае суда у него не будет никаких шансов. Потом мы потихоньку отдавали долги. А ремонт только сейчас делаем, хотя прошло уже пять лет.

Жизнь продолжается и продолжается хорошо

Теперь нам всем тут очень нравится. У нас под боком два магазина, поликлиника, детский сад, школа, кругом зелень и простор, рядом открыли метро. И сейчас меня обратно внутрь МКАД не тянет. Мы стали патриотами нашего района.
Года два назад вышло постановление Верховного суда. Оно нас очень "развеселило", потому что Верховный суд принял такое соломоново решение: в ситуациях, подобных нашей, последний добросовестный приобретатель, который купил жилье по закону, квартиру не теряет. А дальше - уже дело милиции разбираться в том, кто мошенник.
То есть - если подумать - случись эта история в наши дни, а не в середине девяностых, мы бы остались в той квартире. Однако сейчас все сроки давности прошли, апеллировать уже поздно, закон обратной силы не имеет. И мы отнеслись к этому решению философски, также, как тогда, когда потеряли квартиру: ну, попали значит попали, что делать, не вешаться же.
Надо сказать, что вся эта история прибавила мне в жизни оптимизма. В какой-то момент я поняла, что слезы лить по этому поводу бессмысленно, и, несмотря на то, что мы потеряли огромное количество денег, жизнь продолжалась и продолжалась очень даже неплохо, хоть мы и находились в стесненных денежных условиях. У нас были любимые дети, мы все были живы-здоровы...
История наша, конечно, малоприятная, но в смысле жизненного опыта уникальная и бесценная. Поскольку детей у нас стало еще больше, мы со временем собираемся менять и эту квартиру на большую, и я думаю, приобретенный опыт очень нам поможет...

[karochka64]

Деревенский роман
В книгах про красивую любовь герои часто говорят о том, что готовы пойти за любимым человеком на край света. На деле, конечно, редко кому приходится это делать. Может, оно и к лучшему…
На судьбоносную дискотеку меня занесло случайно: моя подруга начала ныть, что ей не с кем пойти, и мне пришлось согласиться. В зале было чудовищно жарко, кругом прыгали потные и резко пахнущие духами и алкоголем люди. Я уже собралась улизнуть, как из духоты и полумрака передо мной вынырнул крупный симпатичный молодой мужчина.
- Танцуете? - крикнул он мне в ухо.
- Нет! - проорала я в ответ.
- И я - нет.
Так я познакомилась со своим будущим мужем. Его звали Валей. На дискотеке он, как и я, оказался случайно.
- А что вы вообще слушаете? - спросил он, когда мы выбрались наружу. На улице было тихо, свежо, о дискотеке напоминало только ритмичное уханье.
- Бардов, - ответила я.
Он обрадовался:
- Я тоже…
Валя предложил проводить меня. Мы пошли пешком и всю дорогу говорили. Он оказался интересным, взрослым, умным мужчиной. Было как-то глупо расстаться, не обменявшись телефонами.
- Вообще-то я здесь в гостях, на неделю. Вот номер моих родственников.
Мы начали созваниваться… Валя то уезжал домой, то неожиданно появлялся, и каждый раз по приезде засыпал меня яблоками, садовыми цветами, овощами со своего огорода. Родители посмеивались: мол, молодец дочка, завела полезного ухажера. Меня эти штучки обижали - я чувствовала, что Валя становится для меня близким и дорогим человеком. Что он какой-то… настоящий.

Выходные на воздухе: романтика и отдых

Потом, несмотря на все невзгоды, мне в голову приходила мысль, что мне здорово повезло в жизни: мой первый мужчина оказался порядочным человеком, который, несмотря на мою девичью беззаботность, не воспользовался моей неопытностью. Однажды он предложил провести выходные в его деревне. Мы ехали туда около пяти часов на машине. В доме нас встретила его мать, приятная, заметно волновавшаяся женщина. Я тоже была взволнована, но вроде мы друг другу понравились. Мама покормила нас и сказала, что мы можем ложиться, что "все готово". Принимая Валино предложения, я, конечно, понимала, чем может закончиться эта поездка в деревню. Тем больше было мое удивление, когда мне постелили в доме, а ему на террасе…
Ночь прошла в непривычной тишине, на мягких подушках. Я лежала, размышляла о Валином рыцарстве, проникалась еще большей симпатией и уважением к нему. Уснула я только под утро, немного жалея, что он так и не пришел ко мне.
Утром Валя как ни в чем не бывало показывал мне свою деревню. Он строил себе на другом конце улицы дом и было видно, что ему это очень нравится.
- Буду стараться строить поскорее, - сказал он мне, - потому что теперь я знаю, для кого я это делаю!
Я смутилась, обрадовалась, вспыхнула, в этой фразе прозвучало что-то хоть и туманное, но многообещающее…
Рядом с деревней был лес, поле, речка, место было очень милым и живописным. По утрам кричали петухи. Когда кто-то шел по улице, во дворах лаяли собаки, и это тоже казалось мне милым и поэтичным. Я провела у Вали два дня и уехала совершенно влюбленной!
С собой я увозила кучу фруктов и цветов. Валина мама сунула мне в дорогу очень вкусные, но ужасно жирные пирожки, завернутые в застиранный пакет от кефира. Этот пакет потом долго валялся у нас дома, я то и дело натыкалась на него, вспоминая о деревне, петухах, ледяной воде из колодца…
А через какое-то время Валя пришел к моим родителям и попросил моей руки. Для них это было неожиданностью, однако я уже не представляла своей жизни без Вали и ни капли не сомневалась в своих чувствах к нему.
Кроме того, мне хотелось как можно скорее почувствовать себя взрослой и самостоятельной, жить в своем доме… В общем, в институте я легко перевелась на заочное отделение. Родители расстроились, что я уеду от них, говорили мне, что еще рано, что я молода, что мы пока знакомы всего полгода, но я, естественно, их не слушала.

