Gudvin
04.04.2008, 17:32
Денис Камышев «Голуби forever» Не знаю, какой шутник придумал назвать голубя птицей мира, символом чистоты и непорочности. Эти недоношенные символы мира бомбили мой уютный мирок с упорством и неистовостью пилотов вермахта. Видимо мое сохнущее белье считалось вызовом всему голубиному миру: каждый день я обнаруживал на нем автограф очередного летуна. Иногда они как бы случайно залетали в окно, но увидев злобного меня, делали вид, мол «обознатушки» и, судорожно взмахнув крыльями, ретировались. Когда в конце трудного рабочего дня приходил я в свою маленькую квартирку, то обнаруживал на распечатанных рассказах следы грязных голубиных ног и кое-где пометки на полях – мол, говенно пишете, батенька. Говенно-с. Критики сраные!
Иногда мне хотелось прокрасться ночью на крышу, и, обнаружив гнездовье этих гадов, мстительно серить им на головы, аки гнев Божий. Но нет в этом мире никакой справедливости: одним суждено гадить сверху, другим молча принимать дары неба.
Если бы только голуби. Любое существо, получившее доступ к некоей высоте, сладострастно обсирает низменность и ее обитателей. Что уж говорить о Sapiens: они единственные получают от этого удовольствие. Кстати о любви. Именно здесь частенько проявляется физиология отношений: один серит, другой терпит.
Я заметил, что геморроидальные лица имеют дикий успех у женщин. Вот, например, такая жопа с ушами была у одного моего луноликого знакомого. И женщины его любили и жалели, а он их бросал, «редиска», нехороший человек. Я пытался препарировать любовь, понять, что-либо в этом буйстве тестостерона… Тщетно…Нет в любви никакой системы…никакой логики. Тетки, они жалостливы, у них инстинкты материнские: грудью покормить, уроки проверить. Например, она: высокая, эффектная, богатая, удачливая, а рядом кто? Маленький несчастный горбатый карлик, который ее же обвиняет в успешности и ей же изменяет с пропойцей буфетчицей или приемщицей стеклотары. А она молится на него, одевает своего «прЫнца» в «Детском мире», чешет ему на ночь горбик и подтыкает одеяльце. Идиллия, блин. Любовь, по моему субъективному мнению, двоюродная сестра удачи. Поэтому ее нельзя иметь в наличии постоянно. Бывает, встретился глазами… Вот… Это она. Единственная. Неповторимая…Карабкаешьс на ее метр восемьдесят всю ночь с помощью шампанского и лести….Наконец, взмокший, достигаешь вершины, а оттуда такой препоганнейший вид. А бывает, видишь эту стерву кажинный, понимаешь, день, в бигудях, в заляпанном едой халате, злую как черт, но свою в доску. И любишь ее и делаешь ей детей, и живешь пьяный на ее коврике.
Мое лицо, по счастью не тронуто геморроем, а посему иду я неторопливым путником по жизни, с интересом рассматривая встречающихся в пути индивидуумов и словоблудствую в путевом блокноте о превратностях наполненной сюрпризами судьбы.
Итак, героиня моего повествования напоминала сломанную куклу с полуоткрытым пластмассовым глазом из моего колготного детства.
Да, в детстве у меня была любимая кукла, которую я застал как-то с пожилым плюшевым медведем – соратником Троцкого, видевшем еще мою бабушку ребенком. Кукла была немедленно сослана в чулан. Медведю же пришлось перевязать горло красной пролетарской изолентой, ибо бессильно ронял он в старческом маразме главу свою на впалую плешивую грудь.
Влившаяся в наш игровой бизнес «новенькая» очень напоминала мою пластмассовую подружку.
- Ну, это самое, я это, как его, типа того – попыталась пообщаться со мной андроид с планеты Холон – типа персики есть люблю, а так нет. Сок типа того из них, это самое, как бы течет – поделилась важным жизненным наблюдением молодая поросль. Звали молодую водоросль, то есть поросль, типичным кукольным именем Лена. И была она вся такая молочно белая, глянцево пластиковая и тоскливоликая, что хотелось повеситься. Но прежде чем вешаться, необходимо было еще и застрелиться, потому как «хомячила» Лена не по-детски. Беспрерывно хрустела сухариками, хрумкала всевозможные шумообразующие фруктарии, сосредоточено перемалывала мелкими острыми зубками печенюшки и карамельки. – Я это, типа голодная – интимно сообщило тельце впихивая в себя очередную сливу. Утомившись от шума ее «молотилки» я как-то заметил Лене, что ее «типа грудь» в последнее время имеет тенденцию к приросту, благодаря находящемуся в непосредственной близости от груди рту. То есть, употребление пищи провоцирует рост ее «сисек» на клеточном уровне. И если она не прекратит жрать в три горла, мы ее потеряем в непомерно раздувшихся полушариях. Через двадцать минут задумчивой тишины кукла спросила: «Ты типа шутишь?»
