Gudvin
11.04.2008, 02:07
Я проснулся от тихого скулежа и обсосанных простыней. В голове шумело от выпитого накануне. Рядом на кровати, в талантливо напруженной луже, преданно положив лапы мне на грудь лежал щенок неизвестной породы. «Сволочь! Падла! Тварь!» - с трудом подумалось мне. Щенок оказался сукой. Смутно вспомнился пьяный Женек с маленьким коричневым комочком на руках и мои нетрезвые крики по поводу того, что пес и есть мой единственный друг, а Женек предатель и говно. Боже! Какого хрена я взял ЭТО домой? ОНО не даст мне жить! На гостевом диване ворочался муж моей сестры Колька, выгнанный несколько дней назад из дома. Он с ужасом взирал на маленького засранца, который, радостно виляя хвостом, навалил кучу под компьютером. Жизнерадостность пса почему-то не заражала весельем нас с Коляном, тем более кучи и лужицы росли по мере продвижения глупого, как все сучье племя, животного по моей студии.
Имя сучке упорно не хотело находиться. От «Гавнила» до «Графиня» ничего не подходило. «Писуха», «Машка», «Блоха», «Жопа», «Джойка», «Кармэн», «Пискля» - все отлетало от нее, как горох от стенки. На «Джэсс» - девочка встрепенулась, повела плечами, заискивающе завиляла хвостом и, присев в реверансе, нагадила на мой любимый индийский коврик. Свершилось! Отныне «Гавнила» нарекается «Джэсс»! К концу дня мое терпение лопнуло и, несколько раз навернувшись всем своим существом на скользком обоссанном полу и вступив в безымянный курган испражнений, я выкинул ЭТУ «Срань Господню», этот вонючий, блохастый канючащий подарок судьбы за дверь. Узнав о Джесс по телефону, напряженно крутя педали и еле касаясь колесами земли, примчался сынище на велосипеде. Пытливый ум одиннадцатилетнего архитектора и борца за зеленый peas во всем «писе» породил картонный «Татдж-Махал» чудовищного вида с подстилкой из моего многострадального любимого коврика с двумя наполненными курицей и водой плошками внутри. Глядя, как Гошка дербанит в плошку этой маленькой подлой бестии любимое мной белое мясо, я грустно сглатывал слюну и радовался, что Джэсс не любит пиво, которое я поглощал, расслабленно жмурясь июньскому солнцу. Ни моя добрая воля, ни устройство быта юной Джэсс не сломили ее партизанский характер. Она упорно забегала в квартиру, весело ссала в возможных квадратах моих передвижений и пулей вылетала за дверь, спасаясь от праведного гнева и попадания шлепанцем. К концу дня я обзвонил всех своих знакомых, рекламируя прекрасного маленького ангелочка, смывающего за собой воду в туалете и приносящего тапочки. Умилено сюсюкая при виде «ангелочка», друзья и знакомые мгновенно исчезали при попытке навязать им эту собачью радость. Сева рекомендовал отдать собачку обратно «доброму» Женьке, на что мучающийся похмельем Женька предложил привязать Джэсс к какой-нибудь машине: авось она и уедет с новым хозяином. Я представил мчащуюся машину с привязанной сзади Джэсс и возмущенно отобрал у Женьки пиво. Садист! Это он мне сказал. Тоже мне, добрый дядюшка Мюллер! Кончилось тем, что я ушел спать, оставив уснувшую Джэсс на уличном диване возле моей двери. В свои картонные апартаменты по классу люкс, находящиеся тут же, Джэсс так и не решилась заселиться. В три часа ночи я услышал грохот и плач. Это проснувшаяся Джэсс, не обнаружив меня, ломилась в дверь. «Ну и характер!» - подумал я, заставляя себя уснуть.
Утром, проснувшись от звенящей тишины, я распахнул дверь на улицу и не обнаружил свою мучительницу. Видимо, ее украли по достоинству оценившие сложный женский характер любители собачатинки – братья тайландцы. Я с грустью смотрел на пустующий, картонный небоскреб, одновременно ощущая облегчение и горечь утраты. То же самое я, наверное, чувствовал, когда моя любимая женщина, долгие годы испражняющаяся в мою душу, сообщила мне о своем новом избраннике.
Два дня я блаженствовал в успокоительном одиночестве. Поздним вечером третьего дня, собираясь лечь спать, я услышал стук в дверь. Открыл. На пороге, пьяно улыбаясь стоял Женька с Джэсс на руках. Джэсс похудела. Ей это очень шло. Живые глаза смотрели преданно и с укоризной.