Я становлюсь молодой хозяйкой

Свадьбу мы сыграли очень хорошую. Приехали его друзья, родственники. Вот только моя мама в голос разрыдалась в ЗАГСе. Но в остальном все было замечательно. Подарки, "Горько!", букет…
На следующий день мы уезжали в деревню. Моя мама еле сдерживала слезы, а папа шепнул на прощание:
- Если будет невмоготу, только позвони, и я тебя заберу!
… Когда Валя перенес меня через порог нового дома, там было просторно, чисто, пахло свежим деревом. Я прильнула к мужу, и сердце мое замерло в преддверии счастливых перемен.
Накануне свадьбы Валя провел в дом электричество, перевез кучу мелочей типа посуды, постельного белья, лекарств. А также успел обзавестись живностью. Увидев хрюшку, я завизжала от восторга:
- Свинка! Какая милая!
Но кое-чего не хватало, и долгие месяцы мы хранили вещи во фруктовых ящиках, пальто и куртки вешали на гвозди и пользовались старым-старым "припадочным" холодильником, который то и дело начинал дрожать и стучать.
Забегая вперед, скажу, что дом Валя достраивал все те семь лет, которые мы прожили вместе. По покрытому полиэтиленом полу мы ходили год. Всю осень я провела, бегая с тряпками и тазами: крыша отчаянно текла. Потом надо было что-то там делать со стенами, и несколько месяцев я выметала из всех углов куски бородатой пакли. Ну и так далее. Я сначала относилась к жизни среди стройматериалов как к неизбежному злу, убеждала себя, что надо немного потерпеть, и опять ходила по полиэтилену, собирала щебенку, спотыкалась о разбросанные по всему участку кирпичи.
Но недостроенный дом был самой маленькой проблемой из всех, которые ждали меня в деревне.

Ежедневные хлопоты, не приносящие радости…

Валя вставал в восемь, завтракал и уезжал работать. Я вставала в шесть, чтобы подоить корову и отдать ее пастуху. Ой, как я училась доить - это отдельная история… Я ужасно боялась коровы, она была большой и на вид грозной, я жмурилась от страха, когда подсаживалась к ней. Доить меня учила Валина мама:
- Смотри: раз-раз, раз-раз, а ты чего в разные стороны без толку тянешь?
В общем, в первые недели жизни в деревне я гнала нашу Селедку на дойку на другой конец деревни, к свекрови… Когда с коровой было закончено, надо было принести воды, приготовить Вале завтрак, проводить его на работу. Дальше начинался обычный день: приготовить еду, покормить хрюшку, кур, сгрести коровий навоз в угол сарая, нарвать хрюшке травы. Потом был огород. Огород - это мое наказание: грязь, жирная, чавкающая, забивающаяся под ногти, длинные хлесткие сорняки… Воды надо было носить на него - ужас какой-то! Слава Богу, Валя наконец протянул шланг от водопровода, и для меня на тот момент это было прямо спасением.
Другие дела были точно такими же, как в городе: постирать, убраться, сходить в магазин, однако все это намного сложнее, чем дома. Нет, мама меня, конечно, научила кое-какой готовке, но стирать без машины я не умела и к тому, что в магазине только хлеб, крупы и консервы, тоже не привыкла. Овощи-фрукты полагалось выращивать самим, мясо Валя один раз в неделю покупал в соседнем городе, яйца несли куры. Уборка дома была бесконечной. Несмотря на то, что я заставляла всех пришедших снимать обувь, земля постоянно оказывалась в доме и разносилась по всем комнатам, превращаясь в сухие хрусткие комочки. Стоило плеснуть водой из ведра на пол и пройти один раз по этой луже, как по полу расходились черные следы. По дому вечно летали мухи, комары и прочие насекомые, несмотря на то, что я повесила занавеску на дверь и затянула марлей окна. Валя бил их газетами…
Потом объявились мыши, которых я всю жизнь боялась как огня. Сначала они шуршали где-то под обоями, у стен (обои у пола и потолка слегка отходили от стен, и меня передергивало от отвращения, когда я видела, что под ними что-то двигается). Потом начали шнырять по дому, все больше и больше наглея. Видя мышь, я визжала как ненормальная и потом еще долго всхлипывала и плакала, без слов жалуясь неизвестно кому на свою судьбу.
Валя в ответ на мои жалобы привез из города мышеловки. Одну из них я лично вытащила из-под кровати однажды утром. Дощечка была забрызгана кровью: в мышеловке - дохлая мышь. Железной скобой ей перебило позвоночник, и… нет, не хочу вспоминать. Помню только, что едва успела выскочить во двор, прежде чем меня стошнило. Полюбовавшись на это, Валя всерьез занялся мышиной проблемой и до поры до времени истребил их.
В общем, тогда я еще надеялась, что все остальные проблемы тоже рано или поздно решатся. Но вот беда: в деревне каким-то образом мигом узнавали обо всех моих промахах. Например, когда я гоняла корову к маме на утреннюю дойку, женщины потом встречали в магазинах меня шутками, не вожу ли я к свекрови свиней и кур кормить. Они внимательно и беззастенчиво рассматривали мою одежду и громко делились своими соображениями по ее поводу. Шутки у них были однообразные и, на мой взгляд, не смешные. Когда я надела свою любимую замшевую курточку с бахромой, одна из них сказала:
- А лапша-то на что? Коров смешить? - и все дружно покатились от смеха, а я закинула дома куртку в прихожую и больше не надевала. Меня это страшно злило, но сказать мне было нечего, я как-то попыталась одернуть одну особенно ядовитую бабенку, но с ними же бесполезно говорить: я ей слово - она мне десять, и все с какими-то идиотскими прибаутками, от которых окружающие хохотали. Если я красилась, меня тут же спрашивали, куда я собралась. Мысль о том, что можно прилично выглядеть просто так, для себя, никуда не собираясь, им в голову не приходила. И вообще, они все бесцеремонно лезли в нашу жизнь, все постоянно интересовались, куда я иду, где была, что делала, расспрашивали про город. Я понимала, что это от недостатка информации, но меня раздражала мысль о том, что мы с мужем постоянно на виду, под пристальным вниманием.