Но большей пыткой было выслушивать кукольные монологи, ни о чем, сотканные из междометий и предлогов. Шекспир в ее пересказе выглядел бы так: «Ну, этот, который как бы…типа под балконом… Ну он ваще…Типа давай, а она не…типа не могу. У меня это…Там еще какой-то пацан был? Или он не из там? Ну, который все время на измене…Типа «да» или типа «нет»? Как в этом фильме…про красную и синюю таблетку… Ну помнишь, типа Морфеус там всех разводил…»
И в это «пластмасище», в этот чуждый нам разум был влюблен горячий, ошпареный кавказский парень со сросшимися бровями, находящийся в состоянии войны с самим собой и окружающим его миром. Однажды, влив в себя энное количество веселящей жидкости, переполненный любовью юноша треснул любимую по пластиковой щеке и пообещал зарезать для профилактики. И действительно – «а чо она!»
Роняя целлулоидные слезы и пенопластовые какашки, Лена сбежала от сросшейся бровями любви в полицейский участок с просьбой оградить свое пошатнувшееся здоровье от колюще режущей пылкости кавказского Ромео. «МилиционЭры» оного товарища приняли у дверей квартиры любимой вооруженного столовым ножом и глотающего горячие слезы. Естественно тюрьма, суд, Сибирь, ссылка, Шушенское. Так он стал лениным…парнем. После полугода хлебания тюремной баланды, влюбленый раскаялся и вышел под домашний арест. Ромео окольцевали, как гуся электронной фиговиной, дабы сообщать любопытствующим обо всех его передвижениях вне дома. Спрятав ножи и вилки, Лена переехала к нему для того, чтобы подбросить новых дровишек в жаркое кострище любви. Нет повести печальнее на свете… Прикинь. У них какие будут дети?
И к чему я всю эту мутную пену вывалил на незамутненный хрусталь читательского сознания? А к тому, что голуби серут, а жизнь продолжается.
29.07.07
Иногда мне хотелось прокрасться ночью на крышу, и, обнаружив гнездовье этих гадов, мстительно серить им на головы, аки гнев Божий. Но нет в этом мире никакой справедливости: одним суждено гадить сверху, другим молча принимать дары неба.
Если бы только голуби. Любое существо, получившее доступ к некоей высоте, сладострастно обсирает низменность и ее обитателей. Что уж говорить о Sapiens: они единственные получают от этого удовольствие. Кстати о любви. Именно здесь частенько проявляется физиология отношений: один серит, другой терпит.
Я заметил, что геморроидальные лица имеют дикий успех у женщин. Вот, например, такая жопа с ушами была у одного моего луноликого знакомого. И женщины его любили и жалели, а он их бросал, «редиска», нехороший человек. Я пытался препарировать любовь, понять, что-либо в этом буйстве тестостерона… Тщетно…Нет в любви никакой системы…никакой логики. Тетки, они жалостливы, у них инстинкты материнские: грудью покормить, уроки проверить. Например, она: высокая, эффектная, богатая, удачливая, а рядом кто? Маленький несчастный горбатый карлик, который ее же обвиняет в успешности и ей же изменяет с пропойцей буфетчицей или приемщицей стеклотары. А она молится на него, одевает своего «прЫнца» в «Детском мире», чешет ему на ночь горбик и подтыкает одеяльце. Идиллия, блин. Любовь, по моему субъективному мнению, двоюродная сестра удачи. Поэтому ее нельзя иметь в наличии постоянно. Бывает, встретился глазами… Вот… Это она. Единственная. Неповторимая…Карабкаешьс на ее метр восемьдесят всю ночь с помощью шампанского и лести….Наконец, взмокший, достигаешь вершины, а оттуда такой препоганнейший вид. А бывает, видишь эту стерву кажинный, понимаешь, день, в бигудях, в заляпанном едой халате, злую как черт, но свою в доску. И любишь ее и делаешь ей детей, и живешь пьяный на ее коврике.