- Я так и думал, что ты переживаешь. Вот, нашел твою Джэсську. У мальчишек отобрал. Бедняга,- прослезился Евгений. Кого он назвал беднягой я не понял, но, судя по луже, которую оставила возле холодильника мстительная Джэсс, это был я. Скрипя зубами, я поблагодарил Евгения распятием…нет, распитием маленькой бутылочки коньячка и ткнул мордой обалдевшую от моей наглости Джэсс в ее же собственное произведение, одновременно проводя воспитательную работу с ее филейной частью. Джэсс взвизгнула и…покорилась! Усталый от коньяка, я блаженно вытянулся в кровати, намереваясь уснуть, наконец. Только сомкнул глаза – жутчайший храп резанул по напряженным нервам. ДЖЭСС?! Сука! Падла! Тварь! Бля, уеду из этой страны!
Май 2004
Имя сучке упорно не хотело находиться. От «Гавнила» до «Графиня» ничего не подходило. «Писуха», «Машка», «Блоха», «Жопа», «Джойка», «Кармэн», «Пискля» - все отлетало от нее, как горох от стенки. На «Джэсс» - девочка встрепенулась, повела плечами, заискивающе завиляла хвостом и, присев в реверансе, нагадила на мой любимый индийский коврик. Свершилось! Отныне «Гавнила» нарекается «Джэсс»! К концу дня мое терпение лопнуло и, несколько раз навернувшись всем своим существом на скользком обоссанном полу и вступив в безымянный курган испражнений, я выкинул ЭТУ «Срань Господню», этот вонючий, блохастый канючащий подарок судьбы за дверь. Узнав о Джесс по телефону, напряженно крутя педали и еле касаясь колесами земли, примчался сынище на велосипеде. Пытливый ум одиннадцатилетнего архитектора и борца за зеленый peas во всем «писе» породил картонный «Татдж-Махал» чудовищного вида с подстилкой из моего многострадального любимого коврика с двумя наполненными курицей и водой плошками внутри. Глядя, как Гошка дербанит в плошку этой маленькой подлой бестии любимое мной белое мясо, я грустно сглатывал слюну и радовался, что Джэсс не любит пиво, которое я поглощал, расслабленно жмурясь июньскому солнцу. Ни моя добрая воля, ни устройство быта юной Джэсс не сломили ее партизанский характер. Она упорно забегала в квартиру, весело ссала в возможных квадратах моих передвижений и пулей вылетала за дверь, спасаясь от праведного гнева и попадания шлепанцем. К концу дня я обзвонил всех своих знакомых, рекламируя прекрасного маленького ангелочка, смывающего за собой воду в туалете и приносящего тапочки. Умилено сюсюкая при виде «ангелочка», друзья и знакомые мгновенно исчезали при попытке навязать им эту собачью радость. Сева рекомендовал отдать собачку обратно «доброму» Женьке, на что мучающийся похмельем Женька предложил привязать Джэсс к какой-нибудь машине: авось она и уедет с новым хозяином. Я представил мчащуюся машину с привязанной сзади Джэсс и возмущенно отобрал у Женьки пиво. Садист! Это он мне сказал. Тоже мне, добрый дядюшка Мюллер! Кончилось тем, что я ушел спать, оставив уснувшую Джэсс на уличном диване возле моей двери. В свои картонные апартаменты по классу люкс, находящиеся тут же, Джэсс так и не решилась заселиться. В три часа ночи я услышал грохот и плач. Это проснувшаяся Джэсс, не обнаружив меня, ломилась в дверь. «Ну и характер!» - подумал я, заставляя себя уснуть.
Утром, проснувшись от звенящей тишины, я распахнул дверь на улицу и не обнаружил свою мучительницу. Видимо, ее украли по достоинству оценившие сложный женский характер любители собачатинки – братья тайландцы. Я с грустью смотрел на пустующий, картонный небоскреб, одновременно ощущая облегчение и горечь утраты. То же самое я, наверное, чувствовал, когда моя любимая женщина, долгие годы испражняющаяся в мою душу, сообщила мне о своем новом избраннике.
Два дня я блаженствовал в успокоительном одиночестве. Поздним вечером третьего дня, собираясь лечь спать, я услышал стук в дверь. Открыл. На пороге, пьяно улыбаясь стоял Женька с Джэсс на руках. Джэсс похудела. Ей это очень шло. Живые глаза смотрели преданно и с укоризной.
- Я так и думал, что ты переживаешь. Вот, нашел твою Джэсську. У мальчишек отобрал. Бедняга,- прослезился Евгений. Кого он назвал беднягой я не понял, но, судя по луже, которую оставила возле холодильника мстительная Джэсс, это был я. Скрипя зубами, я поблагодарил Евгения распятием…нет, распитием маленькой бутылочки коньячка и ткнул мордой обалдевшую от моей наглости Джэсс в ее же собственное произведение, одновременно проводя воспитательную работу с ее филейной частью. Джэсс взвизгнула и…покорилась! Усталый от коньяка, я блаженно вытянулся в кровати, намереваясь уснуть, наконец. Только сомкнул глаза – жутчайший храп резанул по напряженным нервам. ДЖЭСС?! Сука! Падла! Тварь! Бля, уеду из этой страны!
Май 2004