Я чудовищно одинока, и перемен не предвидится

Но для меня самым страшным было то, что мне вообще не с кем было общаться в деревне. Валю, ради которого я пошла на этот, как мне начало казаться, подвиг, я почти не видела. Он с утра до ночи был на работе, а в выходные у него всегда находились дела: строительство, машина; куда-то съездить, что-то купить, сделать какой-то левый рейс, привезти стройматериалы.
Я тосковала без него и не могла отделаться от ощущения, что в наших отношениях что-то происходит неправильно. Но что конкретно и как это исправить - я понять не могла.
Женщин моего возраста в деревне находилось немного. И разговоры у них были об одном: кто с кем живет, кто кого бьет, какие идут сериалы, во что одеты ведущие и кто теперь в любовниках у Пугачевой. И еще… мне не нравился их запах: не очень чистого тела, скотины, навоза, земли, мне не нравились закисшие запахи их домов. Я боялась, что когда-нибудь начну пахнуть так же… Я постоянно мылась, несмотря на очевидные неудобства: отсутствие в душе горячей воды, вечная сырость и холод. Вода пахла болотом, и я яростно терлась мочалкой, стараясь избавиться от запахов… Я гоняла в душ бедного Валю после работы, ведь он привык мыться раз в неделю в бане. Сама я в парилку ходила редко: у меня там болела голова, плыли круги перед глазами.
- Ты какая-то нерусская, - смеялась свекровь, - бани не любишь…
По вечерам, когда дела были переделаны, свиньи накормлены, а Валя еще не пришел, я усаживалась перед телевизором, но смотрела сквозь него, на темную, скудно освещенную одним фонарем улицу, где в тишине изредка брехали и завывали собаки, и мне было так тоскливо, что хотелось завыть с ними…

Горькая правда и никакой романтики

Моим величайшим счастьем, с точки зрения местных женщин, было то, что Валя не пил. В соседнем доме, например, где жила тихая и слабая женщина Тамара с мужем Егором, редкий день начинался без ее надрывных криков:
- Ирод! Ты всю мою жизнь погубил, скотина!
Крик иногда переходил в визг: Егор, здоровый краснолицый мужик, "учил" жену. Когда в первый раз услышала эти вопли, я бросилась к Вале:
- Почему никто не вмешивается?! Он же ее бьет!!!
- Муж, - спокойно объяснил мне Валя. - Имеет право.
И добавил, глядя в мои изумленные глаза:
- Я этого не одобряю, но лезть в чужую жизнь не могу. И ты не лезь. Да у них каждый день так. Через полчаса все закончится, не волнуйся.
Действительно, вскоре крики прекращались, а еще через некоторое время на свет божий выполз то ли еще не протрезвевший, то ли уже напившийся Егор, а за ним Тамара. Супруги, мирно покачиваясь, рука об руку ушли на огород.
- Совет да любовь, - насмешливо прокомментировал Валя.
Вскоре я поняла, что Тамара пьет не меньше Егора. Иногда она мне изливала душу через забор, поносила "ирода", дышала на меня перегаром. И говорила:
- Ох, деточка, зачем ты в это болото приехала, жила бы у себя в городе…
После этого разговора я плакала.
А один раз утром Тамара выскочила из дома растрепанная, в ночной рубашке: Егор пытался поджечь ее волосы, пока она спала. Нет, убить не собирался, пошутить хотел. Очень расстраивался, что она проснулась раньше времени…
Я только удивлялась:
- Почему она от него не уйдет?
- Куда? - спрашивал Валя. - Детей у них нет, родители давно умерли…
В первые месяцы жизни в деревне я перевидала столько, сколько не видела за всю жизнь. Например, пьяного ребенка. Я шла в магазин, а меня то и дело догонял, виляя на велосипеде, чумазый мальчик. Когда он свалился с велосипеда прямо мне под ноги, я предложила:
- Давай я буду держать велосипед!
- Давай! - обрадовался он, и тут на меня пахнуло таким уже знакомым деревенским запахом перегара.
- Ты что же, пил?! - изумилась я.
Они хитро прищурился и спросил:
- А что?
- А тебе сколько лет?
- Одиннадцать, - ответил он.
- И давно ты пьешь?
Он задумался.
- Ну, напился в первый раз в девять…
- Как же тебе водку продают?
- Ну, я говорю - для бати…
И он вдруг прижался ко мне. Я было подумала: бедный ребенок, соскучился по ласке, как он противно захихикал. Я резко отстранилась, и мальчик рухнул вниз вместе с велосипедом. Я торопливо пошла дальше, не оборачиваясь. Мне вслед понеслись ругательства…
Кстати, здесь ругались все: и мужчины, и женщины, и дети, и старики. Вернее, они не ругались, они разговаривали. Даже моя свекровь применяла некоторые глаголы в отношении домашней скотины. Я так и не смогла к этому привыкнуть, и матерное слово все время меня будто хлестало по лицу.
… Наступила зима, и оказалось: то, что я считала сложностями, было легкой разминкой. Огород, слава Богу, прекратился, но теперь корова находилась все время дома, а это значило, что навоза стало намного больше. Его надо было выгребать наружу, где он слеживался в удобрения. Это делать, кроме меня, было некому. Постепенно на смену всем моим чувствам пришло отупение…
Еще надо было постоянно следить за печкой, подтапливать ее. Я страшно боялась насмерть угореть и закрывала заслонку тогда, когда все, что тлело, уже точно погасло. Поэтому ночной холод подбирался к нам ни свет ни заря, и с утра пораньше я, подскакивая на ледяном полу, куталась в дубленку поверх ночной рубашки и бежала топить. Я и в городе-то плохо переносила зиму, а здесь она повергла меня в настоящую депрессию.
С наступлением холодов Валя притащил к входной двери ведро.
- Что это? - удивилась я.
Муж посмотрел с недоумением.
- Ты по ночам в мороз собираешься бегать на улицу до ветру?
Идея с ведром была для меня неприемлема. Я так и продолжала бегать всю зиму во двор…
Иногда я ездила домой. Старалась делать это реже, потому что выходные с лежанием в ванне с пеной, с теплой водой, льющейся прямо из крана, с огромными магазинами провоцировали по возвращении приступ отчаяния и уныния…