Мое лицо, по счастью не тронуто геморроем, а посему иду я неторопливым путником по жизни, с интересом рассматривая встречающихся в пути индивидуумов и словоблудствую в путевом блокноте о превратностях наполненной сюрпризами судьбы.
Итак, героиня моего повествования напоминала сломанную куклу с полуоткрытым пластмассовым глазом из моего колготного детства.
Да, в детстве у меня была любимая кукла, которую я застал как-то с пожилым плюшевым медведем – соратником Троцкого, видевшем еще мою бабушку ребенком. Кукла была немедленно сослана в чулан. Медведю же пришлось перевязать горло красной пролетарской изолентой, ибо бессильно ронял он в старческом маразме главу свою на впалую плешивую грудь.
Влившаяся в наш игровой бизнес «новенькая» очень напоминала мою пластмассовую подружку.
- Ну, это самое, я это, как его, типа того – попыталась пообщаться со мной андроид с планеты Холон – типа персики есть люблю, а так нет. Сок типа того из них, это самое, как бы течет – поделилась важным жизненным наблюдением молодая поросль. Звали молодую водоросль, то есть поросль, типичным кукольным именем Лена. И была она вся такая молочно белая, глянцево пластиковая и тоскливоликая, что хотелось повеситься. Но прежде чем вешаться, необходимо было еще и застрелиться, потому как «хомячила» Лена не по-детски. Беспрерывно хрустела сухариками, хрумкала всевозможные шумообразующие фруктарии, сосредоточено перемалывала мелкими острыми зубками печенюшки и карамельки. – Я это, типа голодная – интимно сообщило тельце впихивая в себя очередную сливу. Утомившись от шума ее «молотилки» я как-то заметил Лене, что ее «типа грудь» в последнее время имеет тенденцию к приросту, благодаря находящемуся в непосредственной близости от груди рту. То есть, употребление пищи провоцирует рост ее «сисек» на клеточном уровне. И если она не прекратит жрать в три горла, мы ее потеряем в непомерно раздувшихся полушариях. Через двадцать минут задумчивой тишины кукла спросила: «Ты типа шутишь?»
Но большей пыткой было выслушивать кукольные монологи, ни о чем, сотканные из междометий и предлогов. Шекспир в ее пересказе выглядел бы так: «Ну, этот, который как бы…типа под балконом… Ну он ваще…Типа давай, а она не…типа не могу. У меня это…Там еще какой-то пацан был? Или он не из там? Ну, который все время на измене…Типа «да» или типа «нет»? Как в этом фильме…про красную и синюю таблетку… Ну помнишь, типа Морфеус там всех разводил…»
И в это «пластмасище», в этот чуждый нам разум был влюблен горячий, ошпареный кавказский парень со сросшимися бровями, находящийся в состоянии войны с самим собой и окружающим его миром. Однажды, влив в себя энное количество веселящей жидкости, переполненный любовью юноша треснул любимую по пластиковой щеке и пообещал зарезать для профилактики. И действительно – «а чо она!»
Роняя целлулоидные слезы и пенопластовые какашки, Лена сбежала от сросшейся бровями любви в полицейский участок с просьбой оградить свое пошатнувшееся здоровье от колюще режущей пылкости кавказского Ромео. «МилиционЭры» оного товарища приняли у дверей квартиры любимой вооруженного столовым ножом и глотающего горячие слезы. Естественно тюрьма, суд, Сибирь, ссылка, Шушенское. Так он стал лениным…парнем. После полугода хлебания тюремной баланды, влюбленый раскаялся и вышел под домашний арест. Ромео окольцевали, как гуся электронной фиговиной, дабы сообщать любопытствующим обо всех его передвижениях вне дома. Спрятав ножи и вилки, Лена переехала к нему для того, чтобы подбросить новых дровишек в жаркое кострище любви. Нет повести печальнее на свете… Прикинь. У них какие будут дети?
И к чему я всю эту мутную пену вывалил на незамутненный хрусталь читательского сознания? А к тому, что голуби серут, а жизнь продолжается.
29.07.07