Вот какой комментарий написала Ауринко к моей повести «Реверси»:
То есть меня упрекают в излишней подробности. Странно, но от других читателей я получал упрёк диаметрально противоположный. Мол, тороплюсь. Действие должно развиваться плавно, надо давать побольше описаний, а я гоню лошадей.Сообщение от Ауринко
Давайте поговорим о том, насколько, вообще, нужны подробности в повествовании.
Мне кажется, истина, как всегда, посередине. Текст, начисто лишённый деталей и эпитетов кажется сухим и быстро надоедает. Текст перегруженный деталями, тоже надоедает, потому что хочется уж наконец действия.
Когда дети или подростки пытаюся писать прозу, обычно, они пишут без поджробностей. Им не терпится, чтобы поскорее всё произошло. Вот так бы ребёнок написал рассказ о войне:
Отряд шёл по лесу. В этот момент откуда-то выскочили немцы. Наши стали стрелять! Командир убил высокого фрица. Наши дрались отважно. И всех победили.
А вот так бы написал фантастический рассказ:
Корабль летел в космосе. Вдруг в иллюминаторе показалась незнакомая планета. Космонавты высадились на неё. На планете жили разумные существа с пятью ногами. У них был очень высокий уровень развития. Они жили в 100-этажгых домах и многое умели. Земляне обменялись с ними опытом и полетели обратно.
А вот отрывок из рассказа Л.Н. Толстого «После бала»:
Сообщение от Л.Н. Толтой
Давате разберём этот текст и подумаем, что тут лишнего.
«в последний день масленицы» Это важно? А если бы в предпоследний? А, если бы не Масленица, а, скажем, Пасха? А если бы платье на Вареньке было не белым, а голубым, сюжет развивался бы по-другому? А если бы жена предводителя была без бриллиантовой фероньерки, генерал не стал бы прогонять солдата сквозь строй? А при чём тут инженер Анисимов? То, что он отбил у Ивана Васильевича мазурку как то повлияло на дальнейшее угасание любви Ивана Васильевича к Вареньке? Давайте уберём «лишнее». Что останется?
А дело в том, что во время этой моей самой сильной любви к ней был я на бале у губернского предводителя, добродушного старичка, богача-хлебосола. Принимала такая же добродушная, как и он, жена его. Я не пил, потому что без вина был пьян любовью, но зато танцевал до упаду, разумеется, насколько возможно было, всё с Варенькой.
И этот текст, если постараться, можно сократить. Вплоть до пересказа.
Иван Васильевич познакомился на балу с дочкой генерала Варенькой и влюбился в неё, но когда он увидел, что генерал жесток с солдатами, любовь Ивана Васильевича угасла.
Всё! Рассказ можно не читать!
Но ведь в том-то и великолепие произведений Толстого, в неспешности повествования. Читая, ты представляешь и бал и предводителя и его жену и Вареньку. Всё такое живое!
Я, конечно, не пытаюсь тягаться с великим русским писателем. Но сейчас приведу отрывок из моей повести «Реверси»:
Они вышли из конторы и сели в «субару» маклера. Ехали минут 10.
Дом оказался длинным из жёлтого кирпича. Как Глеб уже знал, 7-этажным. Такие строили в 60-е.
Лестница не очень чистая, но чище, чем можно было ожидать. Старый лифт с сеткой. Ну, точно 60-е годы!
На площадке – 4 квартиры. Маклер позвонил в обитую дерматином дверь с металлическим номером «12»
Хозяйка оказалась старушкой лет 70, кажется, пьющей, но не горькой пьяницей.
Квартира – в самый раз для одинокого холостяка. Совсем маленькая прихожая. Слева - комната небольшая, метров 14, оклеенная синими обоями. Деревянная кровать с синим полосатым матрасом, стол, стул, кресло, тумбочка с телевизором «Рекорд», шкаф платяной и книжная полка, зияющая пустотой. Ну, Глеб её быстро заполнит! Прямо напротив входной двери – кухня. Белый стол, белые кухонные шкафы, холодильник «Минск». Справа – совмещённый санузел. Жить можно. Глеб согласился и подписал договор. Хозяйка объяснила, где электросчётчик, где почта, где ближайшие магазины. Потом хозяйка и маклер ушли. Глеб остался один. Вот Глеб тебе и жилище! Надолго ли? Он ещё раз обследовал квартиру. Вышел на балкон. Постоял. Вернулся. Проверил телевизор. Неважно, но работает. Проверил телефон, краны. Вообще-то всё это следовало сделать ещё при хозяйке и маклере. Но Глебу не терпелось остаться одному в своём пристанище. Потом вспомнил, что с полёта ничего не ел и пошёл за продуктами.
Небольшой продуктовый магазин находился в соседнем доме. Глеб купил хлеб, молоко, кефир, масло, сметану, сыр, колбасу, концентратный суп, десяток яиц, чай, вафли, картошку, яблоки.
Недалеко от дома Глеб обнаружил также аптеку, где купил зубную пасту и щётку.
А ещё прямо напротив его парадной находилась автобусная остановка. Возле неё как раз стоял автобус № 6. Шестёрка была огромной. Интересно, почему, чем провинциальнее город, тем крупнее в нём номера на автобусах? На табличке Глеб прочёл маршрут: Вокзал – Центральная ул. – ул. Котовского – Пионерская ул. – Хлебокомбинат – Восточное шоссе. Отлично! В центр идёт!
Глеб вернулся домой. Домой! Тут же отрезал себе хлеба, положил на него кусок сыра и с аппетитом съел. Чай заваривать было лень, и Глеб запил бутерброд кефиром. Почувствовав, что не наелся, Глеб сделал себе бутерброд с колбасой и снова запил его кефиром.
Глеб собирался, перекусив, пойти, познакомиться с городом, но его вдруг стало клонить в сон. Это было естественно, после раннего пробуждения, тяжелого утра, дороги… Глеб расстелил хозяйское, как ни странно, очень чистое, крахмальное бельё, вдел подушку в наволочку, одеяло в пододеяльник, лёг спать и как отрубился.
Да, конечно, если бы у маклера была не «Субару», а «Мазда», если бы хозяйка была красивой женщиной лет 30, если бы холодильник был «Урал» и т.д., это никак не повлияло бы ни на отношения Глеба с Леной ни на выбор его тактики в борьбе с Трампом. Но подробности создают настроение. Разве вы не представляете эту жёлтую кирпичную хрущёбу, лощёного маклера, старуху с лицом, отёкшим от возлияний? Маленькая квартирка – приют беглеца. И обои не случайно синие. Синий – цвет спокойствия, защищённости. Именно то, что сейчас нужно Глебу. И трапеза его – трапеза беглеца. Не гурмана, вкушающего деликатесы, а человека, только что спасшегося (спасшегося ли?) от страшной опасности. Ну, теперь можно расслабиться и перекусить. Трапеза сладкая (спасся!!!) и горькая, как трапеза изгнанника.
Аж странно стало: пишу сочинение по собственной повести.