Беременность лечит, но не все

Забеременела я от тоски, от отчаяния: надеялась, что с рождением ребенка все как-то изменится, у меня появится родной человек, мои мысли будут заняты малышом. Но получилось не совсем так: во время беременности я, как и раньше, копалась в огороде, стирала, ходила в магазин… Валя избавил меня только от таскания воды. Соседки наперебой лезли с советами и приметами.
Рожала я в городе, после рождения сына муж требовал, чтобы малыша звали так же, как его отца - Игнатом, а я хотела назвать его Володей. В результате муж просто съездил один в город и зарегистрировал его Игнатом.
Хлопот прибавилось, иногда помогала свекровь, но в целом все по-прежнему было на мне, и у меня уже не хватало времени следить за собой: я ходила нечесаная, одетая в какие-то халаты, мылась редко, готовила мало. Свекровь, побывав с ревизией, сделала мне внушение: "Ты что, девка, нельзя так дом и себя запускать, у тебя сейчас самое опасное время, знаешь, сколько мужиков уходит налево в первый год, как родишь?" Пришлось заняться все тем же…
Не знаю, почему Игнат не приносил мне радости. Когда я пять лет спустя родила дочь, все было совсем по-другому: я наслаждалась каждой секундой рядом с ней, для меня было огромным счастьем наблюдать за тем, как она растет, меняется, просто смотреть на нее. А тогда, наверное, виной всему была огромная невероятная усталость. Я мечтала только об одном: выспаться. И тоска, от которой я надеялась избавиться с помощью ребенка, ничуть не стала меньше. Просто появилось намного больше обязанностей, вот и все…
Я много плакала. Валя утешал меня, говорил, что после родов это бывает, но я-то знала, что роды тут ни при чем. Я жаловалась ему, что мне скучно, тоскливо, плохо; что мне тяжело стирать пеленки, меня злит, когда Игнат не дает мне выспаться, мне надоело копаться в дерьме… Я ныла, ныла, ныла, мы ссорились, я плакала, Валя сердился, говорил, что не понимает, чего мне не хватает.

Мы были чужими и расстались чужими…

Развелись мы с мужем естественным образом - когда я в очередной раз сказала, что больше не могу и не хочу так жить, что я вообще не хочу жить. Валя, вместо того чтобы в сотый раз начать меня успокаивать, вдруг замолчал, а потом сказал:
- Ну, может, ты и права, наверное, зря я тебя сюда вытащил…
Уже уехав в город, я еще долго не верила своему счастью. Вскакивала ни свет ни заря, пугая родителей, легко таскала тяжести, радовалась бытовым мелочам, которых раньше не замечала (кухонный комбайн, стиральная машина, прилично работающий утюг), и с огромным наслаждением ходила по магазинам, покупая тряпки себе и Игнашке. Я восстановилась в институте, а еще через год вышла замуж, родила дочь.
С Валей мы изредка видимся, он иногда заезжает ко мне, когда бывает в городе. Он тоже женился, начал попивать, судя по его физиономии, обрюзг, потолстел. Когда на моей чистенькой кухне сидит этот крупный мужчина, застенчиво поджимая ноги под табуретку, я смотрю на него и думаю: и зачем я вышла тогда за него замуж? От него пахнет потом и бензином, и я, принюхиваясь, уговариваю себя не раздражаться: он скоро уйдет и в моей квартире снова будет пахнуть по-прежнему

[karochka64]

Память сердца
Я потом пыталась вспомнить, не было ли у меня какого-нибудь предчувствия. Нет, ничего не было. Свекровь рассказывала, что накануне всю ночь не могла заснуть. А я спала спокойно, выспалась, встала в отличном настроении

Мы с дочкой жили на даче. Нашу фазенду я обожала, отдыхала на ней всей душой. Дом мы строили своими руками, Артем каждую доску строгал сам, ему это доставляло удовольствие… В тот год у меня было очередное увлечение - декоративные посадки, и наш участок утопал в цветах. Потом мы срезали их на его похороны…
Единственное, что было неприятного в то утро, - вылез сорный цветок. Грязно-фиолетовый, мрачный. Я таких расцветок никогда не покупала, я вообще не люблю фиолетовый цвет, а тут - распустился почти черный цветок. Я даже вздрогнула. Выдернула его с корнем и отнесла на помойку. Потом проходила мимо - смотрю, а он скукожился, стал совсем черным… Страшное известие: как в замедленной съемке
Днем слышу - едет машина, вроде поворачивает к нам. Я удивилась - Артем приехать не собирался, и одновременно обрадовалась: наверно, он решил устроить сюрприз! Выбежала на крыльцо, улыбаюсь, как дура… А это мой брат. Тут у меня сердце ёкнуло, потому что я не ждала его, и он был какой-то странный. Заглушил мотор, несколько секунд посидел в машине, не двигаясь, потом вылез и медленно пошел к крыльцу. Я стою на крыльце, машинально тру руки полотенцем и смотрю на него. А он все надвигается на меня, и у меня такое странное чувство, будто надо бежать, пока он не дошел до крыльца, бежать подальше… Но я стояла и ждала, и он подошел и сказал, не глядя на меня:
- Наташа, Артем…
- Нет, - сказала я ему. Я ничего не хотела слышать. - Нет, нет.
- Артем… - повторил он. - Его машину занесло на мокрой дороге, и он…
И тут я спрыгнула с крыльца и куда-то побежала. Он перехватил меня поперек талии, и мы с ним упали в цветы возле крыльца, а я все молча вырывалась из его рук, билась и пыталась убежать…
Потом рядом каким-то образом оказалась мама. Я отметила краем глаза ее присутствие и не удивилась. И вдруг меня отпустили. Я сама поднялась на крыльцо. Они стояли внизу и чего-то ждали. Я сказала им: "Я приготовлю чай", - и все, ничего не помню.
Потом мы ехали в город. Я ничего не чувствовала. Я никогда не была такой отрешенной. Мне не было ни хорошо, ни плохо. Я пыталась представить себе Артема, но сама же себя останавливала: нет, не надо. Меня крепко держали за руки, но я не двигалась, поэтому мне было удивительно: чего меня держать, если я не пытаюсь никуда бежать?
Потом… плохо помню. Куда-то мы ездили, я подписывала бумаги. Потом пришли в какой-то дом, там была куча народу, все что-то говорили, глядя на меня, а я все пыталась понять, куда мы пришли, пока вдруг не осознала, что это наша квартира. Хотелось уйти, забиться куда-то в угол и не высовываться. Куда-то подевались зеркала. Зашла в ванную - мама за мной, а напротив, вместо моего отражения, - черная тряпка.
- Мам, а зачем это? - спросила я ее.
А она меня гладит по плечу и говорит:
- Ты поплачь, тебе легче станет. Я пожала плечами:
- Мне и так легко.
Мне хотелось объяснить ей, что со мной все в порядке, но вместо этого я вдруг увидела, как потолок косо поехал вниз… Потом оказалось, что я лежу на кровати. Я открыла глаза и увидела маму. Я удивилась про себя - что она тут делает, где Артем, и спросила ее:
- Мам, а где Артем?
Она ничего не ответила, а я вдруг поняла: Артема-то нет. Все есть, а его нет. И только тогда я закричала… Это была самая длинная ночь в моей жизни, но я почти ничего не помню.
Он еще здесь, но его уже нет
Два дня - как в тумане. Родственники все взяли на себя. Я не могла есть, не могла спать. Лежала, прижав к себе его рубашку. Я очень явно видела его - не знаю, были это сны, галлюцинации или что-то еще. Передо мной, как кино, вдруг вставали картинки нашей с ним жизни. Мы куда-то идем. Он смеется. Он встречает меня и бежит мне навстречу. Он уходит… Меня злило, когда кто-то входил и прерывал мои воспоминания. Я отворачивалась. Я воспринимала спокойно только маму. Она ничего не говорила, не смотрела на меня. Просто садилась рядом и молчала.
- Что ты сказала Кате? - спросила я.
- Что папа уехал в командировку, - ответила она. - Ты не волнуйся, с ней все в порядке, она у Лиды…
Иногда я плакала, и тогда мне приносили какие-то таблетки, заставляли пить. Иногда я вроде успокаивалась и даже вставала, но стоило мне пройти по квартире, как я замечала: его пиджак, коробку от диска, который он ставил, картина, которую он вешал… Коробку я взяла в руки и , подумав, что он держал ее в руках два дня назад, прижала ее к себе и снова расплакалась. Прибежала подруга, отвела меня в комнату.
- Я должна была задержать его, - сказала я ей. - Он же был на даче накануне. Я должна была заставить его остаться. Я могла сказать ему: не уезжай, побудь с нами, поработай здесь. Он бы остался. Ничего бы не случилось. Я должна была…
- Ты ничего не могла сделать, - говорила мне подруга. - Это судьба. Ты не виновата. От судьбы не убережешь…
Я все время мысленно говорила с ним. В основном спрашивала: "Артем, почему так? За что? Мы чем-то обидели тебя? Я что-то не так сделала? Я не так жила?"
Иногда мне казалось, что вот-вот - и он мне ответит. Я напрягалась, замирала, прислушивалась, и мне даже казалось - вот уже слегка шевелится воздух, еще последнее усилие - и я услышу его голос, но тут обязательно кто-нибудь входил, что-то происходило, меня сбивали, я злилась.
Мама все время тормошила меня: какие покупать продукты, где у меня лежит мука, кому еще надо позвонить, куда съездить. Я удивлялась ее спокойствию, но сердцем чувствовала, что она права, так и надо: составлять список покупок, заказывать венки, обзванивать знакомых… Я машинально шевелилась, что-то делала. Я чувствовала, что мама все время зорко следила за мной, что она ощущает малейшие колебания моего состояния, потому что она все время как-то предлагала мне прилечь, то вовлекала в готовку тогда, когда мне больше всего хотелось забиться в угол и остаться одной…
Потом были похороны. Накануне я попросила брата съездить на дачу и срезать все цветы, и он привез их - огромную охапку дачных свежих цветов, пахнущих и ярких… Помню, светило неправдоподобное яркое солнце. Я смотрела на него и видела его будто сквозь пыльное стекло… Напротив стояла свекровь, и я равнодушно подумала, что она постарела за три дня, и еще более равнодушно - что я тоже. Умом я понимала, что мир ярок и богат красками, а видела все серым, черно-белым… Плохо воспринимала происходящее. Все это не имело отношения к Артему. Ни красный гроб, ни цветы, ни холм земли. Это просто мне могло относиться к моему жизнерадостному, веселому Артему…
Но самым тяжелым оказались поминки. Я смотрела на эти знакомые лица и думала - почему надо есть и пить, похоронив человек? О чем говорить? К чему эти слова о том, что он был, если он для меня есть и будет всегда? Всем и так тяжело, к чему растравлять это рану?
Есть я не могла, пить тоже, что говорили, слышала плохо, только смотрела на одинокую рюмку напротив, накрытую куском черного хлеба. Артем предпочел бы коньяк… Мы с подругой вышли на кухню покурить. Она поднесла зажигалку к моей сигарете. Мне хотелось говорить, меня будто бы распирали чувства, но я не знала, что сказать.
- Ты знаешь, - сказала я ей, - это глупо, но я до сих пор не верю. Ну не верю, и все. Говорят, когда человек болеет, успеваешь подготовиться… Ну как это может быть, если мы виделись всего три дня назад?
На следующий день я поняла, что должна забрать дочь у родственников. Я не могла быть одна. Мне нужно было что-то делать, о ком-то заботиться, чтобы почувствовать, что жизнь не закончилась, что в ней остались те же проблемы и дела, что и раньше…
Ночью я вдруг почувствовала сквозь сон, что Артем рядом, ощутила тепло его тела. Я во сне провела рукой по кровати и услышала его голос: "Наташка!"
Я слышала его голос. Это был он. Я рывком села на кровати и торопливо оглядела комнату. Я почему-то чувствовала, что надо спешить, что его вот-вот заберут обратно…в комнате никого не было. Но я ощущала, что он только что был здесь. Рядом было его тепло, и я чувствовала его запах. Я вскочила и побежала по квартире - он еще был здесь!
На шум из комнаты вышла моя мама.
- Господи, доченька, ты опять? Иди спи… Спи, милая…
Я хотела сказать ей, что он был здесь, но вовремя передумала. Она бы не поверила. Я покорно позволила уложить себя обратно, но больше не заснула: вслушивалась в ночные звуки, и в ушах у меня все еще стоял этот голос, шепнувший мне прямо в ухо: "Наташка!"

Мы остались вдвоем - я и дочь
Через пару дней съездила к тетке, забрала Катю. Тетка смотрела на меня жалеющим взглядом и все пыталась сказать, как она мне сочувствует, как нам всем будет не хватать Артема и каким горем является его уход. Ее фразы были закругленными, заранее продуманными, а мне было тяжело и неловко все это слушать. Я понимала, что она искренне мне сочувствует и хочет пожалеть меня, но не знает, как это сделать иначе. Я убежала, схватив Катюшу за руку.
Всю дорогу домой Катя молчала, какая-то подавленная, потом спросила: "Мама, а почему тетя Лида все время меня жалела, как будто я болела?"
Что я могла сказать ей?
- Мама, а где папа?
- Уехал, - ответила я, е поворачиваясь. - В командировку. Надолго.
- А к моему дню рождения вернется?
Проглотив комок в горле, я спросила:
- Что ты делала у тети Лиды?
Повернулась - она смотрит пронзительными, все понимающими глазами.
- Мам, папа вернется к моему дню рождения?
- Нет, не вернется.
- Папа умер, да?
Спросила и, не дожидаясь ответа, повернулась к окну. Я прижала ее к себе и почувствовала, что она плачет. Так мы и ехали всю дорогу - обнявшись, раскачиваясь из стороны в сторону…
"Катя сегодня спрашивала, вернешься ли ты к ее дню рождения. Как мне хотелось обмануть ее и себя, и сказать "да", и ждать тебя, будто ты действительно уехал в долгую командировку, а потом, когда ты не приедешь, отодвинуть срок дальше и снова ждать!"
К чему колбаса, когда не хочется жить?
У меня все время было такое ощущение, будто внутри меня струна. Иногда я чувствовала, как она натягивается все сильнее и сильнее, утончается, вот-вот готовая порваться… Утром я открывала глаза и, видя новый день, первым делом хотела снова закрыть глаза и уйти в сон, куда угодно, но лишь бы отсюда… Но заставляла себя встать, одеться, поднимала Катю, улыбалась ей. Мне казалось, что Артем гордится мной.
Однажды я всё-таки не выдержала. И я рада, что рядом не было Кати. Я стояла в длинной вечерней очереди, бездумно разглядывая продукты в витрине, как вдруг будто наяву увидела, как мы стоим перед этой витриной с Артемом, выбираем колбасу и в шутку спорим.
- Копченая вредная! - говорит Артем и хмурится, но в его глазах прыгают веселые чертики: он меня дразнит. Я поддаюсь и начинаю сердиться.
- А от любительской толстеют! Ты посмотри на свое пузо!
Артем с шутливым негодованием смотрит на меня, но я смеюсь, и люди вокруг с удовольствием глядят на нас…
- Девушка! Вы оглохли, что ли!
Я вздрогнула и подняла голову.
- Стоит и спит! Я что, нанялась вас будить!
Маленькие глазки сверлили меня, от продавщицы исходила такая волна злого удовольствия, что я поежилась.
-Че надо-то?
- Да ничего мне не надо! - отвратительным, срывающимся голосом крикнула я ей и вырвалась из очереди. В спину услышала:
- Чокнутая!..
Мне казалось, что если я не глотну свежего воздуха, то задохнусь от этого запаха копченой колбасы, от этих глаз, от этого света… Кажется, я даже зарыдала, завыла: зачем я в этом магазине стою за какой-то дурацкой колбасой, если мне даже жить не хочется? И еще - чисто детская обида: он ушел, и теперь никто не защитит меня ни от продавщиц, ни от одиночества…
Не знаю, сколько я просидела в игрушечном домике в нашем дворе. В наших окнах горел свет - приехала мама, а на стоянке не было Артемовой машины, будто он просто еще не приехал домой…

Лето кончилось, но жизнь продолжается
Лето кончилось, кончился мой отпуск. Катя пошла в школу, я на работу. На работе ничего не изменилось. Никто не лез с соболезнованиями, не смотрел сочувствующими взглядами, а я этому только рада. Лучше сидеть с утра до ночи на работе, чем одной дома, где все говорит, напоминает, кричит о нем.
"Я еще помню, как просыпалась в первые дни ПОСЛЕ. Когда я была на грани пробуждения, я вдруг наконец осознавала, что все произошедшее было страшным сном, жутким кошмаром, и сейчас я проснусь и расскажу тебе, что мне приснилось, и ты обнимешь меня и пожалеешь, как раньше. Это блаженное понимание того, что все осталось как прежде, длилось несколько секунд, а потом на меня обрушивалось ощущение пустоты, сознание того, что произошло непоправимое… И в такие минуты было труднее всего заставить себя всё-таки открыть глаза и начать новый день…"
Спустя три недели я поняла, что все время жду дома звонка в дверь. Что постоянно высматриваю его в толпе прохожих. Что, выходя с работы, машинально поворачиваю голову к углу, где он часто меня ждал.
Один раз вздрогнула: на углу стоял мужчина и курил, внимательно вглядываясь в проходящих мимо. Я рванулась к нему прежде, чем увидела, что это совсем другой человек - другой плащ, другое лицо, другие волосы…
"Сегодня меня впервые в жизни назвали вдовой. Шла мимо лавочки у подъезда, а там старушки шушукаются, глядя на меня: "Такая молодая, а уже вдова… Ну ничего, какие ее годы, нового найдет". Я посмотрела на них, и они замолчали. "Вдова"… Какое глупое слово. Представляется зареванное существо в вороньих тряпках. Дома я посмотрела на себя в зеркало - изменилось ли что-нибудь во мне. Нет. Я по-прежнему твоя жена…" Через месяц я расставила на прежних местах фотографии Артема. Везде он улыбается. Везде смотрит на меня, словно хочет сказать: "Я рядом. Я совсем близко". Когда Кати нет дома, я с ними разговариваю. Рассказываю о том, что происходит дома, на работе, как Катюша. И тогда мне становится легче, я чувствую, что он меня слышит.
На сорок дней приехали друзья и родственники. И мне не было больно. Мы говорили о нем, как о человеке, по которому мы все скучаем, но как это говорится, грусть наша была светла. Мы читали его любимые стихи - я принесла из комнаты томик Пастернака, вспоминали какие-то смешные эпизоды. Разошлись, улыбаясь. Только у свекрови были красные глаза. Мы с ней обнялись без слов в прихожей, постояли молча несколько минут. Она шепотом сказала:
- Он ко мне во сне приходит. Мы разговариваем.
Отодвинулась и ждет, что я скажу. Я ничего не ответила, только обняла ее и поцеловала.
"Вчера твоя мама спросила, что я собираюсь сделать с твоими вещами. Я так растерялась - еще не успела подумать об этом. Она попросила что-то отдать ей. В частности, твою любимую футболку - ту, которую мы с тобой купили в Лондоне. Она лежала у меня под подушкой, и я не хотела ее отдавать. Сказала, что не знаю, где она. Кажется, твоя мама все поняла. Но не стала настаивать. А я вспомнила: когда ты еще только ухаживал за мной, и мы расставались на несколько дней, я просила у тебя твою майку, рубашку, перчатки и клала их под подушку… Вспомнила я это ночью, когда зачем-то ставила чайник. Чиркнула спичкой и застыла. Так и стояла, пока мне не обожгло пальцы…"
Спустя три месяца я уже почти не плакала, вспоминая Артема. Я даже иногда улыбалась, когда вечером сидела на кухне и пила чай. Вспоминала, как Артем сидел напротив, в углу полусонный, обхватив обеими руками свою любимую кружку. Как он поднимал голову от кружки, и я видела родные, сонные, нежные глаза… Краешки его губ вздрагивали - и он улыбался. Я смотрю на его место, протягиваю руку и глажу его ладонью. Когда приходят гости, я сажусь на это место. Теперь я - глава семьи.
Первый снег и первые радости
Катя словно повзрослела, такое ощущение, будто она понимает что-то такое, что я пока не могу. Я с удивлением обнаружила, что она за мной ухаживает! Вроде как чувствует себя сильнее меня! Это было удивительное и чудесное чувство - Катя оказалась намного мудрее, чем я думала. Мы часто говорим об Артеме, о наших совместных поездках и прогулках. Катюша радуется этим воспоминаниям, кричит:
- А помнишь, как на папу плюнула верблюдиха в Египте?
И мы вместе смеемся, и я отчетливо вижу это палящее солнце, верблюдов и Артема, который смеясь и ругаясь одновременно, пытается вытереть майкой волосы.
Катя требует, чтобы я рассказывала ей о папе "все-все". Как мы познакомились, куда ездили, что он говорил. Слушает с огромным интересом, словно все впитывает. Просит рассказывать одно и то же по десять раз. Особенно ей нравится слушать о том, как мы с папой познакомились и как он встречал меня из роддома. Вечером мы садимся рядышком на диване, и я рассказываю…
Однажды мы проснулись утром, а за окном было белым-бело. Катя восторженно закричала:
- Мама, первый снег!
Я вспомнила, как Артем радовался первому снегу, как он торопился уйти на работу и снизу кричал мне:
- Наташ! Смотри, какой чистый! - и поднимал полные руки снега…
Я спросила у Кати:
- Спустимся?
И мы быстро оделись и, взявшись за руки, побежали вниз…
"Артем, милый Артем, мне по-прежнему тебя не хватает. Я скучаю по тебе, ты мне снишься, я радуюсь воспоминаниям о тебе. Но я уже умею без тебя жить".

[genka-krokodil64*]

Все три рассказа прочел на одном дыхании. Больше понравился последний. Человек живет, пока его помнят.

[Белая Хризантема**]

Жизнь продолжается и продолжается хорошо!

[Анна]

душевные рассказы,спасибо большое,прочла на одном дыхание

[Белая Хризантема**]

Кто не читал, почитайте , получите огромное удовольствие ..

[Птица Феникс]

Прочла все ...огромное впечатление.Хочется очень мное сказать..Но не так сразу.Чуть позже Надо все прочувствовать,словно пропустить через себя

[Конкретная Кошка**]

Слов нет...
Просто тупо сидим с САХАРКОМ перед экраном ноутбука и молча курим...

да...впервые пожалела, что не курю...
больно сердце..
седела какое-то время в совершенном отуплении...
ни одной мысли..
мозг выключился....

[Белая Хризантема**]

Моя любовь была слепа



Моя любовь была слепа.
Я каждый вечер слышал её мягкие шаги, чувствовал цветочный запах её волос, нежный аромат её шелковой кожи. Она была прекрасна. У неё были очень нежные руки… Их прикосновения я запомню навсегда.
Я каждый вечер ждал её у окна, надеясь увидеть её раньше, чем она откроет дверь за моей спиной. Но почему-то мне это никогда не удавалось.
― Как ты? ― спрашивала каждый раз она, заходя в квартиру. И каждый раз я слышал тревогу в её голосе.
― Я ждал тебя… ― тихо отвечал я, поворачиваясь на звук её голоса. От тепла, исходящего от её тела, меня бросало в жар.
Она приносила мне книги и сигареты. Мы садились на пушистый ковер, мои пальцы касались шершавых листов, и я читал ей.
― «...Выцарапаем ржавым гвоздём надпись на живом сердце: "Навсегда и вопреки - жить и умирать"... А потом уйдём искать то, чего нет, продираясь сквозь колючие заросли терновника, ловя губами сладкие слёзы солнца... Мы взмахивали чёрными крыльями и поднимались в небо, оставляя за спиной мелочную землю... А люди говорили: "Ангелы летят в Эдем..." Они не знали, что мы поднимались в Ад... Чтобы потом разбиться о Рай...» Тебе нравятся эти слова? ― спросил я.
Она молчала. Я услышал, как чиркнул кремень зажигалки, почувствовал запах табачного дыма, услышал её тяжелый выдох.
― Я не согласна, ― отрезала она. Я чувствовал, как в каждой клеточке её тела пульсирует раздражение. ― Ад здесь. И там тоже. ― Я почувствовал, как её рука разрезала воздух. ― Он везде! Я ненавижу этот мир…
Я нащупал пачку сигарет около себя. Горячий дым приятно обжег легкие.
― А я счастлив здесь. И готов прожить так вечность… ― Она молчала. ― Пусть даже я и заперт в этой квартире… ― Я почувствовал, как она повернула своё лицо ко мне. ― Но для меня это ― мой маленький рай… Рай с тобой… ― Она прижалась ко мне. ― И я не хочу, чтобы у меня его отобрали…
― Никто его у тебя не отберет. Я всегда буду с тобой… ― прошептала она мне.
Я молча докурил сигарету. В этот вечер мы заснули вместе.
А на следующее утро я уже начинал ждать её. Как и каждый день, начиная со дня нашего знакомства.
Но сегодня что-то было не как всегда… День тянулся мучительно медленно. Я не заметил, как докурил последнюю пачку сигарет. Моё тело содрогала дрожь, хотя было тепло. Я ждал её. Но она не пришла.
Так было и на следующий день. Я засыпал и просыпался в кресле у окна. Мне казалось, что уже прошли месяцы, годы, столетия… А я всё ждал её.
Я проснулся от звука её шагов. Но она была не одна. Кто-то чужой пришел с ней. Она привела с собой чьи-то чужие тяжелые шаги, мощное дыхание. Я закрыл глаза. И всю ночь я слышал, как в соседней комнате скрипел пол, слышал ее учащенное дыхание, чувствовал её наслаждение. Я не мог заснуть. Я пожалел, что не был глух.
Я стоял у открытого окна. Моё лицо обдувал теплый ветер, я чувствовал высоту. Я выдохнул последний дым из лёгких и нырнул вслед за ним.
Эта боль была ничем по сравнению с моей.
Вместе с запахами накрахмаленных халатов, медицинских препаратов, я вдруг почувствовал цветочный запах её волос.
― Зачем?.. ― со слезами в голосе спрашивала она.
― Ты мне снилась всё это время… Ты такая красивая… ― У неё дрожали руки. ― И мне так не хотелось терять свой маленький рай… ― Я почувствовал горечь её слёз. ― Мне были невыносимы сны о том рае, который у меня отобрали…
― Но как тебе могли сниться сны? Ты ведь даже никогда не видел меня…
Её нежные прикосновения я запомню навсегда.
― Даже слепые могут видеть сны, ― прошептал я. ― Прости, что моя любовь была слепа… Жаль только, что я так и не увидел тот рай, о который разбился.
Я в последний раз закрыл свои слепые от рождения глаза.








Дарина Мор (http://megaslovo.ru/author/6977.html)
18 февраля 2010 г.
Об авторе (http://megaslovo.ru/author/6977.html)




Жанры: Рассказы и Истории (http://megaslovo.ru/biblio/rasskazy-i-istorii/), Песочница (начинающим) (http://megaslovo.ru/biblio/pesochnica-nachinayushchim/), Миниатюры (http://megaslovo.ru/biblio/miniatyury/)

http://megaslovo.ru/images/ornam.png